Британская Колумбия
| англ. British Columbia | |||
| Провинция Канады | |||
«Великолепие без заката» | |||
| Страна | |||
|---|---|---|---|
| Столица | |||
| Крупнейший город | |||
| Население (01.07.2012) |
4 707 021 чел.[1] (3-е место) | ||
|
• процент от населения Канады — 13,1 % | |||
| Плотность |
4,98 чел/км² (5-е место) | ||
| Официальный язык | |||
| Площадь | |||
|
• процент от площади Канады — 9,5 % | |||
| Высоты • наивысшая точка | |||
| Канадская конфедерация | |||
| Лейтенант-губернатор | |||
| Премьер-министр | |||
| ВРП (2010) ВРП на душу населения | |||
| Часовой пояс | |||
| Почтовый индекс |
BC | ||
| Код ISO 3166-2 |
CA-BC | ||
|
[www.gov.bc.ca/ Официальный сайт] | |||
|
[www12.statcan.ca/census-recensement/2011/dp-pd/prof/details/Page.cfm?Lang=E&Geo1=PR&Code1=59&Geo2=PR&Code2=01&Data=Count&SearchText=British%20Columbia&SearchType=Begins&SearchPR=01&B1=All&GeoLevel=PR&GeoCode=59 Профиль на СтатКане] | |||
|
Британская Колумбия на карте Канады | |||
|
| |||
Брита́нская Колу́мбия (англ. British Columbia [ˌbrɪtɨʃ kəˈlʌmbiə], фр. Colombie-Britannique) — провинция на западе Канады, шестая провинция, вошедшая в состав конфедерации (1871). Девиз: «Великолепие без заката» (лат. Splendor Sine Occasu).
Столица Британской Колумбии — город Виктория, пятнадцатый крупнейший муниципальный район в Канаде. Крупнейший город — Ванкувер, третий по величине мегаполис в Канаде и второй по величине на Тихоокеанском северо-западе. В 2009 году население Британской Колумбии по оценкам составило 4 419 974 (около двух миллионов из которых проживают в Большом Ванкувере). Премьер-министром провинции является Кристи Кларк (Либеральная партия Британской Колумбии).
Экономика Британской Колумбии в основном базируется на природных ресурсах. Это конечная точка трансконтинентальных автомобильных и железных дорог, здесь расположены крупнейшие порты тихоокеанского региона, которые позволяют вести активную международную торговлю. Из-за своей тёплой погоды, несмотря на тот факт, что менее 5 % её земель являются пахотными, провинция имеет развитое сельское хозяйство, особенно во Фрейзере и Оканаганской долине. Климат способствует развитию отдыха на природе и туризма, хотя экономической опорой провинции давно являются лесозаготовка и добыча полезных ископаемых.
Содержание
Этимология
Название провинции было выбрано королевой Викторией, когда колония Британской Колумбии стала британской в 1858 году[5]. Название произошло от района Колумбии, британского названия территории по реке Колумбия, которая брала свои истоки на юго-востоке Британской Колумбии. Название Британская Колумбия принадлежало до Орегонского договора департаменту компании Гудзонова Залива. Королева Виктория выбрала название Британская Колумбия, чтобы отличать её от округа Колумбия в Соединённых Штатах («Американская Колумбия» или «Южная Колумбия»), которая стала территорией штата Орегон в 1848 году в результате договора.
География
На севере Британская Колумбия граничит с Юконом и Северо-западными территориями, на востоке — с Альбертой, на юге — с американскими штатами Монтана, Айдахо и Вашингтон. На западе территория провинции граничит с Аляской и омывается водами Тихого океана[6]. Общая площадь — 944 735 км² (пятое место в Канаде), из них на сушу приходится 925 186 км². 12,5 % территории провинции занимают охраняемые территории.
Столица Британской Колумбии — город Виктория — расположена в юго-восточной оконечности острова Ванкувер. Самым густонаселённым городом провинции является Ванкувер, которой расположен не на острове Ванкувер, а находится в юго-западной части материковой части провинции (район часто называют Lower Mainland). Другие крупные города включают Суррей, Бёрнаби, Кокитлам, Ричмонд, Дельта, и Нью-Вестминстер в Lower Mainland; Абботсфорд, Питт Медоус, Мейпл Ридж, Мишин, Порт-Муди и Лэнгли в долине Фрейзер; Нанаймо на острове Ванкувер, Келоуна и Камлупс. Принс-Джордж является самым крупным городом в северной части провинции, в то время как село к северо-западу от него — Вандерхоф — находится вблизи географического центра провинции[7].
Береговые хребты образуют некоторые из известных и живописных пейзажей Британской Колумбии, которые формируют фон и контекст для растущей отрасли туризма. Семьдесят пять процентов территории провинции покрыто горами (более 1000 метров над уровнем моря), 60 % занято лесами и лишь около 5 % занимают пашни.
Оканаганский регион является одним из винодельческих регионов в Канаде, а также производит сидр; другие регионы, производящие вино в Британской Колумбии, включают Коуиченскую долину на острове Ванкувер и долину Фрейзер. Города Камлупс и Пентиктон, сельская местность в районе Оливера и Осойос обладают самым тёплым и длинным летом в Канаде.
Большая часть западной части острова Ванкувер и остальная часть побережья покрыта таёжным лесом. Материковая часть провинции, в отличие от прибрежных районов, не так сильно подвергается влиянию Тихого океана и состоит из пустынь и полузасушливых плато. Несколько южных внутренних долин имеют короткие холодные зимы с редкими снегопадами. Северные долины имеют довольно холодный климат из-за их широты. Северные две трети провинции в основном безлюдны и неразвиты, и в основном состоят из гор, кроме района к востоку от Скалистых гор, где расположен Пис-Ривер. На северо-востоке провинции расположены прерии.
Климат
В результате влияния тёплого течения Куросио, которое пересекает северную часть Тихого океана, прибрежные районы провинции имеют мягкий, дождливый морской климат. Из-за блокировки влажных воздушных масс горными хребтами, внутренние районы провинции имеют засушливый климат в определённых местах получают менее 250 мм ежегодных осадков. Среднегодовая температура в наиболее населённых районах провинции — выше 10 °C, это теплее, чем в любой другой точке Канады.
Зимы могут быть очень суровыми во внутренних районах и на севере провинции. Например, средняя ночная температура в Принс-Джордж в январе составляет −13 °C. Самая низкая температура в Британской Колумбии была зарегистрирована в Блю-Ривер, где она упала до −59 °C. Это одно из самых низких показаний, зарегистрированных в Северной Америке. Внутренние долины на юге имеют короткие зимы с краткими приступами холода. На побережье выпадают сильные снегопады, и Скалистые горы обеспечивают хорошие базы для лыжников.
На побережье зимой преобладает постоянный сильный дождь из-за циклонической системы низкого давления в северной части Тихого океана. В отдельных случаях (не каждую зиму) случаются обильные снегопады и морозы ниже нуля, когда арктический воздух достигает прибрежных районов, но это обычно очень короткие промежутки времени. Летом в южных внутренних долинах, например, в Осойос в июле средние максимумы достигают 32 °C, жаркая погода иногда движется в сторону побережья или на Крайний Север.
Сухость летом часто создаёт условия для лесных пожаров, из-за молний или по антропогенным причинам. Прибрежные районы, как правило, имеют мягкий и сухой климат летом, под влиянием стабильного антициклонического высокого давления большую часть времени. Многие районы провинции часто покрыты одеялом тяжёлых облаков и низким туманом в зимний период, несмотря на солнечное лето. Количество солнечных часов в год может варьироваться от 2300 вблизи Кранбрук до менее чем 1300 солнечных часов в год в Принс-Руперт, расположенном на северном побережье, к югу от Аляски.
Национальные парки и охраняемые природные территории
В провинции расположены 14 национальных парков и охраняемых природных территорий. 12,5 % территории провинции (114 000 км²) в настоящее время находятся под защитой в 14 различных охраняемых территориях, что включает в себя более 800 различных областей. Британская Колумбия насчитывает семь национальных парков Канады. Британская Колумбия также содержит большую сеть провинциальных парков, они находятся в ведении Министерства охраны окружающей среды. Сеть провинциальных парков Британской Колумбии является второй по величине в Канаде (крупнейшей является система национальных парков Канады).
Также в Британской Колумбии существует сеть региональных парков, которые поддерживаются и управляются региональными властями. Кроме того, в этих областях более 47 000 км² (18 000 квадратных миль) пахотной земли находятся под защитой заповедников сельскохозяйственных земель.
Биологическое разнообразие
Бо́льшая часть провинции — это дикая природа, так что популяции многих видов млекопитающих, которые стали редкими в большей части Соединённых Штатов, по-прежнему процветают в Британской Колумбии. Встречаются животные различных видов, в том числе очень широкий диапазон птиц. Здесь живут медведи (гризли, чёрный медведь и кермодский медведь, который встречается только в Британской Колумбии), олень, вапити, лось, северный олень, большерогий баран, горный козёл, сурок, бобр, ондатра, койот, волк, куньи (например росомаха, барсук и илька), пума, орёл, скопа, цапля, канадская казарка, лебедь, гагара, ястреб, сова, ворона, каменушка и многие другие виды уток. В большом количестве имеются маленькие птицы: зарянка, сойка, щуры, синица и т. д.
В Британской Колумбии обитают здоровые популяции многих видов рыб — лососёвые (в том числе лосось, форель, голец и т. д.), палтус, сёмга, бас и осётр.
История
Меховая торговля и колониальная эпоха
Открытие каменных орудий у реки Биттон близ Форт-Сент-Джон позволило определить, что первое человеческое поселение в Британской Колумбии было основано по меньшей мере 11 500 лет назад. Коренные народы Тихоокеанского северо-западного побережья жили по всему региону, достигнув довольно высокой плотности населения. В 1770-х годах в результате контактов с европейцами аборигены заразились оспой, от эпидемии погибли по меньшей мере 30 % индейцев тихоокеанского северо-запада[8]. Эта эпидемия стала первой и самой разрушительной из многих, последовавших за ней[9].
В результате исследований Джеймса Кука в 1770-х годах и Джорджа Ванкувера в 1792 году эти территории подпали под британскую юрисдикцию. В 1793 году сэр Александр Маккензи стал первым европейцем, совершившим путешествие по материку через Северную Америку к Тихому океану. Его экспедиция установила формальный британский суверенитет во внутренних районах страны и определила успех последовавших за ним экспедиций, исследовавших реки и горные хребты между канадскими прериями и Тихим океаном. Маккензи и другие исследователи — в частности Джон Финли, Саймон Фрейзер, Сэмюэл Блэк, и Дэвид Томпсон — были в первую очередь заинтересованы в расширении торговли мехом, а не руководствовались политическими соображениями. В 1794 году в результате ряда соглашений, известных как конвенции Нутка, Испания отказалась от претензий на этот регион Тихого океана. Это открыло путь для формальной британской колонизации, но из-за наполеоновских войн англичане не могли предпринять масштабных действий по колонизации.
Создание торговых постов под эгидой Северо-Западной компании и Компании Гудзонова залива (HBC) фактически означало постоянное британское присутствие в регионе. Район Колумбии, в широком смысле к югу от 54 ° 40 северной широты (южная граница Русской Америки) и к северу от мексиканской Калифорнии к западу от Скалистых гор, находился по англо-американской конвенции 1818 года «в совместном использовании „граждан Соединённых Штатов и Великобритании“» (то есть меховых компаний). Это сотрудничество завершилось с подписанием Орегонского договора 1846 года.
Некоторые из ранних форпостов превратились в поселения, общины и города. Среди мест в Британской Колумбии, которая начались как форты для меховой торговли, Форт-Сент-Джон (1794); Хадсонс-Хоуп (1805); Форт Нельсон (1805); Форт Сент-Джеймс (1806), Принс-Джордж (1807); Камлупс (1812); Форт Лэнгли (1827); Форт Виктория (1843); Йель (1848); и Нанаймо (1853). С объединением двух меховых торговых компаний в 1821 году регион, ныне составляющий Британскую Колумбию, был разделён на три департамента по торговле пушниной.
До 1849 года эти районы были полностью неорганизованными областями Британской Северной Америки под юрисдикцией де-факто администраторов Компании Гудзонова залива. В отличие от Земли Руперта на севере и востоке, территории не были полностью отданы под власть компании. Скорее, компании была просто предоставлена монополия на торговлю с коренными жителями. Ситуация начала меняться с расширением американской разведки и сопутствующими перекрывающимися претензиями территориального суверенитета, особенно в южном бассейне Колумбии (в настоящее время штаты Вашингтон и Орегон). В 1846 году, в результате Орегонского договора, территория была разделена вдоль 49-й параллели и вдоль пролива Джорджия, район к югу от этой границы (за исключением острова Ванкувер и залива) передавался американской стороне. В 1849 году была создана колония острова Ванкувер с Викторией в качестве столицы. Вся материковая часть по-прежнему представляла собой неорганизованную территорию Британской Северной Америки, «управляемую» отдельными руководителями торговых постов Компании Гудзонова залива.
С началом Фрейзерской золотой лихорадки в 1858 году, приток американцев в Новую Каледонию всполошил министерство по делам колоний, в результате официально материковая часть современной территории была организована в колонию Британская Колумбия с городом Нью-Вестминстер в качестве столицы. Последовала серия золотых лихорадок в различных частях провинции, крупнейшей из которых была золотая лихорадка на плато Карибу в 1862 году, заставившая колониальную администрацию залезть в глубокие долги, так как она изо всех сил пыталась создать обширную инфраструктуру для отдалённых общин. Колония острова Ванкувер сталкивалась с финансовыми кризисами в одиночку, и в 1866 году было принято решение объединить колонии.
Быстрый рост и развитие
Лига Конфедерации, в том числе такие фигуры, как Амор Де Космос, Джон Робсон и Роберт Бивен, настаивали на присоединении объединённой колонии к Канаде, которая была создана из трёх британских североамериканских колоний в 1867 году (провинция Канада, Новая Шотландия и Нью-Брансуик). Успеху этой акции способствовали несколько факторов, в том числе страх присоединения к США, растущий долг, быстрый рост населения, необходимость развития инфраструктуры в связи с быстрым ростом населения, а также экономической депрессией, вызванной концом золотой лихорадки.
С согласием канадского правительства продлить Канадскую Тихоокеанскую железную дорогу до Британской Колумбии и взять на себя долг колонии, Британская Колумбия стала шестой провинцией, присоединившейся к конфедерации 20 июля 1871 года. Однако границы провинции были полностью урегулированы лишь в 1903 году, когда территория провинции сократилась после спора о границе Аляски.
Численность населения Британской Колумбии продолжала быстро расти, так как горнодобывающей промышленности, лесному хозяйству, сельскому хозяйству и рыболовству нужны были рабочие руки. Завершение строительства железнодорожной линии в 1885 году дало огромный импульс для экономики края, это облегчило транспортировку значительных ресурсов региона на восток. Завершение строительства порта Ванкувера стимулировало быстрый рост, и менее чем за пятьдесят лет город превзошел по населению Виннипег и стал крупнейшим в западной Канаде. В первые десятилетия истории провинции вопросы землепользования имели первостепенное значение. Земли первых наций были конфискованы, контроль над некоторыми ресурсами также перешёл в руки белых канадцев.
Привлечение рабочей силы для развития провинции было проблематичным с самого начала, и Британская Колумбия была местом иммиграции из Европы, Китая и Японии. Приток небелого населения вызвал негодование доминирующей этнической группы, в результате агитации (по большей части успешной), были приняты законы, ограничившие возможности азиатов на иммиграцию в Британскую Колумбию через введение подушного налога. Это негодование вылилось в нападения толпы на китайских и японских иммигрантов в Ванкувере в 1887 году и 1907 году. К 1923 году почти вся китайская иммиграция была прекращена, исключение делалось только для торговцев и инвесторов.
Между тем провинция продолжала расти. В 1914 году был вбит последний костыль второй трансконтинентальной железнодорожной линии. Это открыло северное побережье и регион Булкли для новых экономических возможностей. Место, где ранее была почти исключительно торговля мехом и натуральное хозяйство, вскоре стало центром лесного хозяйства, сельского хозяйства и горнодобывающей промышленности.
В 1908—1914 г. несколько тысяч верующих-духоборов под руководством Петра Веригина переселились в юго-восточную часть провинции из Саскачевана[10].
С 1920-х по 1940-е годы
Когда мужчины вернулись с Первой мировой войны, они обнаружили, что недавно получившие избирательные права женщины провинции помогли проголосовать за запрет спиртного в попытке положить конец социальным проблемам, связанным со злоупотреблением алкоголем. Из-за давления со стороны ветеранов запрет был быстро ослаблен, чтобы «солдат и рабочий» мог насладиться любимым напитком. Однако массовая безработица среди ветеранов, вызванная тем, что многие из имеющихся рабочих мест были заняты европейскими иммигрантами, вызвала объединение недовольных ветеранов в ряд «солдатских партий», представляющих их интересы. Среди них были партии: имени солдата-фермера, солдата-рабочего, а также фермерско-рабочая. Эти партии послужили основой перелома политического спектра. В результате появилось множество левых и правых партий, в том числе тех, которые в конечном итоге сформировали «Кооперативное содружество» и ранние партии социального кредитования.
Введение сухого закона в Соединённых Штатах создало новые возможности, и многие нашли работу или, по крайней мере, получали прибыли от трансграничной контрабанды алкоголя. Процветание Ванкувера 1920-х годов стало результатом этой «пиратской экономики», хотя рост отмечался также в лесном хозяйстве, рыболовстве и добыче ископаемых. Окончание действия сухого закона в США в сочетании с началом Великой депрессии погрузило провинцию в омут экономических лишений. Усугубляя и без того тяжёлое экономическое положение местных жителей, десятки тысяч людей из холодных областей Канады собрались в Ванкувере, создав огромные кварталы бездомных вокруг Фолс-Крик и Беррарда. Отчаянные времена привели к политическим акциям: захвату почтамта в Гранвиле и Гастингсе, который был жестоко пресечён полицией, и введению военного положения в доках на протяжении почти трёх лет. Ванкуверские рабочие также захватили поезд, однако восставших встретили пушками. Участники акции были арестованы и отправлены в рабочие лагеря на всё время депрессии.
Некоторые признаки возрождения экономики наметились к концу 1930-х годов, но начало Второй мировой войны, перерождение национальной экономики покончили с экономическими трудностями времён Великой депрессии. Из-за военных действий и мобилизации многие женщины вышли на работу.
Британская Колумбия уже давно использовала расположение на берегу Тихого океана, чтобы иметь тесные связи с Восточной Азией. Тем не менее, это часто вызывало трения между культурами, приведшие к проявлению враждебности по отношению к азиатским иммигрантам. Это наиболее ярко проявилось во время Второй мировой войны, когда канадцы японского происхождения были переселены или интернированы во внутренние районы провинции. В период Второй мировой войны в 1942 году было интернировано более 22 тысяч японцев. С другой стороны, налицо также высокий процент смешанных браков и других примеров межрасовой гармонии, сотрудничества и интеграции.
Коалиция и послевоенный бум
Во время Второй мировой войны основные партии — либеральная и консервативная партии Британской Колумбии — объединились в формальное коалиционное правительство во главе с новым лидером Либеральной партии Джоном Хартом, который заменил Даффа Паттулло, когда последний был не в состоянии выиграть выборы в 1941 году. Хотя либералы получили наибольшее количество мест, они фактически получили меньше голосов, чем социалистическое Кооперативное содружество федерации. Паттулло не желал создавать коалицию с соперниками-консерваторами во главе с Ройалом Летингтон Мейтландом и был заменён Хартом, который сформировал коалиционный кабинет из пяти либеральных и трёх консервативных министров. Кооперативному содружеству было предложено присоединиться к коалиции, но партия отказалась[11].
В 1947 году бразды правления Коалиции были переданы Байрону Ингемару Джонсону. Консерваторы хотели, чтобы их новый лидер Герберт Анскомб был премьером, но либералы в коалиции отказались. Джонсон привёл коалицию к высокому проценту голосов избирателей в Британской Колумбии (61 %) в 1949 году. Эта победа была обусловлена популярностью его программы расходов, несмотря на рост критики в отношении коррупции и злоупотребления властью. За время своей работы Джонсон способствовал тому, что основные инфраструктурные объекты продолжали расширяться, и по соглашению с Alcan был построен город Китимат с комплексом по переработке алюминия и ГЭС Кемано. Джонсон завоевал популярность, так как своевременно оказал помощь во время наводнения 1948 года и затопления Долины Фрейзера, сильно пострадавшей в это время.
Партия социального кредита Британской Колумбии, возглавляемая бывшим консерватором Беннеттом, сформировала правительство меньшинства при поддержке либералов и консерваторов (с 6 и 4 места соответственно). Беннетт начал серию налоговых реформ, проповедуя новую разновидность популизма, создавая почву для вторых выборов в 1953 году, в которых политика Беннетта обеспечила большинство мест в парламенте с 38 % голосов.
Рост влияния государства в экономике
С избранием Партии социального кредита Британская Колумбия приступила к фазе быстрого экономического развития. Беннетт и его партия правили провинцией в течение следующих двадцати лет, во время которых правительство приступило к реализации амбициозной программы развития инфраструктуры, которой способствовал экономический бум в лесном хозяйстве, горнодобывающей промышленности и энергетическом секторе.
В течение этих двух десятилетий правительство национализировало энергетические компании Британской Колумбии. К концу 1960-х годов было начато или завершено несколько крупных плотин. Экономика провинции пережила беспрецедентный рост в лесном секторе, а также нефтяном и газовом секторе на северо-востоке провинции. 1950-е и 1960-е годы были также отмечены развитием транспортной инфраструктуры края. В 1960 году правительство создало государственную корпорацию BC Ferries в целях обеспечения расширения системы шоссе. Эта система была усовершенствована и расширена за счёт строительства новых дорог и мостов, а также реконструкции уже существующих трасс и провинциальных дорог.
Ванкувер и Виктория стали культурными центрами и привлекали поэтов, писателей, художников, музыкантов, а также танцоров, актёров и поваров, которых заинтересовали красивые пейзажи и тёплый климат. Кроме того, эти города привлекали учёных и творческих мыслителей. Туризм также стали играть важную роль в экономике. Рост экономики Японии и других стран Тихоокеанского региона, в свою очередь, дал большой толчок экономике Британской Колумбии.
1960-е годы были периодом значительного социального брожения. Преемником Партии социального кредита стала социал-демократическая Новая демократическая партия. По мере роста экономики провинции условия труда становились все более напряженными. К концу десятилетия, с ростом социальной напряжённости и недовольства статус-кво, достижения правительства Беннетта не смогли предотвратить его растущую непопулярность.
1970-е и 1980-е годы
27 августа 1969 года Партия социального кредита была переизбрана на общих выборах, и это был последний срок Беннетта у власти. В начале 1970-х годов экономика ещё достаточно сильна из-за роста цен на уголь и увеличения добычи древесины. Однако BC Hydro сообщила о первых убытках, которые стали началом конца для Беннетта и его партии[12].
Партия социального кредита проиграла выборы в августе 1972, что открыло путь для провинциальной Новой демократической партии (НДП) во главе с Дэйвом Барреттом. Краткие три года («Тысяча дней») — период правления НДП — принесли с собой несколько долговременных изменений в провинции, в первую очередь, создание заповедников сельскохозяйственных земель, предназначенных для защиты сельскохозяйственных угодий от перепланировки. Страховая корпорация провинции Британская Колумбия стала государственной корпорацией с монополией на предоставление базового страхования автомобилей.
Мнение, что правительство слишком быстро вело реформы, или они зашли слишком далеко, в сочетании с ростом нарушений привело к проигрышу НДП на выборах в 1975 году. Партия социального кредита под руководством сына Беннетта, Билла Беннетта, была возвращена к власти. Однако затем экономика провинции вошла в стадию рецессии, популярность Беннетта упала. Из-за этого были назначены досрочные выборы, но неожиданно Беннетт выиграл с подавляющим большинством.
В 1983 году разразился рабочий кризис, во время которого произошли выступления профсоюзов. В 1988 году Дэвид Лэм был назначен королевой Великобритании двадцать пятым лейтенант-губернатором провинции, он стал первым лейтенант-губернатором китайского происхождения.
C 1990-х годов по настоящее время
Джонстон проиграл в 1991 году выборы в НПР. Экономика продолжала рост на фоне слабого сектора ресурсов. Строительство нового жилья и расширение сферы услуг наблюдалось всё десятилетие, несмотря на политические потрясения. Провинция успешно выиграла конкурс на право проведения зимних Олимпийских игр 2010 года в Ванкувере и Уистлере.
Британская Колумбия также оказала значительное влияние на демографические изменения в Канаде и по всему миру. Ванкувер (и в меньшей степени некоторые другие части Британской Колумбии) был основным пунктом назначения для многих иммигрантов из Гонконга, которые покинули бывшую колонию Великобритании (временно или постоянно) в годы непосредственно до её передачи Китайской Народной Республике. Британская Колумбия также была местом для внутренней иммиграции канадцев. Это происходило эпизодически на протяжении последних десятилетий, провинция привлекала иммигрантов природной красотой, мягким климатом и спокойным образом жизни, но особенно большие притоки иммигрантов были в периоды экономического роста. Как результат, Британская Колумбия от примерно 10 % населения Канады в 1971 году дошла до примерно 13 % в 2006 году. Процесс урбанизации привёл к тому, что в районе Большого Ванкувера в настоящее время проживает 51 % населения провинции, на втором месте Виктория с 8 %. Эти два муниципальных района традиционно доминируют по населению.
Население
Численность населения Британской Колумбии начиная с 1851 года
| Год | Численность (чел.) |
|---|---|
| 1851 | 55 000 |
| 1861 | 51 524 |
| 1871 | 36 247 |
| 1881 | 49 459 |
| 1891 | 98 173 |
| 1901 | 178 657 |
| 1911 | 392 480 |
| 1921 | 524 582 |
| 1931 | 694 263 |
| 1941 | 817 861 |
| 1951 | 1 165 210 |
| 1956 | 1 398 464 |
| 1961 | 1 629 082 |
| 1966 | 1 873 674 |
| 1971 | 2 184 620 |
| 1976 | 2 466 610 |
| 1981 | 2 744 467 |
| 1986 | 2 883 370 |
| 1991 | 3 282 061 |
| 1996 | 3 724 500 |
| 2001 | 3 907 738 |
| 2006 | 4 113 487 |
Несмотря на то, что только 1,8 % определяют себя как «британцы», большинство населения (57,3 %) принадлежит этнически к одной из британских наций (Англия, Шотландия или Уэльс). Еще 15,2 % определяют себя как «ирландцев», не уточняя, однако, из Северной Ирландии или же Республики Ирландия. Из всех провинций Канады в Британской Колумбии наибольшее число меньшинств, составляющих 24,8 % населения[15]. Среди этнических меньшинств наибольшую часть составляют группы иммигрантов из стран Азии. В крупных городах практически обязательно имеются китайские, японские, филиппинские и корейские диаспоры. Также в большом числе представлены иммигранты из Европы в первом и втором поколениях (здесь их количество значительно превосходит количество в других частях страны, за исключением только Торонто): немцы, итальянцы, представители скандинавских стран и стран бывшей Югославии. Европейцы в третьем поколении обычно имеют смешанное происхождение вследствие браков с представителями других этнических групп, что распространено в Британской Колумбии как ни в одной другой провинции.
Цифры отражают как одиночные (немцы) ответы, так и двойные ответы (китайцы-канадцы). Все цифры даны на основе самоидентификации[16]:
| Этническое происхождение | Численность | Доля |
|---|---|---|
| Англичане | 1 207 245 | 29,6 % |
| Шотландцы | 828 145 | 20,3 % |
| Канадцы | 720 200 | 17,7 % |
| Ирландцы | 618 120 | 15,2 % |
| Немцы | 561 570 | 13,8 % |
| Китайцы | 432 435 | 10,6 % |
| Французы | 361 215 | 8,9 % |
| Индийцы | 232 370 | 5,7 % |
| Украинцы | 197 265 | 4,8 % |
| Голландцы | 196 420 | 4,8 % |
| Индейцы | 193 060 | 4,7 % |
| Итальянцы | 143 155 | 3,5 % |
| Норвежцы | 129 420 | 3,2 % |
| Поляки | 128 360 | 3,2 % |
| Русские | 114 105 | 2,8 % |
| Валлийцы | 104 275 | 2,6 % |
| Шведы | 104 025 | 2,6 % |
| Филиппинцы | 94 255 | 2,3 % |
| Британцы | 74 145 | 1,8 % |
| Американцы | 66 765 | 1,6 % |
| Этническое происхождение | Численность | Доля |
|---|---|---|
| Метисы | 62 570 | 1,5 % |
| Датчане | 56 125 | 1,4 % |
| Испанцы | 52 640 | 1,3 % |
| Корейцы | 51 860 | 1,3 % |
| Венгры | 49 870 | 1,2 % |
| Австрийцы | 46 620 | 1,1 % |
| Японцы | 41 585 | 1,0 % |
| Португальцы | 34 660 | 0,9 % |
| Вьетнамцы | 30 835 | 0,8 % |
| Евреи | 30 830 | 0,8 % |
| Финны | 29 875 | 0,7 % |
| Иранцы | 29 265 | 0,7 % |
| Швейцарцы | 28 240 | 0,7 % |
| Румыны | 25 670 | 0,6 % |
| Исландцы | 22 110 | 0,5 % |
| Греки | 21 770 | 0,5 % |
| Чехи | 21 150 | 0,5 % |
| Хорваты | 18 815 | 0.5 % |
| Пенджабцы | 18 525 | 0,5 % |
| Бельгийцы | 17 510 | 0,4 % |
Города
Города в провинции Британская Колумбия в районе Ванкувера (Ванкуверская агломерация): Другие муниципалитеты: Экономика
Экономическая история Британской Колумбии отмечена периодами драматических подъёмов и спадов, на которые оказывали влияние политика, культура и бизнес-климат в провинции. Экономическая деятельность, связанная с добычей ресурсов, в частности, широко колебалась с изменением цен на сырьевые товары с течением времени[20]. ВРП в Британской Колумбии является четвертым по величине в Канаде и составил в 2008 году 197 930 000 000 канадских долларов, ВРП на душу населения составил C $ 45150[21]. Общий долг провинции вырос до C $ 47800 миллионов в 2010-11 финансовом году, или 24,3 % от ВРП[22]. ПравительствоТранспортТуризмДостопримечательностиАдминистративное делениеНапишите отзыв о статье "Британская Колумбия"Примечания
Литература
Ссылки
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Британская Колумбия
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
