Британская разведывательная экспедиция на Джомолунгму (1935)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Британская разведывательная экспедиция на Джомолунгму (1935)

Схема северных окрестностей Джомолунгмы
Страна Великобритания Великобритания
Дата начала май 1935 года
Дата окончания август 1935 года
Руководитель Эрик Эрл Шиптон (англ. Eric Earl Shipton)
Состав

7 человек в основном составе[⇨] и 16 шерпов[⇨].

Достижения

Не менее 26 восхождений на вершины выше 6000 метров над уровнем моря, в том числе 24 первовосхождения[⇨]

Открытия

Проведены географические исследования окрестностей Джомолунгмы и прилегающих районов Тибета, сделаны первые фотографии южной стороны Джомолунгмы, включая Долину молчания и ледопад Кхумбу[⇨]

Британская разведывательная экспедиция на Джомолунгму 1935 года — сравнительно малочисленная и низкобюджетная альпинистская экспедиция, основной задачей которой было не восхождение на вершину Джомолунгмы, а реконгносцировка окружающей местности для подготовки экспедиции следующего года. Руководил экспедицией Эрик Шиптон (англ. Eric Shipton), назначенный Комитетом Джомолунгмы.

Экспедиция подошла к Джомолунгме с северной стороны и планировала подниматься на неё осенью, после окончания сезона муссонов. Но в 1935 году этот сезон продлился дольше обычного. Из-за погодных и снеговых условий участники экспедиции не добились серьёзных успехов на самой Джомолунгме. Но, при этом, экспедиция совершила множество первовосхождений на более низкие горные пики в том регионе. Был предварительно разведан южный маршрут восхождения, проходящий через Долину молчания, и такой маршрут был признан проходимым при условии, что Непал согласится допустить иностранных альпинистов.

Результаты работы этой экспедиции оказались значимыми для послевоенных британских экспедиций на Джомолунгму; тот же Эрик Шиптон в 1951 году возглавил ещё одну британскую разведывательную экспедицию на Джомолунгму, которая уже смогла пройти по южному маршруту восхождения.





Предыстория

Экспедиция была организована и финансировалась Комитетом Джомолунгмы.

К тому времени на Джомолунгме уже побывали несколько британских экспедиций (первой была разведывательная экспедиция 1921 года), но совершить подтверждённое восхождение на вершину им не удалось. Предыдущей экспедиции, прошедшей в 1933 году, не удалось даже побить рекорд высоты восхождения, установленный участником экспедиции 1924 года Эдвардом Нортоном. При этом руководитель неуспешной экспедиции 1933 года Хью Руттледж (англ. Hugh Ruttledge) рассматривался Комитетом Джомолунгмы как подходящая кандидатура на роль руководителя новой экспедиции. Альпинистский истеблишмент не считал, что его отказ использовать кислородное оборудование стал причиной неудачи. Но многих (особенно молодых скалолазов) не устраивало, что экспедицией, главной целью которой является восхождение, а не проведение географических исследований, будет руководить человек, не имеющий большого опыта в высотном альпинизме и не владеющий новыми техниками скалолазания. К тому же Руттледжу было уже 50 лет и он страдал хромотой. Встретившись с критикой, мягкий по характеру Руттледж в марте 1934 года сам отказался возглавлять новую экспедицию. Комитет Джомолунгмы выразил сожалении и заявил, что вряд ли новая экспедиция состоится в ближайшем будущем.[1]

К тому же были сложности с получением разрешения правительства Тибета — но в начале 1935 года тибетские власти неожиданно разрешили британцам восхождения на Джомолунгму в 1935 и 1936 годах. Тогда Комитет Джомолунгмы решил разведать возможность восхождения на Джомолунгму осенью 1935 года, после окончания сезона муссонов (все предыдущие экспедиции проводились весной и старались успеть до начала сезона муссонов). К тому же ни времени, ни денег уже не хватало, чтобы осуществить что-то большее в тот год. Чисто из вежливости, Комитет снова предложил руководство экспедицией Руттледжу, и тот вдруг согласился. Это вызвало бурный протест со стороны фракции, поддерживающей Колина Кроуфорда (англ. Colin Crawford), ранее принимавшего участие в экспедициях 1922 и 1933 года. Ошеломлённый Руттледж повторно отказался. Но и Кроуфорда Комитет Джомолунгмы не хотел назначать. В конце марта 1935 года не менее семи человек получили предложения возглавить новую разведывательную экспедицию, но все они отказались. Комитет провёл заседание, на котором присутствовали и Руттледж, и Кроуфорд. Обсуждение было долгим и нелёгким. Председатель проголосовал за Руттледжа. Кроуфорд был исключён из Комитета Джомолунгмы, Эдвард Стратт (англ.) ушли в знак протеста, как и несколько представителей Альпийского клуба.[2]

Тильман и Шиптон

Эрик Эрл Шиптон (англ. Eric Earle Shipton) первый раз побывал в Гималаях в 1933 году в составе британской экспедиции на Джомолунгму. После Джомолунгмы он и Лоренс Вагер (англ. Lawrence Wager) вернулись в Сикким отдельно от остальных участников той экспедиции, пройдя по совершенно неисследованному маршруту. В дальнейшем Шиптон предпочитал траверсы вершин, длинные горные переходы и небольшие экспедиции с целью географического исследования — а не крупные экспедиции с целью совершить единственное восхождение на вершину и вернуться обратно тем же маршрутом.[3] В следующем году он вместе с Биллом Тильманом (англ. Bill Tilman) повели малочисленную (двое альпинистов, трое шерпов и дюжина носильщиков) экспедицию[4] в поход по окрестностям горы Нандадеви, прошли через ущелье Ришиганга и стали первыми людьми, ступившими на территорию будущего национального парка Нанда-Деви[5][6]. Шиптон и Тильман планировали в 1935 пройти тот же путь в обратном направлении и взойти на вершину Нандадеви по южному гребню этой горы. Перед тем, в феврале 1935 года, Эрик Шиптон выступал на большом собрании Королевского географического общества, где его приняли с восторгом — больше из-за харизмы, нежели альпинистских достижений. Большой интерес Комитета Джомолунгмы вызвало то, что экспедиция Шиптона стоила всего 287 фунтов стерлингов.[7][note 1]

Поскольку разрешение тибетских властей на проведение экспедиции в 1935 году стало для Комитета Джомолунгмы неожиданностью, и он просто не успевал подготовить полномасштабную экспедицию для совершения первовосхождения, решили в 1935 году провести ещё одну разведывательную экспедицию (первая была в 1921 году), которая проведёт более подробную рекогносцировку местности для следующей экспедиции. Том Лонгстафф (англ.) был восхищён успешным переходом небольшой команды Шиптона через окрестности горы Нандадеви, и предложил использовать тот же подход в разведывательной экспедиции на Джомолунгму. Предполагалось, что рекогносцировочный горный поход удастся провести быстро и с небольшими затратами, чтобы уложиться в 1400 фунтов стерлингов, имевшихся тогда у Комитета Джомолунгмы, а вновь собранные средства использовать для финансирования экспедиции с целью восхождения в 1936 году.

Руттледж также не возражал против назначения Шиптона руководителем разведывательной экспедиции, и этот вопрос был, наконец, разрешён. Подготовкой к экспедиции и самой экспедицией руководил Эрик Шиптон. Но он уже не мог прибыть в район Джомолунгмы раньше июля. Была надежда, что в это время года снег, выпавший на Джомолунгму в сезон муссонов, уже достаточно затвердеет, и по нему можно будет пройти.[9][note 2]

Подготовка. Участники экспедиции

Приготовления к экспедиции велись в соответствии с её основными задачами. Экспедиция изучала обстановку на Джомолугме во время и после муссонов. Второй её задачей стало испытание альпинистов — кандидатов в следующую экспедицию, третьей — продолжение географических и других научных исследований, начатых разведывательной экспедицией 1921 года[11]. Задача восхождения на вершину не ставилась, поэтому использование кислородного оборудования не планировалось[12]. Тильман поначалу сожалел о том, что ради этой экспедиции ему придётся отказаться от восхождения на Джомолунгму, но Шиптон смог убедить его.

В экспедиции 1935 года также приняли участие медики из Кембриджа: Чарльз Уоррен (англ. Charles Warren) и Эдмунд Уигрэм (Edmund Wigram), математик Эдвин Кемпсон (Edwin Kempson; тоже из Кембриджа), ледолаз Дэн Брайант[note 3] из Новой Зеландии. Шиптон посчитал достаточным такой состав участников экспедиции, добавив к ним ещё топографа Майкла Спендера (англ. Michael Spender). Спендер ранее участвовал в альпинистских экспедициях, но имел дурную репутацию за его заносчивость и тщеславие. Ходили слухи, что он был взят в эту экспедицию из-за каких-то интриг. Тем не менее, Шиптон и Спендер стали близкими друзьями.[11]

Шиптон уделил большее внимание бытовым вопросам экспедиции, нежели его предшественники. «Слишком экстравагантный» образ жизни и режим питания, практиковавшийся в предыдущих экспедициях на Джомолунгму, его не устраивал. Поэтому Шиптон проконсультировался с диетологом из Института профилактической медицины имени Листера (англ. Lister Institute of Preventive Medicine) о том, как лучше обеспечить в условиях гималайского высокогорья поступлении 4000 калорий в день, и какие местные источники пищи там можно использовать. По совету специалиста, в рацион участников экспедиции вошли чечевица, сушёные овощи, молочный порошок, рыбий жир, таблетки аскорбиновой кислоты и сульфата железа(II).[13] Для сравнения, в экспедиции 1933 года основу рациона составляли рыбная икра, гусиная печёнка, перепелиные яйца и мясо ракообразных.[13][14]

Выход на маршрут

Участники экспедиции направились в Индию по отдельности и встретились 21 мая 1935 года в городе Дарджилинг. Карма Паул, с 1922 года участвовавший во всех экспедициях на Джомолунгму, помог Шиптону нанять четырнадцать шерпов, но Шиптон решил, что надо бы ещё двоих; привлекли ещё девятнадцатилетнего молодого человека, ранее не имевшего никакого опыта в альпинизме — но, по словам Шиптона, он был выбран «за красивую улыбку»[note 4]. Этим парнем оказался будущий покоритель Джомолунгмы — Тенцинг Норгей.

Экспедиционная партия направилась на север, через Сикким в Тибет, а затем на запад через деревню Сар (англ.) до Джомолунгмы. Маршрут этой экспедиции пролегал южнее, чем маршруты предыдущих экспедиций, ближе к Непалу.[15][16] Когда они подошли к горам Нённо Ри (Nyonno Ri; 28°12′18″ с. ш. 87°36′30″ в. д. / 28.2050° с. ш. 87.6082° в. д. / 28.2050; 87.6082 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=28.2050&mlon=87.6082&zoom=14 (O)] (Я)) и Ама Дриме (Ama Drime; 28°05′05″ с. ш. 87°36′24″ в. д. / 28.0847° с. ш. 87.6067° в. д. / 28.0847; 87.6067 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=28.0847&mlon=87.6067&zoom=14 (O)] (Я)), экспедиция разделилась на три группы для проведения исследований.[15]. Однако, тибетские власти не дали экспедиции завершить те исследования, посчитав, что разрешения в их паспортах, выданных правительством Тибета, дают право на изучение лишь Джомолунгмы, но не других гор и территорий Тибета. В результате экспедиции было приказано вернуться через деревню Гянгкар Нангпар (англ. Gyankar Nangpar) на традиционную дорогу, лежащую севернее.[15][17] Но с горы Нённо Ри была хорошо видна Джомолунгма, и участники экспедиции с радостью обнаружили необычно хорошую погоду на ней. Они даже обсуждали возможность быстрого восхождения на вершину Джомолунгмы, которое при такой погоде представлялось вполне осуществимым. Тем не менее, Шиптон не принял таких предложений; более того, восхождение на вершину в этот раз не было разрешено тибетским паспортом и не входило в задачи экспедиции.

4 июля экспедиция прибыла в монастырь Ронгбук.[15]

Северное седло

Спендер остался проводить исследование Северной стены Джомолунгмы и её окрестностей, а остальные поднялись на Восточный Ронгбук, и к 8 июля дошли по этому леднику до Северного седла.[18][19] У Брайанта возникли проблемы со здоровьем, он за три дня потерял в весе 6,5 кг, и был вынужден спускаться обратно на Ронгбук.[20] Перемещая Лагерь III немного выше, экспедиция обнаружила останки Мориса Уилсона, погибшего в 1934 году при попытке совершить одиночное восхождение на вершину Джомолунгмы.[18] Но участникам экспедиции в том месте Джомолунгмы досталась и приятная находка: от экспедиции 1933 года остались неизрасходованные съестные припасы, и кое-что было пригодным к употреблению: карлсбадский изюм из лондонского магазина «Fortnum & Mason» (англ.) и шоколад. Эти сладости смогли поднять настроение участникам экспедиции, сидящим на строгой походной диете.[18][21]

Прежний маршрут подъёма на седло в 1935 году оказался непроходимым; потребовалось взять правее и делать длинный траверс[18]. Взойти на седло удалось со второй попытки 12 июля. Альпинисты тогда достигли высоты в 7020 метров над уровнем моря, но дальше подниматься не смогли из-за слишком глубокого снега, выпавшего за муссонный сезон.[18][22]

Дальнейший подъём не представлялся возможным, и 16 июля они стали спускаться с Северного седла[18]. Дойдя до траверса, они обнаружили спустившуюся снежную лавину огромных размеров, унёсшую и свежий, и старый снег глубиной до двух метров. Стало ясно, насколько опасным был их путь наверх, и как им повезло, что никто не пострадал.[18][23] Так же в целости и сохранности альпинисты вернулись в Лагерь III. Там они решили, что дальнейшие попытки штурма Северного седла окажутся слишком опасными. Спендер продолжал исследования окрестностей Северной стены, Виграм (Wigram) и Тильман поднялись на седловину Лхакпа-Ла и на оба пика по сторонам её. На этом же перевале побывала и первая разведывательная экспедиция в 1921 году: участники той экспедиции поднялись на Лхакпа-Ла из долины Кхарта (англ.).[18]

Окрестные горы

Спустившиеся с Джомолунгмы участники экспедиции также разделились, чтобы проводить географические и другие исследования в нескольких местах одновременно[24][25]. Две команды по-отдельности взбирались на Кхартапху (7213 метров над уровнем моря). Затем Кемсон и Уоррен взошли на вершину горы Харта Чангри (Kharta Changri) и на два ближайших к ней пика. Шиптон, Уигрэм и Тильман покорили Пик Келласа (англ. Kellas Rock Peak) (7070 м н.у.м.) и ещё три вершины. Все эти вершины, в том числе пройденные траверсом, были выше 6400 метров.[24]

Кемпсон вернулся домой, а остальные разбились на три альпинистские пары. Спендер и Уоррен продолжали рекогносцировку местности. Шиптон и Брайант отправились на Западный Ронгбук и совершили первовосхождения на вершины горы Лингтрен (англ. Lingtren) (включая останцы вокруг неё) и расположенный неподалёку пик Лингтреннуп (Lingtrennup, он же Xi Lingchain)[note 5]. Отсюда Шиптон увидел лежащую ниже Долину молчания, находящуюся на территории Непала, и задумался о возможности проложить через неё маршрут восхождения на вершину Джомолунгмы с южной стороны. Тильман и Уигрэм поднялись по Главному Ронгбуку до седловины Лхо-ла (англ. Lho La), и там поняли, что восхождение оттуда по Западному гребню на вершину Джомолунгмы вряд ли осуществимо, и спуститься с Лхо-ла в Долину молчания также не получится. 14 августа все эти альпинисты снова собрались вместе на леднике Ронгбук и попытались взойти на вершину Чангзе (7553 м н.у.м.), но из-за снега они смогли подняться только до 7000 метров.[24] Восхождение на Чангзе было преднамеренно отложено, чтобы исследовать, как меняются снеговые условия в течение сезона муссонов[26].

Экспедиция вернулась на Ронгбук, а затем направилась в долину Кхарта в надежде снова подойти к горе Нённо Ри, но тибетские власти снова запретили исследовать ту территорию. До возвращения из Тибета в Дарджилинг экспедиция успела исследовать хребет Доданг Ньима (Dodang Nyima) в Сиккиме[27].

Долина молчания и Солукхумбу

Ещё в 1921 году Мэллори и Буллок достигли седловины Нуп-ла, разделяющую Пумори и Лингтрен, и Мэллори впервые увидел Долину молчания уже тогда, и сообщил: «Однако, мы увидели этот Западный ледник и не жалели о том, что не смогли попасть на него. Он был ужасно крутым и пересечённым»[28]. Шиптон и Байант 9 августа 1935 года стояли на том же месте, где был Мэллори, прождали несколько часов — но туман, закрывавший от них Долину молчания, всё никак не рассеивался. Они снова пришли на Нуп-ла, опять прождали несколько часов — но в этот раз им больше повезло, туман ушёл, и были сделаны первые фотографии[note 6] ледопада Кхумбу, над истоком которого и расположена Долина молчания.[29] Брайант записал: «Западный отрог Нупцзе плавно сворачивает к северу, образуя огромный ледовый бассейн, из которого через узкий край лёд стекает по гигантскому ледопаду — там дикое нагромождение смятого льда! — на ледник Кхумбу, лежащий в 2000 футах ниже»[note 7]. Шиптон рассказывал, как стоявшие вместе с ним шерпы были взволнованы, увидев вдали Солукхумбу — их родные места. Он же сказал, что маршрут через тот ледопад и горный цирк «не выглядит непроходимыми, и я буду рад, если однажды мне предоставится возможность исследовать его»[30].

Итоги и достижения экспедиции

Британская разведывательная экспедиция 1935 года совершила успешные восхождения не меньше чем на 26 вершин выше 20000 футов (6100 метров) над уровнем моря — столько успешных восхождений в этом регионе совершили все предыдущие альпинистские экспедиции, вместе взятые[27]. Из них 24 восхождения были первовосхождениями[31]. В 1994 году Уоррен вспоминал: «Это, несомненно, была одна из самых приятных экспедиций на Эверест. Она была малочисленной, но достигла поставленных целей, и притом с небольшими затратами»[32]. Принимая во внимание это, а также все результаты проведённых географических исследований, экспедицию следует признать успешной. Парадоксально, но эта экспедиция не привлекла особого внимания журналистов и общественности. Она оказалась единственной из довоенных британских альпинистских экспедиций, о которой не было издано книги[31].

Из опыта этой экспедиции были сделаны сомнительные выводы[27]. Например, было решено, что в это время года невозможны восхождения на высоты более 7000 метров над уровнем моря из-за того, что муссоны уже нанесли слишком много снега. При этом не было учтено то, что в 1935 году сезон муссонов был нетипичным для этого региона Гималаев: он начался крайне поздно (26 июня), и длился дольше обычного[33][note 8]. В результате следующая британская экспедиция на Джомолунгму потерпела неудачу: она надеялась успеть взойти на вершину до муссонов, но в 1936 году они начались на месяц раньше, 25 мая. Но возможность восхождения на Джомолунгму после сезона муссонов (осеннего восхождения) долгое время вообще не рассматривалась; первую такую попытку предприняла швейцарская экспедиция на Джомолунгму (англ.) в 1952 году (но и она не взяла вершину, а только выяснила, что послемуссонный сезон не безнадёжен).

Сама идея малочисленной и малозатратной экспедиции не представлялась вполне удачной. В последующих экспедициях на Джомолунгму, особенно британских, возобладал прежний подход к организации: экспедиции снова стали многочисленными, напоминающими воинские формирования, и так продолжалось до 1970-х годов[35].

Тильман и Брайант, вообще не сумевшие подняться выше 7000 метров над уровнем моря, были исключены из состава экспедиции 1936 года. В то время ещё не понимали, что скорость и степень акклиматизации альпиниста могут значительно варьироваться из года в год[35]. Тильман в 1936 году отправился в другую экспедицию, и вместе с Ноэлем Оделлом (англ. Noel Odell) совершил первовосхождение на вершину Нандадеви (7817 м н.у.м), установив рекорд высоты вершины, продержавшийся до покорения первого восьмитысячника — Аннапурны — в 1950 году[35][36].

Сомнительно, что результаты исследований британской разведывательной экспедиции 1935 года способствовали успеху экспедиции 1953 года, совершившей первовосхождение на Джомолунгму. Один из первовосходителей — Тенцинг Норгей — начал свою альпинистскую карьеру именно в экспедиции 1935 года, но в последующие годы он работал горным проводником и носильщиком во многих экспедициях на Джомолунгму, в том числе в швейцарской 1952 года, и нельзя сказать, что своим успехом он обязан только этой, первой для него экспедиции. На деле все последующие британские экспедиции на Джомолунгму, включая экспедицию 1936 года и вторую разведывательную экспедицию под руководством Шиптона, исследовавшую южный маршрут восхождения — все они внесли свой вклад в достижение вершины.

Новозеландец Дан Брайант оказался не слишком хорошим высотным альпинистом, но пользовался, несмотря на это, популярностью и некоторым уважением остальных участников экспедиции. Когда в 1951 году Шиптон собирал новую экспедицию, он получил письмо от неизвестного новозеландца, желающего поучаствовать, и персонально решил его принять — возможно, в память о Брайанте, поскольку в то время в почёте были британские альпинисты. И снова его выбор, не вполне рационально обоснованный, оказался судьбоносным. Тем новозеландским альпинистом был никто иной, как Эдмунд Хиллари. Хорошо показав себя на Джомолунгме в 1951 году, он был приглашён в экспедицию 1953 года — и стал другим первовосходителем на высочайшую вершину.[37][38]

Заметки

  1. Для сравнения, экспедиции на Джомолунгму 1933 и 1936 года обошлись более чем в 10000 фунтов стерлингов каждая.[8]
  2. Обычно сезон муссонов в Гималаях начинается в конце мая — июне каждого года.[10]
  3. Полное имя — Лесли Уикери Брайант (Leslie Vickery Bryant).
  4. Слова и версии событий, озвученные Шиптоном, не всегда стоит принимать всерьёз.
  5. Джордж Мэллори в 1921 году назвал Лингтреннуп «Островным Пиком» (англ. Island Peak)
  6. Вполне возможно, что и Мэллори в 1921 году попробовал сфотографировать ледопад Кхумбу и Долину молчания, но он по ошибке вставил не той стороной фотопластинки в фотоаппарат, из-за чего ни один снимок не получился.
  7. Ориг. англ. A westerly spur of Nuptse curled round to the north thus squeezing the glacier of the upper basin into a narrow lip over which it poured in a gigantic ice-fall, a wild tumble of contorted ice, to the Khumbu Glacier 2,000 feet below. The cwm itself must be an amazing place, completely ringed in as it is, except for that narrow entrance, by a mountain wall nowhere less than 25,000 feet high.
  8. Ансворт (Unsworth) приводит следующие даты начала сезона муссонов в разные годы: 7 июля 1921 года; первая неделя июня 1922 г.; 16 июня 1924 г.; 30 мая 1933 г.; 26 июня 1935 г.; 25 мая 1936 г. и 5 мая 1938 г.[34]

Напишите отзыв о статье "Британская разведывательная экспедиция на Джомолунгму (1935)"

Примечания

  1. Unsworth, 1981, pp. 161, 180–187.
  2. Unsworth, 1981, pp. 187–191.
  3. Perrin, 2013, p. 74.
  4. Perrin, 2013, p. 185.
  5. Perrin, 2013, p. 14.
  6. (February 1935) «[www.jstor.org/stable/1785589 Nanda Devi and the Ganges Watershed]». Geographical Journal 85 (4): 305-314. Проверено 20 February 2015.
  7. Perrin, 2013, p. 241.
  8. Unsworth, 1981, pp. 163, 210.
  9. Perrin, 2013, pp. 242–244.
  10. Unsworth, 1981, p. 207.
  11. 1 2 Perrin, 2013, pp. 243–246.
  12. Perrin, 2013, pp. 243–246, 252.
  13. 1 2 Unsworth, 1981, pp. 193–195.
  14. Perrin, 2013, p. 250.
  15. 1 2 3 4 Perrin, 2013, pp. 247–254.
  16. Astill, 2005, p. 86.
  17. Astill, 2005, p. 134.
  18. 1 2 3 4 5 6 7 8 Unsworth, 1981, pp. 197–199.
  19. Perrin, 2013, p. 255.
  20. Astill, 2005, p. 167–168.
  21. Warren, 1995, p. 9.
  22. Perrin, 2013, pp. 256-257.
  23. Shipton, 1936.
  24. 1 2 3 Unsworth, 1981, pp. 199–201.
  25. Astill, 2005, p. 1.
  26. Astill, 2005, p. 259.
  27. 1 2 3 Unsworth, 1981, p. 201.
  28. Howard-Bury, 1922, pp. 214-215.
  29. Astill, 2005, pp. 249–254.
  30. Astill, 2005, pp. 252–254.
  31. 1 2 [www.ukclimbing.com/gear/review.php?id=226 Book review: Mount Everest The Reconnaissance 1935 – The Forgotten Adventure]. UK Climbing. Проверено 20 февраля 2015.
  32. Warren, 1995, p. 14.
  33. Unsworth, 1981, pp. 185, 207.
  34. Unsworth, 1981, pp. 207, 217.
  35. 1 2 3 Unsworth, 1981, pp. 201–202.
  36. Astill, 2005, p. 28.
  37. Unsworth, 1981, pp. 269–270.
  38. [www.markhorrell.com/blog/2012/how-the-whim-of-eric-shipton-shaped-the-history-of-everest/ How the whim of Eric Shipton shaped the history of Everest] (5 September 2012). Проверено 20 февраля 2015.

Список литературы

  • Astill, Tony. Mount Everest : The Reconnaissance 1935: The Forgotten Adventure. — 1st. — Tony Astill, 2005. — ISBN 978-0954920104.
  • [images.rgs.org/search_.aspx?eventID=26 Mount Everest Expedition 1935 Images.]. Royal Geographical Society. Проверено 20 февраля 2015.
  • Perrin, Jim. Shipton and Tilman. — London: Hutchinson, 2013. — ISBN 9780091795467.
  • Shipton, Eric [www.himalayanclub.org/hj/35/6/the-mount-everest-reconnaissance-1935-2/ The Mount Everest Reconnaissance, 1935] (англ.) // Himalayan Journal : журнал. — 1979. — Vol. 35.
  • Shipton, Eric. The Six Mountain-Travel Books: Nanda Devi; Blank on the Map; Upon That Mountain; Mt. Everest Reconnaissance Expedition 1951; Mountains of Tartary; and Land of Tempest / Jim Perrin. — Baton Wicks and Mountaineers Books, 1999. — ISBN 9780898865394.
  • Unsworth, Walt. Everest. — London: Allen Lane, 1981. — ISBN 0713911085.
  • Warren, Charles [www.alpinejournal.org.uk/~alpinejo/Contents/Contents_1995_files/AJ%201995%201-14%20Warren%20Everest%201935.pdf#search=%22eric%20shipton%201935%22 Everest 1935: the Forgotten Adventure] (англ.) // Alpine Journal : журнал. — 1995. — Vol. 1995. — P. 1-14.

Отрывок, характеризующий Британская разведывательная экспедиция на Джомолунгму (1935)

Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрд`отель подает как нечто сверхъестественно прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что то сверхъестественно утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия, и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
– Ah! voyons. Contez nous cela, vicomte, [Расскажите нам это, виконт,] – сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем то a la Louis XV [в стиле Людовика XV] отзывалась эта фраза, – contez nous cela, vicomte.
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.