Бритиков, Алексей Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Петрович Бритиков
Дата рождения

10 марта 1917(1917-03-10)

Место рождения

с. Пешково-Грецово, Ясногорский район, Тульская область

Дата смерти

30 января 1978(1978-01-30) (60 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Военно-воздушные силы

Годы службы

19381972

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Часть

85-й гвардейский истребительный авиационный полк

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

Алексей Петрович Бритиков (19171978) — полковник Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1946).



Биография

Алексей Бритиков родился 10 марта 1917 года в селе Пешково-Грецово (ныне — Ясногорский район Тульской области) в крестьянской семье. Окончил десять классов школы, в 1932 году переехал в Москву, где окончил школу фабрично-заводского ученичества и работал сборщиком на часовом заводе. В 1938 году был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. В 1940 году окончил Вторую Борисоглебскую военную авиационную школу пилотов имени Чкалова. С начала Великой Отечественной войны — на её фронтах. Летал на самолётах «И-16», «ЛаГГ-3», «Як-1». В сентябре 1941 года в воздушном бою Бритиков сбил два самолёта противника, но и сам при этом был сбит, сумел выровнять горящий самолёт и выброситься с парашютом. Участвовал в битве за Москву, был лётчиком 11-го истребительного авиаполка 6-го истребительного авиакорпуса Московской зоны ПВО, совершил 210 боевых вылетов. В 1942 году вступил в ВКП(б). С августа 1942 года участвовал в Сталинградской битве. С ноября 1942 года воевал на Юго-Западном, позднее — на Южном и 1-м Украинском фронтах. Трижды был ранен во время боёв[1].

К февралю 1945 года гвардии капитан Алексей Бритиков командовал эскадрильей 85-го гвардейского истребительного авиаполка 6-й гвардейской истребительной авиадивизии 3-го гвардейского авиакорпуса 5-й воздушной армии 2-го Украинского фронта. К тому времени он совершил 492 боевых вылета, в ходе которых лично сбил 17 самолётов и 4 — в группе. Конец войны Бритиков встретил в Чехословакии. Всего же за время войны он совершил 510 боевых вылетов, принял участие в 78 воздушных боях, лично сбил 18 самолётов и 5 — в группе[1].

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года гвардии капитан Алексей Бритиков был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 6325[1].

После окончания войны Бритиков продолжил службу в Советской Армии. В 1951 году окончил Военно-политическую академию имени Ленина, после чего работал преподавателем Военно-воздушной академии имени Жуковского, имел учёную степень кандидата исторических наук. В 1972 году в звании полковника Бритиков был уволен в запас. Проживал в Москве, умер 30 января 1978 года, похоронен на Кунцевском кладбище[1].

Был также награждён тремя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского, Отечественной войны 1-й степени и Красной Звезды, а также рядом медалей[1].

Напишите отзыв о статье "Бритиков, Алексей Петрович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=517 Бритиков, Алексей Петрович]. Сайт «Герои Страны».

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
  • Андреев С. А. Совершённое ими бессмертно. — Кн. 2. — М.: «Высшая школа», 1986.
  • Бессмертен подвиг их высокий. — Тула: Приокское кн. изд., 1983.
  • Герои огненных лет. Книга 2. М.: Московский рабочий, 1976.
  • Ерёмин Б. Н. Воздушные бойцы. — М.: Воениздат, 1987.
  • На грани возможного. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: «Лимб», 1993.

Отрывок, характеризующий Бритиков, Алексей Петрович

– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.