Бриту-э-Никоте, Филипе
| Филипе де Бриту-э-Никоте | |
| Filipe de Brito e Nicote | |
 | |
| Филипе де Бриту верхом на слоне. Ок. 1600 года. | |
|---|---|
| Род деятельности: |
юнга, путешественник, авантюрист, военачальник, правитель Нижней Бирмы |
| Дата рождения: |
ок. 1550–1560 |
| Место рождения: | |
| Место смерти: | |
| Отец: |
Жюль Нико |
| Супруг: |
Луиза де Салданья |
| Дети: |
Симон де Бриту-э-Никоте |
Филипе де Бриту-э-Никоте (Филипе де Бриту, порт. Filipe de Brito e Nicote; умер в 1613) — португальский авантюрист французского происхождения. Изначально наёмник на араканской службе, в 1599 году назначен губернатором Сириама, впоследствии стал полноправным правителем части Нижней Бирмы (Мьянмы). Казнён бирманцами.
Биография
Родился в Лиссабоне в семье француза Жюля Нико[1]. Попав в Юго-Восточную Азию в качестве юнги на португальском корабле, был принят на службу к правителю араканского государства Миньязату, видимо, ещё в 1570-х годах[2]. Под началом араканцев де Бриту сколотил армию португальских наёмников (местные жители называли их фериги, то есть «франками»). В 1599 году отряд португальских наёмников и монских воинов, возглавляемый де Бриту, захватил важный порт Танлин (Сиринам) на юге современной Мьянмы, и правитель Ракхайна назначил португальца его губернатором. Впрочем, вскоре тот прекратил подчиняться Миньязату, выслал из города араканских королевских чиновников, прекратил выплату налогов и соорудил в портовом городе крепость, названную Сантьяго. В ответ князь Ракхайна послал против непокорного наёмника морскую флотилию, однако де Бриту разгромил её и пленил командующего, коронного принца Минкчамауна, которого выдал только после выплаты крупного выкупа.
В 1600 году де Бриту отправился для подтверждения его полномочий португальскими властями в Гоа, где женился на племяннице наместника де Салданья — тёплый приём не в последнюю очередь объяснялся тем, что Португалия была заинтересована в поставках древесины из Пегу[3]. Собственного сына Симона он женил на принцессе Мартабана (Моттамы), монского вассального государства на юго-востоке страны. В 1602 году де Бриту был объявлен португальским двором «командующим Сиринама» и «генералом вооружённых сил, сражающихся с Пегу»[4], получив также военную и материальную помощь от метрополии.
С именем Бриту-э-Николе связано усиление колониальной экспансии Португальской империи в регионе. Он контролировал торговлю солью, оружием и тканями в целом регионе, расширил свою власть на дельту Иравади до Дагона[5], но не смог проникнуть вглубь Бирмы. По сути, он закрыл побережье Бирмы для иностранных (то есть не португальских судов), которые были вынуждены заходить в порт Сиринам и проходить через таможню де Бриту. Согласно бирманским источникам, он награбил большое количество богатств, силой обращал местное население в католицизм, разорял буддийские пагоды и храмы. В частности, известно, что войска португальца в 1608 году разграбили известную пагоду Шведагон и выкрали оттуда трёхсоттонный колокол Дхаммазеди. Колокол затонул на глубине десяти метров в илистом дне реки Янгон и с тех пор считается утраченным[6].
В 1610 году бирманский правитель Анаупхелун, стремясь объединить страну под своей властью, захватил Таунгу, низложив своего двоюродного брата Натшиннаунга, правившего там, до уровня наместника. В результате, Натшиннаунг тайно обратился за военной помощью к де Бриту. Последний вторгся в Таунгу, разорил город и поджёг местный дворец, но закрепиться не сумел[7]. Хотя вылазка сил де Бриту и короля Мартабана к Таунгу провалилась, Натшиннаунг всё же провозгласил де Бриту своим «кровным братом» и остался в Танлине.
В 1613 году де Бриту и Натшиннаунг были осаждены в Танлине бирманскими войсками короля Анаупхелуна. После 34-дневной осады города в сентябре 1613 года «португальские пираты» были выбиты из Пегу[8]. Казнь де Бриту посредством сажания на кол продолжалась трое суток, после чего голова авантюриста была посажена на копьё и выставлена на всеобщее обозрение. Подчинённые ему португальские солдаты были депортированы в горные регионы Бирмы, где несколько поколений их потомков принимались на воинскую службу артиллеристами за земельные наделы. Выходцы из числа португальских наёмников служили в армии мьянманских правителей на протяжении столетий, и их потомки до сих пор живут в Мьянме[9]. Часть из португальских наёмников и пиратов перебралась в Сиам либо в Бенгалию, где продолжали заниматься разбоем, пока Великие Моголы не заняли Читтагонг в 1666 году[10]. Вслед за отцом в Мартабане был казнён и Симон де Бриту. Князю Натшиннаунгу предложили помилование в обмен на присягу верности своему родственнику, но он отказался, мотивируя это тем, что в последние дни осады был крещён священником из Гоа и перешёл в католицизм.
Напишите отзыв о статье "Бриту-э-Никоте, Филипе"
Примечания
- ↑ [www.jstor.org/pss/3512880 Cayettano J. Socarras. The Portuguese in Lower Burma: Filipe de Brito de Nicote // Luso-Brazilian Review, Vol. III, No. 2. December 1966. — P. 4.]
- ↑ [books.google.com.ua/books?id=-liLaVu3LroC Wil O. Dijk. Seventeenth-century Burma and the Dutch East India Company, 1634—1680. — NUS Press, 2006. — P. 10]
- ↑ [books.google.com.ua/books?id=PjVKjJ-WgOYC Donald F. Lach, Edwin J. Van Kley. Asia in the Making of Europe, Volume III: A Century of Advance. Book 1: Trade, Missions, Literature. — University of Chicago Press, 1998. — P. 16.]
- ↑ Bečka Jan. Dějiny Barmy (Myanmy). — Praha: Nakladatelství Lidové noviny, 2007. — Str. 77.
- ↑ [www.russianbells.com/interest/biggest.html The World’s Three Largest Bells]
- ↑ [www.mysticspot.ru/?p=213 Шведагон, Золотая ступа, Мьянма]
- ↑ [books.google.com.ua/books?id=-liLaVu3LroC Wil O. Dijk. Seventeenth-century Burma and the Dutch East India Company, 1634—1680. — NUS Press, 2006. — P. 11]
- ↑ Рубель В. А. Історія середньовічного Сходу. — Київ: Либідь, 2002. — С. 654.
- ↑ Bečka Jan. Dějiny Barmy (Myanmy). — Praha: Nakladatelství Lidové noviny, 2007. — Str. 79.
- ↑ [books.google.com.ua/books?id=PjVKjJ-WgOYC Donald F. Lach, Edwin J. Van Kley. Asia in the Making of Europe, Volume III: A Century of Advance. Book 1: Trade, Missions, Literature. — University of Chicago Press, 1998. — P. 17.]
Отрывок, характеризующий Бриту-э-Никоте, Филипе
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
