Бродовский, Тадеуш

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тадеуш Бродовский
польск. Tadeusz Brodowski
Дата рождения:

2 сентября 1821(1821-09-02)

Место рождения:

Варшава

Дата смерти:

31 марта 1848(1848-03-31) (26 лет)

Место смерти:

Париж

Подданство:

Царство Польское Российская империя Российская империя

Работы на Викискладе

Таде́уш Бродо́вский (польск. Tadeusz Brodowski ; 2 сентября 1821, Варшава — 31 марта 1848, Париж) — польский художник.





Биография

Представитель шляхетского рода герба Лада. Родился в семье с богатыми художественными традициями. Сын художника, педагога, крупнейшего представителя классицизма в польской живописи Антония Бродовского. Брат художника Юзефа Бродовского.

Первые уроки живописи получил у отца. Позже обучался в мастерских Александра Кокулара и Антония Бланка. В 1841 отправился в Рим, а спустя два года переехал в Париж, где совершенствовал мастерство под руководством «короля баталистов» Ораса Верне.

Умер в молодом возрасте, не до конца раскрыв свой талант.

Творчество

Стал известен, благодаря своим картинам батального и исторического жанров. Писал также жанровые полотна, на восточные сюжеты и карикатуры.

В 1841 году организовал в Варшаве выставку, на которой представил ряд полотен изображающих схватки с черкесами, битвы персов с греками и др.

По технике был близок к творчеству А. О. Орловского.

Избранные работы

Напишите отзыв о статье "Бродовский, Тадеуш"

Литература

  • Feliks Kopera: Brodowski Tadeusz. W: Polski Słownik Biograficzny. T. 2: Beyzym Jan – Brownsford Marja. Kraków: Polska Akademia Umiejętności – Skład Główny w Księgarniach Gebethnera i Wolffa, 1936, s. 449. Reprint: Zakład Narodowy im. Ossolińskich, Kraków 1989, ISBN 8304032910

Отрывок, характеризующий Бродовский, Тадеуш

– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.