Бродский, Лев Израилевич
| Лев Бродский | |
 Лев Израилевич Бродский | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Златополь, Чигиринский уезд, Киевская губерния, Российская империя (ныне в черте г. Новомиргород, Кировоградская область, Украина) |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Отец: | |
| Мать: |
Хая |
| Награды и премии: |
|
Лев Израилевич Бродский (1852, Златополь — 1923, Париж) — российский капиталист-сахарозаводчик из династии Бродских, коммерции советник (с 1898), статский советник (с 1911), по семейной традиции меценат и филантроп[1].
Содержание
Биография
Лев Израилевич Бродский родился в 1852 году в Златополе в семье еврейского предпринимателя Израиля Марковича Бродского.
В 1860 году его отец Израиль Бродский переехал в Одессу со своей семьёй — женой Хаей, четырьмя сыновьями и тремя дочерьми.
Вместе со своим старшим братом Лазарем управлял крупнейшим в Российской Империи Александровским обществом сахарных заводов, был совладельцем паровой мельницы Бродских в Киеве.
В 1898 году Бродскому было пожаловано звание коммерции советника.
Бродский был награждён многими российскими и иностранными орденами и медалями, а в 1900 году получил на Парижской выставке за качество представленной продукции орден Почётного легиона.
После смерти своего брата в 1904 году возглавил Александровское общество, с 1911 года — статский советник. В 1912 году устав от дел, вышел из сахарного бизнеса, продав свой пай банковскому синдикату.
Бродскому принадлежало много объектов недвижимости — несколько особняков в Киеве на улицах Банковской и на Прорезной. Перед революцией купил особняк по адресу Ярославов Вал, 1.
Лев Израилевич был почитателем театрального искусства, он приобрел здание, ранее взятое в аренду труппой Н. Н. Соловцова (сейчас театр им. Ивана Франко).
Лев Бродский любил женское общество, был заядлым картежником — в одном из его особняков располагалось основанное им в 1908 году казино «Конкордия»). Находясь в Европе, Лев проигрывал огромные суммы в игорных домах.
В обществе считался чудаком — получила огласку история о нежелании миллионера-мецената Бродского, жертвовавшего астрономические суммы на благотворительность, предоставить в бесплатное общественное пользование лестницу, ведущую мимо его театра — Бродский хотел получать арендную плату 10 рублей в год.
В 1918 году Бродский эмигрировал. Умер Бродский в 1923 году в Париже.
Благотворительные проекты
По семейной традиции Лев Бродский был меценатом и филантропом — общая сумма его пожертвований на благотворительные цели превышает 2 миллиона рублей:
- построил в 1899 году купеческую синагогу на улице Малой Васильковской, рядом с хоральной синагогой, построенной старшим братом Лазарем (сейчас кинотеатр «Кинопанорама» — ул. Шота Руставели, 19.);
- принимал участие в основании Художественно-промышленного музея, Народной аудитории и Троицкого народного дома (ул. Большая Васильковская, 53/3 — сейчас Киевский академический театр оперетты);
- финансировал Киевской Еврейскую больницу, создал гинекологическое отделение при Киевской еврейской больнице;
- финансировал строительство и содержал Первое киевское коммерческое училище;
- финансировал больницу Лихаревой и детскую поликлинику;
- финансировал создание Аносовского сада;
- финансировал Общество дневных приютов.
Занимаемые должности
- Товарищ председателя Киевского биржевого комитета;
- товарищ председателя правления Всероссийского общества сахарозаводчиков
- председатель правления и директор-распорядитель Александровского, Корюковского и других сахарных и рафинадных заводов;
- член советов Киевского частного коммерческого, Русского для внешней торговли, Волжско-Камского и Петербургского международного коммерческого банков;
- председатель правлений Киевского общества водоснабжения, Киевского товарищества пивоваренных заводов, Порохового завода в Екатеринославской губернии, Стеаринового завода в Одессе, Елисаветградской городской ж.д. и др.
Семья
- Отец — Израиль Маркович Бродский, мать — Хая.
- Дяди — Абрам, Зельман, Исаак и Иосиф.
- Братья — Лазарь, Соломон (психический больной, находился под опекой братьев).
См. также
Напишите отзыв о статье "Бродский, Лев Израилевич"
Примечания
- ↑ Сталий Ильевич [zn.ua/SOCIETY/sled,_ostavlennyy_brodskimi-35398.html След, оставленный Бродскими], газета «Зеркало недели» № 12, 25 марта 1995.
Отрывок, характеризующий Бродский, Лев Израилевич
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
