Брок, Николай Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Петрович Брок
Дата рождения

10 января 1839(1839-01-10)

Место рождения

Санкт-Петербург

Дата смерти

7 февраля 1919(1919-02-07) (80 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

кавалерия, жандармы

Годы службы

1857—1917

Звание

генерал от инфантерии

Командовал

лейб-гвардии Московский полк, 1-я бригада 2-й гвардейской пехотной дивизии, 2-я бригада 2-й гвардейской пехотной дивизии, 1-я гвардейская пехотная дивизия, Варшавский жандармский округ

Сражения/войны

Кавказская война, Русско-турецкая война (1877—1878)

Награды и премии

Орден Святой Анны 3-й ст. (1860), Орден Святого Станислава 2-й ст. (1863), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1867), Золотое оружие «За храбрость» (1878), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1878), Орден Святой Анны 1-й ст. (1878), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1882), Орден Белого Орла (1889), Орден Святого Александра Невского (1894), Орден Святого Владимира 1-й ст. (1907)

Николай Петрович Брок (1839—1919) — генерал от инфантерии, начальник Варшавского окружного жандармского управления, почётный опекун.





Семья

Родился 10 января 1839 года, сын министра финансов и члена Государственного совета Российской империи Петра Фёдоровича Брока, происходил из дворян Санкт-Петербургской губернии.

Николай Петрович Брок был женат на дочери генерала графа Ламздорфа, Надежде Николаевне (1839—1909); их дети: Пётр (родился 27 октября 1876 года, полковник), Александра (родилась 21 октября 1863 года), Надежда (родилась 4 декабря 1865 года) и Мария (родилась 28 октября 1867 года).

Служба

Образование получил в Пажеском корпусе, из которого выпущен 6 июня 1857 года корнетом в лейб-гвардии Гусарский полк. 30 августа 1859 года произведён в поручики.

Кавказские походы

25 мая 1860 года Брок был командирован на Кавказ в Адагумский отряд генерал-майора Бабыча; с этим отрядом он принимал участие в неоднократных военных действиях против горцев, причём 28 июня, при фуражировке на Абинской плоскости, находясь в цепи с охотниками, был сильно контужен пулей в кость левой ноги ниже колена. Контузия эта в послужной список Брока не была внесена, за неимением перевязочного свидетельства. За отличие во время этой экспедиции Брок 25 сентября 1860 года был произведён в штабс-ротмистры. Несколько ранее, 30 августа того же года, он был назначен состоять для особых поручений при Главнокомандующем Кавказской армией.

17 сентября 1860 года Брок был отправлен курьером к императору Александру II в Царское Село, а затем отправлен обратно в Тифлис курьером от Его Величеетва к Главнокомандующему. Во время посещения в сентябре 1861 года императором Александром II Кубанской области и Кутаисского генерал-губернаторства Брок сопутствовал государю императору. 16 октября 1861 года Брок был отправлен временным командующим на Кавказской линии князем Орбелиани курьером к главнокомандующему Кавказской армиею князю Барятинскому, находившемуся в то время за границей, в Дрездене.

В ротмистры произведён 17 апреля 1862 года.

Адъютант Д. А. Милютина и штабная служба

17 октября 1861 года назначен адъютантом к военному министру генерал-адъютанту Д. А. Милютину. 4 апреля 1865 года произведён в полковники.

Милютиным на Брока был возложен целый ряд поручений и командировок, по осмотру резервных батальонов в разных округах, делопроизводства в канцеляриях некоторых губернских воинских начальников, по осмотру новобранцев. Он же был командирован в Калугу для дознания причин конфликта, возникего между сосланным туда Шамилем и бывшим его приставом подполковником Пржеславским, и для возможного устранения этой ссоры.

16 октября 1868 года Брок был назначен в комиссию, учреждённую при Главном Штабе для систематического пересмотра существующих законоположений о войсковом хозяйстве. 15 марта 1869 года он был назначен членом временной комиссии для исследования беспорядков, происходивших в Императорской медико-хирургической академии. 27 мая 1869 года назначен чиновником особых поручений V класса при военном министре, a 31 мая — управляющим особой канцелярией для приёма просителей и разбора просьб, подаваемых военному министру и членом комиссии по распределению пособий. 3 октября того же года Брок был избран почётным мировым судьёй Лутского округа.

28 марта 1871 года Брок пожалован во флигель-адъютанты к Его Императорскому Величеству, с оставлением в занимаемой должности; 1 октября 1872 года, по Высочайшему поведению, прикомандирован к лейб-гвардии Павловскому полку для изучения правил строевой пехотной службы, с оставлением при прежних особо на него возложенных занятиях по Военному министерству.

30 августа 1874 года он был произведён в генерал-майоры (на основании манифеста 18 февраля 1762 года), с назначением в Свиту Его Величества и с зачислением по армейской кавалерии и с оставлением в должности (старшинство в чине отдано с 30 августа 1875 года). С 21 октября по 18 ноября 1874 года Брок состоял членом от Военного Министерства во временной комиссии для расследования беспорядков, произведённых студентами Медико-хирургической академии.

Русско-турецкая война 1877—1878 годов

11 марта 1875 года Брок был назначен командиром лейб-гвардии Московского полка.

По случаю начавшейся войны с Турцией, гвардия летом 1877 года была мобилизована, и 22 августа лейб-гвардии Московский полк выступил из Санкт-Петербурга. Проследовав по железной дороге до пограничной станции Унгены, полк 4 сентября перешёл границу и вступил в Румынию. 6 октября Брок с полком переправился через Дунай у Зимницы и Систова, и вступил в Болгарию.

Ровно в полночь с 10 на 11 октября Брок с полком и шедшей под его командой лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригадой присоединился у деревни Эски-Бркач (под Плевной) к Гвардейскому корпусу. 12 октября Брок участвовал в сражении при взятии штурмом неприятельской укреплённой позиции у Горного Дубняка, в составе войск средней колонны, атаковавшей турок с фронта, причём по случаю ранения начальника колонны и командира 1-й бригады 2-й гвардейской пехотной дивизии, прииял в 11 часов утра начальство над войсками средней колонны (вся 1-я бригада 2-й гвардейской пехотной дивизии, 2-й батальон лейб-гвардии Измайловского полка, лейб-гвардии Сапёрный батальон, 1-я и 2-я батареи лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады).

16 октября Брок, со вверенной ему средней колонной (1-я бригада 2-й гвардейской пехотной дивизии и 2-й, 4-й и 5-й батарей лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады), был в деле при взятии с боя укреплённой турецкой позиции у Телиша.

За отличие в этих делах Брок 11 апреля 1878 года был награждён золотой саблей с надписью «За храбрость».

Временно-командующий 2-й гвардейской пехотной дивизией генерал-адъютант граф П. А. Шувалов 16 октября назначил Брока начальником передового отряда (лейб-гвардии Московский полк, 4-я батарея лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады и Кавказская казачья бригада), выдвинутого для занятия на Плевно-Ловчинском шоссе Телиша и села Радомирце и их окрестностей.

25 октября Брок назначен командиром 1-й бригады 2-й гвардейской пехотной дивизии. В это время в войсках ощущался уже недостаток в сухарях, по случаю несвоевременной их доставки интендантством, и 26 октября Брок был назначен начальником особого отряда (по одному батальону от гвардейских полков Семеновского, Измайловского, Егерского, Гренадерского и Павловского, команда от гвардейской пешей артиллерии и 8-й драгунский Астраханский полк), отправленного в Радолище и окрестности для принятия, под его руководством, быстрых мер по сбору муки и зерна (и перемола его), устройства в Радомирце хлебопечения для гвардейского корпуса и скорейшего снабжения войск печёным хлебом. 5 ноября Брок окончил возложенное на него поручение и 6 ноября присоединился, с последними частями отряда, к Гвардейскому корпусу, находившемуся в то время у деревни Яблоницы (по Софийскому шоссе).

6 ноября Брок был назначен начальником правого авангарда Яблоницкого отряда, занимавшаго укрепленную позицию на Софийском шоесе, у деревни Уссиковицы, впереди Правецких высот (лейб-гвардии Московский полк, два батальона 11-го пехотного Псковского полка, 4-я батарея лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады, половина батареи 3-й артиллерийской бригады и Кавказская казачья бригада с состоящей при ней Донской казачьей батареей). С этим авангардом Брок 10 ноября вошёл в состав колонны генерал-майора Эллиса 1-го, назначенной, согласно диспозиции по войскам гвардии и кавалерии Западного отряда действовать по Софийскому шоссе, для занятия Правецких высот с фронта. В составе этой колонны, Брок участвовал 10, 11 и 12 ноября в сражении при занятии с боя Правецких высот.

20 ноября, приказом по Орханийскому отряду, Брок был назначен начальником отряда (две роты лейб-гвардии Измайловского полка, пять рот лейб-гвардии Егерского полка, 4-й батальон лейб-гвардии Московского полка, 4-й батальон лейб-гвардии Павловского полка, лейб-гвардии 6-й стрелковый Финский батальон и 3-я батарея лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады), занимавшего укреплённую позицию на Софийском шоссе, на высотах у деревни Врачеш, против турецких Лютиковских укреплений.

Затем, 27 ноября, Брок возглавил Златицкий отряд (лейб-гвардии Гренадерский полк, два батальона 10-го пехотного Новоингерманландского полка, 3-я стрелковая рота 12-го пехотного Великолуцкого полка, сводная казачья бригада и взвод состоящей при ней Донской казачьей батареи). С этим отрядом, Брок занимал Златицкий перевал, южные склоны Больших Балкан и часть Златицкой долины и находящиеся в ней при спуск с гор селения Челопец и Кизликиой, до 20 декабря включительно, участвуя с отрядом в постоянных перестрелках, стычках и схватках с турками, занимавшими на горах у Златицы сильно укреплённую позицию. 21 декабря отряд окончательно спустился с гор и занял, преследуя отступавших турок, город Златицу и соединился с подошедшим к нему Этропольским отрядом, вследствие чего Брок сдал начальство над соединёнными отрядами генерал-майору Дандевилю.

Вследствие полученного приказания приеоединиться с гвардейскими частями к Гвардейскому корпусу, Брок выступил 27 декабря с лейб-гвардии Гренадерским полком из деревни Пирдоп по Златицкой и Софийской долинам и, присоединив к себе в деревне Ташкисен три батареи лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады, перешел на Софийско-Филиппопольское шоссе и соединился 24 декабря, в деревне Вакарель, с остальными частями 2-й гвардейской пехотной дивизии. От деревни Вакарель, составляя со вверенной ему бригадой авангард отряда генерал-адъютанта графа Шувалова, Брок следовал далее, нагоняя быстро отступавшую армию Сулеймана-паши по Софийско-Филиппопольскому шоссе через Ихтиман и Траяновы ворота (на Малых Балканах); прибыл 31 декабря в 8 часов вечера в деревню Ветреново, откуда в ночь с 31 декабря 1877 года на 1 января 1878 года отправлен был на передовую позицию, для занятия на том же шоссе, со вверенным ему отрядом (лейб-гвардии Гренадерский полк, 2-й батальон лейб-гвардии Московского полка и 4-я батарея лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады), деревню Бузулу.

1 января 1878 года Брок произвёл, под личным командованием начальника войск гвардии и кавалерии Западного отряда генерал-адъютанта Гурко, успленную рекогносцировку турецких позиций под Татар-Базарджиком. Заняв в 7:00 2 января Татар-Базарджик и взяв с боя станцию Филиппопольской железной дороги, Брок следовал далее, снова составляя авангард отряда графа Шувалова. В тот же день, в 21:00, авангард генерал-майора Брока перешёл реку Марицу и в 23:00, с перестрелкой, занял полотно железной дороги. 3 января в 11:00, главные силы присоединились к авангарду. Весь отряд участвовал в трёхдневном бою под Филиппополем.

После занятия города 4 января Брок был назначен военным губернатором Филиппополя. 11 января, по случаю выступления гвардии из Филиппополя в Адрианополь, Брок сдал должность начальнику 31-й пехотной дивизии генерал-лейтенанту Вельяминову и, выступив с бригадой, прибыл в Адрианополь в ночь с 16 на 17 января.

27 января Брок со вверенным ему отрядом (1-я бригада 2-й гвардейской пехотной дивизии, лейб-гвардии Саперный батальон, первые четыре батареи лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады) через города Люле-Бургас и Чорлу двинулся к берегу Мраморного моря и 2 февраля занял город Эрекли. Через неделю, 9 февраля, отряд был переведён в город Силиври, откуда выступил форсированным маршем в Буюк-Чекменджи, который и занял 11 февраля.

13 февраля, вследствие перемещения главной квартиры главнокомандующего великого князя Николая Николаевича Старшего в Сан-Стефано, Брок перешёл со вверенным ему отрядом в Кучюк-Чекменджи, тоже на берегу Мраморного моря, и затем оставался в этом город и вообще около Сан-Стефано и в окрестностях Константинополя до 11 августа, когда перешёл в Буюк-Чекменджи, для посадки на суда и отправки в Россию. 23 августа Брок был назначен начальником над портом в Буюк-Чекменджи и главным наблюдающим за погрузкой и посадкой остальных войск Гвардейского корпуса на суда. 29 августа Брок с последним эшелоном лейб-гвардии Московского полка, выехал в Николаев, куда и прибыл 31 августа.

14 февраля 1880 года Броку было объявлено Монаршее благоволение за отлично-усердную службу и труры, понесённые в бывшей действующей армии.

19 декабря 1880 года Брок был назначен командиром 2-й бригады 2-й гвардейской пехотной дивизии. В 1882 году, он с 12 мая по 10 июня временно командовал 1-й гвардейской пехотной дивизией.

Служба в Отдельном корпусе жандармов

9 мая 1884 года Брок был назначен начальником Варшавского жандармского округа, с оставлением в Свите Его Величества и по гвардейской пехоте; 24 августа того же года ему объявлено Высочайшее благоволение за примерный порядок в Варшаве за время присутствия там императора Александра III. 30 августа 1885 года Брок был произведён в генерал-лейтенанты.

С 19 сентября 1897 года Брок состоял в распоряжении шефа жандармов, а с 1 января 1900 года, числясь в списках Отдельного корпуса жандармов, являлся почётным опекуном Опекунского совета учреждений императрицы Марии по Санкт-Петербургскому (с 1914 года — Петроградскому) присутствию. 9 апреля 1900 года произведён в генералы от инфантерии.

После Октябрьской революции Брок жил в Москве, где скончался 7 февраля 1919 года.

Награды

Среди прочих наград Брок имел следующие:

  • Орден Святой Анны 3-й степени (27 октября 1860 года)
  • Орден Святого Станислава 2-й степени (17 апреля 1863 года, императорская корона к этому ордену пожалована 4 апреля 1865 года)
  • Орден Святого Владимира 4-й степени (17 апреля 1867 года)
  • Орден Святой Анны 2-й степени (15 апреля 1869 года)
  • Орден Святого Владимира 3-й степени (16 апреля 1872 года)
  • Золотая сабля с надписью «За храбрость» (11 апреля 1878 года)
  • Орден Святого Станислава 1-й степени с мечами (29 мая 1878 года, за переход через Балканы)
  • Орден Святой Анны 1-й степени с мечами (16 июля 1878 года, за бой под Филиппополем 3, 4 и 5 января 1878 года)
  • Орден Святого Владимира 2-й степени (30 августа 1882 года)
  • Орден Белого орла (9 сентября 1889 года)
  • Орден Святого Александра Невского (17 апреля 1894 года, алмазные знаки к этому ордену пожалованы 28 марта 1904 года)
  • Орден Святого Владимира 1-й степени (6 июня 1907 года)

Иностранные:

Напишите отзыв о статье "Брок, Николай Петрович"

Литература

  • Энциклопедия секретных служб России / Автор-составитель А.И.Колпакиди. — М.: АСТ, Астрель, Транзиткнига, 2004. — С. 77. — 800 с. — ISBN 5-17018975-3.

Источники

  • Богданович Е. В. Гвардия русского царя на Софийской дороге 12 октября 1877 г. — СПб., 1886. — С. 10, 45, 58.
  • Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том I. А—К. — М., 2009. — С. 196. — ISBN 978-5-9524-4166-8.
  • Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. — М., 2007. — С. 309, 511. — ISBN 978-5-903473-05-2, ISBN 978-5-903743-05-2 (ошибоч.).
  • Милорадович Г. А. Список лиц свиты их величеств с царствования императора Петра I по 1886 год. — К., 1886. — С. 83, 143.
  • Пономарёв В. П., Шабанов В. М. Кавалеры Императорского ордена Святого Александра Невского, 1725—1917: биобиблиографический словарь в трёх томах. Том 3. — М., 2009. — С. 37. — ISBN 978-5-89577-145-7.
  • Список генералам по старшинству, состоящим на службе вне военного ведомства. Составлен по 1 июля 1913 г. — СПб., 1913. — С. 3.
  • Список Высочайшим особам, генералам, штаб- и обер-офицерам, состоявшим и числящимся в лейб-гвардии Московском полку с 7 ноября 1811 года по 2 января 1900 года. — СПб., 1899. — С. 7, 11, 29.
  • Старчевский А. А. Памятник Восточной войны 1877—1878 гг. — СПб., 1878. — С. 32.
  • Столетие Военного министерства. 1802—1902. Шенк В. К. Императорская Главная квартира. История Государевой свиты. Царствование императора Александра II. — СПб., 1914. — С. 461, 514, 533, 540.
  • Столетие Военного министерства. 1802—1902. Шенк В. К. Императорская Главная квартира. История Государевой свиты. Царствование императора Александра II. Приложения. — СПб., 1914. — С. 197, 249.
  • Фрейман О. Р. Пажи за 183 года (1711—1894). Биографии бывших пажей с портретами. — Фридрихсгамн, 1894. — С. 514—518.
  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2020 Брок, Николай Петрович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Брок, Николай Петрович

– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.