Брок, Томас

Томас Брок
Thomas Brock
Дата рождения:	1 марта 1847(1847-03-01)
Место рождения:	Вустер, Вустершир, Британская империя
Дата смерти:	22 августа 1922(1922-08-22) (75 лет)
Место смерти:	Лондон, Британская империя
Гражданство:	Великобритания Великобритания
Жанр:	Скульптор.
Награды:
Работы на Викискладе

Сэр Томас Брок (англ. Sir Thomas Brock; 1 марта 1847 — 22 августа 1922) — один из ведущих английских скульпторов, представитель британского художественного направления «Новая скульптура». Произведения Брока украшают многие города Великобритании, Индии, Австралии, Канады и ЮАР.

Биография

Детство и юность

Томас Брок появился на свет в Вустере, в графстве Вустершир (Англия), где был вторым после дочери (Мэри Джейн) ребенком в семье Уильяма и Кэтрин Брок. Мальчик был назван в память его деда с материнской стороны Томаса Маршалла, придворного вышивальщика в царствование Георга III. Отец Брока вел небольшой, но довольно успешный в Вустере бизнес по внутренней отделке домов.

Томас Брок учился в обычной местной школе, где рано проявил свои способности к рисованию и живописи. Когда он достиг возраста 10 лет, то отец позволил ему посещать после школьных уроков Государственную Вустерскую школу дизайна. За период обучения он получил 6 медалей, а в 1863 году выиграл главный приз книжной премии за лучший дизайн.

В возрасте 12 лет, в 1859 году, Томас Брок стал подмастерьем на Вустерском королевском фарфоровом заводе, пойдя по стопам деда с отцовской стороны — Джозефа Хейл Брока, который сначала работал на фарфоровой фабрике Дьюсбери в Дерби, а после переезда в Вустер стал художником на фарфоровом заводе Томаса Грейнджера. 7 лет Томас Брок отработал в мастерской, занимавшейся созданием моделей для отливки, под руководством в то время 22-летнего Джеймса Хэдли (англ. James Hadley) — талантливого художника, который к 1870 году стал главным дизайнером моделей для Вустерского королевского фарфорового завода.

Начало художественной карьеры

В 1866 году, в возрасте 19 лет Брок переехал в Лондон, где уже жила его старшая сестра, делавшая вполне успешную карьеру концертной певицы. Отец, хотя и надеялся, что сын продолжит семейное дело, не препятствовал его отъезду в Лондон. Используя знакомство с влиятельным вустерским землевладельцем и благотворителем Уильямом Уордом, 1-го графом Дадли (англ. William Ward), он добился для сына рекомендательного письма к успешному ирландскому скульптору Джону Генри Фоли (англ. John Henry Foley), с 30-х годов XIX века работавшего в Лондоне.

Фоли радушно принял Брока, но первоначально взял его только в качестве бесплатного помощника взамен на свободное посещение художественной мастерской на Оснабург-стрит 30 (англ. Osnaburgh Street). Случайно увидев небольшую модель Брока, Фоли пригласил его для работы в основной студии с оплатой 2 фунта в неделю. В этой мастерской Брок проработал следующие 50 лет, включая годы под руководством Фоли.

5 мая 1867 года Брок по рекомендации Фоли записался учеником в школу Королевской Академии художеств, где через год представил свою первую работу — гипсовый бюст Ричарда Уильяма Биннса (англ. Richard William Binns), который был одним из управляющих Вустерского королевского фарфорового завода. В школе Брок встретился и крепко подружился с Фредериком Лейтоном и скульптором Уильямом Хэмо Торникрофтом (англ. William Hamo Thornycroft). В 1869 году Брок представил на выставке Академии скульптуру полуобнаженной нимфы Салмакиды, описанной у Овидия в Метаморфозах (IV. 288—388), а также скульптурную группу «Геракл, удушающий Антея», за которую он был награждён золотой медалью. В том же году Брок женился на 17-летней Мэри Ханне Самнер (их первый ребенок — Томас Гилберт Брок родился в 1871).

В следующие несколько лет Брок не выставлялся, поскольку был плотно занят в мастерской в связи с болезнью Фоли. Только в 1874 на выставке Королевской Академии он представил мраморную скульптурную группу, изображающую англо-саксонского лидера сопротивления в период завоевания Англии норманнами Хереварда, спасающего деву Альфтруду. Спустя несколько месяцев после выставки ситуация драматически изменилась. 27 августа 1874 года в возрасте 56 лет от преврита скончался Джон Генри Фоли.

Брок и наследство Фоли

По завещанию завершение работ Фоли возлагалось на его помощников — Брока и Уильяма Девика (англ. William Dewick). В студии на момент смерти Фоли оставались незавершенными 12 скульптур, которые предполагалось выполнить в мраморе или бронзе.

В первую очередь следовало закончить статую принца Альберта для мемориала принца в Кенсингстонском парке Лондона, за которую Фоли взялся еще в 1868 году. Все работы по созданию восковой модели, отливки деталей, и окончательному завершению скульптуры были возложены на Брока. 20 ноября 1875 года отлитая в бронзе скульптура была перевезена и установлена на пьедестале мемориала, а затем позолочена. 9 марта 1876 года состоялась официальная церемония по открытию скульптуры принца Альберта. Однако сначала лавры и личная благодарность королевы за создание скульптуры достались формальному исполнителю воли Фоли — Джорджу Тенисвуду, который занимался исключительно юридическими и административными вопросами. Брок написал Тенисвуду сердитое письмо, потребовав опубликовать официальное признание его заслуг в создании скульптуры. Тенисвуд выполнил требование и статус Брока как единственного создателя статуи Альберта и состоявшегося скульптора был подтвержден.

Второй крупной работой, заказанной Фоли в 1865 году, был памятник национальному лидеру Ирландии Дэниелу О’Коннеллу, который собирались установить к столетней годовщине со дня его рождения в Дублине в 1875 году. До своей болезни и смерти Фоли успел сделать только предварительные модели скульптуры О’Коннелла и четырех крылатых женских фигур богини Победы, олицетворяющих Мужество, Красноречие, Преданность и Патриотизм. Переписка между ирландским Комитетом по установке памятника и Тенисвудом по поводу выбора нового скульптора и условий выполнения заказа заняла четыре года — только в июле 1878 году Брок был назначен единственным исполнителем памятника. Потребовалось еще несколько лет, чтобы 15 августа 1882 года торжественно открыть памятник О’Коннеллу, причем, как и в случае с мемориалом в честь принца Альберта, он был поставлен в незаконченном виде: четыре крылатые женские фигуры богини Победы были установлены позднее. На церемонии открытии памятника присутствовали около 100 тысяч человек, включая лорда-мэра Дублина, Брока, сестру Фоли Джейн, а также недавно вышедшего из тюрьмы лидера ирландских националистов Чарльза Стюарта Парнелла.

Одновременно Брок работал над завершением других проектов Фоли — скульптурами физика Майкла Фарадея, ливерпульского мэра и католического просветителя Уильяма Ратбона (англ. William Rathbone V), лордов Каннинга и Гофа, двух премьер-министров Непала — Джанги Бахадура Раны и его брата. Скульптура Фарадея была завершена Броком в мраморе и установлена перед Королевским институтом в марте 1877 года. Памятник Ратбону был открыт в Ливерпуле в 1877, конная статуя генерал-губернатора Индии Чарльза Каннинга в Калькутте в 1879, конная статуя фельдмаршала Хью Гофа в Дублине в 1880, конные статуи двух премьер-министров Непала открыли в 1885 году.

Зрелое творчество

В 1879 году Брок представил выполненную в гипсе скульптуру «Момент опасности», изображающая нападение змеи на сидящего на коне индейца, который замахивается на неё копьем. По совету Эдмунда Госса и, возможно, не без финансовой поддержки Фредерика Лейтона, председателя совета фонда Чантри, Брок согласился на отливку скульптурной группы в бронзе. В 1881 году она была представлена на выставке Королевской Академии и вскоре приобретена фондом за 2 тысячи гиней. Арт-критика в лице Эдмунда Госса посчитала, что скульптурная группа Брока является данью уважения произведению его учителя Фоли (конная статуя Аутрама в Калькутте, 1864) и «Атлету» (1877) Фредерика Лейтона, однако в большей степени она походила на работу французского скульптора Огюста Оттена «Индеец, застигнутый врасплох боа» (1857).

Сам Брок считал эту скульптуру одной из лучших и спустя 30 лет, в 1910 году, он убедил датского предпринимателя и мецената Карла Якобсена приобрести её копию за 800 фунтов (ныне она установлена в парке замка Розенборг в Копенгагене).

В 1901 году он участвовал в создании колоссальной конной статуи Эдуарда Чёрного Принца, установленной на городской площади Лидса. В 1911 году он создал скульптуры для мемориала Виктории в Лондоне, расположенного вблизи Букингемского дворца. Согласно легенде, на открытии памятника в мае 1911 года Георг V был настолько тронут великолепием мемориала, что тут же пожаловал Томасу Броку титул «сэр».

Скульптура «Гений поэзии» была установлена на пивовареном заводе Карлсберг, Копенгаген. Другие его работы включают статуи Фредерика Лейтона, королевы Виктории, Ричарда Оуэна, Генри Филпотта, и многие надгробные памятники и статуи, установленные в соборе Святого Павла.

В 1883 году Брок был избран ассоциированным членом Королевской академии художеств, а в 1891 году он стал полноправным членом.

Известные работы

• Статуя принца Альберта, Мемориал принца Альберта (1875), Кенсингстонский парк Лондон.
• Памятник Дэниелу О’Коннеллу (1882), Дублин, Ирландия.
• Статуя Ричарда Бакстера, богослова и главы английской пуританской церкви в XVII веке, первоначально установленная на Булринг в городе Киддерминстер (Вустершир), с 1967 года стоит перед приходской церковью Св. Марии. (1875).
• Бронзовая конная статуя «Момент опасности» (1880) (теперь стоит в саду Лейтон-хауса в Лондоне, гипсовый оригинал в Галерее Тейт).
• Монумент Генри Филпотта, епископа Вустера. Установлена на южном трансепте Вустерского кафедрального собора.
• Статуя королевы Виктории у мэрии Белфаста.
• Памятник погибшим на «Титанике» у здания мэрии Белфаста.
• Скульптуры, олицетворяющие Навигацию и Артиллерию, установленные на торцах левого и правого полукружия Арки Адмиралтейства в Лондоне (1912).

Галерея

• Victoria Memorial (London)-3.jpg

  Деталь мемориала Виктории

• Albert Memorial - Main Figure.jpg

  Позолоченная фигура Альберта в центре мемориала принца Альберта в Кенсингстонском парке Лондона

• Leeds City Square.jpg

  Статуя Эдуарда Чёрного Принца в Лидсе.

• Queen Victoria Belfast 2.jpg

  Статуя королевы Виктории у мэрии Белфаста

• JEMillais London.jpg

  Статуя Джона Эверетта Милле у галереи Тейт в Лондоне

• Victoria-Monument-Gray-Sky.jpg

  Статуя мемориала Виктории

• London - Victoria Monument.JPG

  Мемориал Виктории

• Victoria Statue in Victoria Square Birmingham.jpg

  Королева Виктория на площади, названной в её честь в Бирмингеме. Оригинал был изготовлен из мрамора, а данная статуя отлита из бронзы в 1951 году

• Lord Merthyr Thomas Brock by Aberdare Blog.jpg

  Статуя лорда Мертира в парке Абердэр в деревне Тресинон возле города Абердэр, Уэльс

Литература

• Beattie S. The New Sculpture. New Haven: Yale University Press, 1983.
• Brock F. Thomas Brock: Forgotten Sculptor of the Victoria Memorial. Bloomington, IN.: Ian Thompson/Author House, 2012.
• Read B. Victorian Sculpture. New Haven: Yale University Press, 1982.
• Sankey J. Thomas Brock and the Critics — An Examination of Brock's Place in the New Sculpture Movement. PhD Thesis, University of Leeds, 2002.

Ссылки

• [www.britannica.com/EBchecked/topic/80636/Sir-Thomas-Brock Томас Брок] в Энциклопедии Британника
• [sculpture.gla.ac.uk/view/person.php?id=msib2_1208961220 Sir Thomas Brock RA, KCB, PRBS, HRSA] // Mapping the Practice and Profession of Sculpture in Britain and Ireland 1851-1951
• [www.racollection.org.uk/ixbin/indexplus?record=ART383 Sir Thomas Brock RA] // Royal Academy of Arts

Отрывок, характеризующий Брок, Томас

Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)