Броненосец береговой обороны

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Броненосец береговой обороны — подкласс броненосцев, существовавший во второй половине XIX — первой половине XX веков. Броненосцы береговой обороны стали логическим развитием мониторов и канонерских лодок. Отличались умеренным водоизмещением, малой осадкой, вооружались артиллерией крупного калибра[1]. Предназначались для действий в прибрежных районах с целью защиты побережья, поддержки флангов сухопутных сил, обстрела береговых укреплений, операций на мелководье, а также на реках и озёрах[2].

Получили заметное развитие в ВМС Германии, Великобритании, Франции, России, Нидерландов. Особое значение приобрели во флотах скандинавских стран, природно-географические особенности которых благоприятствовали действиям малых броненосных кораблей. Эволюция броненосцев береговой обороны прекратилась перед началом Второй мировой войны, в связи с изменением характера военных действий на море.





Концепция

В основе концепции броненосца береговой обороны лежало следующее положение: пожертвовав мореходностью и автономностью корабля (сведя их к допустимому минимуму) получить возможность построить сравнительно небольшой (и соответственно дешевый) корабль, который смог бы при ограниченном водоизмещении нести вооружение и броню столь же сильное, или даже превосходящее, что и у крупных океанских броненосцев. Построенный в рамках подобной концепции корабль не годился бы для сражений в открытом море, но в спокойных прибрежных водах, он был бы - теоретически - равноценен по боевым параметрам более крупным и дорогим океанским кораблям. С экономической точки зрения, таким образом, строительство броненосцев береговой обороны выглядело оправданным.

Стандартной (однако, не обязательной) особенностью броненосцев береговой обороны был низкий надводный борт. Это приводило к снижению мореходности и невозможности применять расположенные низко над водой орудия в плохую погоду (из-за угрозы повреждения орудийных установок ударами волн), но зато позволяло значительно уменьшить силуэт корабля (что делало броненосец более сложной мишенью для противника) и защитить броней больший процент площади корпуса. Кроме того, расположенные низко, вблизи центра тяжести корабля орудия были более стабильны, и могли вести более точный огонь.

Достоинства низкого борта

  • Уменьшение силуэта корабля - что затрудняло прицельный огонь противника
  • Уменьшение незащищенной площади борта - на некоторых кораблях (например, мониторах), таковая вообще сводилась к нулю, так как броневой пояс был равен по высоте и длине надводному борту
  • Значительное уменьшение верхнего веса - что делало корабль более устойчивым
  • Низкое расположение орудийных установок - что делало их более стабильными при стрельбе

Недостатки низкого борта

  • Ухудшение мореходности корабля - при практически любом волнении, волны захлестывали палубу
  • Невозможность вести бой в плохую погоду - заливаемые волнами орудийные установки не могли быть использованы без значимого риска для корабля
  • Ухудшение условий обитаемости - значимый объём жилых и бытовых помещений приходилось переносить в подводную часть
  • Уменьшение живучести - небольшой объём расположенных над ватерлинией отсеков не позволял им служить резервом плавучести при получении повреждений и затоплении

Следует отметить, что, так как корабли береговой обороны обычно строились для ведения боев в спокойных прибрежных водах, эти недостатки не являлись критическими.

Броненосцы береговой обороны обычно имели артиллерийское вооружение, ориентированное на бой с другими броненосными кораблями и чрезвычайно мощное для их небольших размеров. Предела в этом плане достигли французские броненосцы "Terrible"[3], которые несли даже более мощное вооружение чем современные им мореходные французские броненосцы.

Воплощение концепции

Броненосцы береговой обороны Великобритании

В целом, на протяжении большей части эпохи брони и пара Великобритания тяготела к концепции «открытого моря», которая в качестве главной цели флота рассматривала навязывание неприятелю генерального сражения, не оставляя в его рядах места для привязанных к берегу ограниченно мореходных кораблей «береговой обороны». Считалось, что лучший способ обороны своих берегов — это вообще не подпускать к ним мало мальски значимые силы противника, громя их в открытом море ещё на подходе. В качестве кораблей береговой обороны, а скорее даже — защиты конкретных гаваней, портов и береговых объектов от единичных кораблей, способных к ним прорваться, англичанами традиционно широко использовались старые, уже не пригодные для боя в первой линии, броненосцы. Тем не менее, в отдельные периоды, в основном отмеченные финансовыми затруднениями флота из-за установленного правительством режима экономии при одновременном обострении международной обстановки, Англия всё же снисходила до строительства отдельных экземпляров броненосцев береговой обороны, которые на практике в основной своей массе оказывались для её флота «белыми слонами».

Именно таков, к примеру, оказался «Глаттон», заложенный в 1868 году и введёный в строй в 1872 году[4]. Назначение этого строившегося по образцу американских мониторов броненосца береговой обороны Королевского флота оставалось неясным даже самим его проектировщикам, причём Совет Адмиралтейства желал в его лице получить мелкосидящую боевую единицу с крупнокалиберной артиллерией в башнях, но при этом наименьшего возможного размера — требования, регулярно выдвигаемые военно-морскими теоретиками, но на практике маловыполнимые[5]. За конструктивную основу был принят большой американский монитор «Диктатор», но на «Глаттоне» был установлен бронированный бруствер, за которым разместили башню главного калибра и надстройку[5]. «Глаттон» имел самый низкий борт среди бронированных кораблей Королевского флота, причём её можно было даже уменьшить, принимая воду в пустые угольные отсеки. Вооружение составили два 305-мм дульнозарядных орудия, самых мощных на тот период в британском флоте, а доля водоизмещения, отведённая на бронирование, оказалась рекордной для тех лет — 35 %[6]. Броненосец неплохо управлялся, на испытаниях он даже заметно превысил проектную скорость[7], но его мореходность и особенно дальность плавания оставляли желать много лучшего, что не позволяло «Глаттону» эффективно взаимодействовать с главными силами флота. Вместе с тем, его осадка оказалась слишком велика для прибрежных операций[8]. Флотские командиры затруднялись использовать столь нетипичный для британского флота корабль и почти всю свою тридцатилетнюю службу «Глаттон» провёл в резерве, крайне редко выходя в море[9].

Угроза войны с Францией вынудило Адмиралтейство поспешно заложить ещё четыре броненосца береговой обороны[10]. За основу проекта были взяты колониальные броненосцы типа «Церберус», построенные в 1867—1870 годах для Австралии[11]. Броненосцы береговой обороны типа «Циклоп» вошли в состав Королевского флота в 1874—1877 годах[12]. Толщина брони у них оказалась меньше, чем у «Глаттона», калибр артиллерии уменьшился до 254 мм, однако количество пушек удвоилось, и теперь они располагались в двух башнях[13]. Мореходность вновь оказалась совершенно неудовлетворительной, а осадка чрезмерной. Проект был подвергнут резкой критике и тип «Циклоп» признавался самым бесполезным во флоте[11]. Служба этих броненосцев прошла почти исключительно в гаванях, и вся четверка была списана в 1903 году[14]. После столь серьёзного провала, Королевский флот отказался от дальнейшего развития этого класса кораблей[15].

Броненосцы береговой обороны Франции

На развитие французского флота во последней трети XIX века серьёзно повлияли популярные в стране идеи «Молодой школы», сторонники которой, в частности, ставили под сомнение строительство крупных кораблей и настаивали на обеспечении обороны побережья при помощи относительно небольших и дешевых боевых единиц. Поэтому, наряду с эскадренными броненосцами, во Франции было построено значительное количество броненосцев береговой обороны, а также броненосцев 2-го класса, которые часто причислялись к силам защиты побережья.

Развитие класса броненосцев береговой обороны началось во Франции с постройки броненосных таранов. Первый из них, «Туре», вошёл в строй в 1868 году, за ним последовали четыре единицы типа «Цербер», пополнившие флот в 1868—1874 годах. В 1879—1882 годах флот получил по два броненосца береговой обороны типов «Тоннер» и «Темпет». Оба типа были сконструированы в подражание аналогичным британским кораблям, также были низкобортными и несли по два тяжёлых 270-мм орудия в единственной башне. При этом тип «Темпет» был менее крупным и скоростным. Уникальной чертой данных кораблей стала очень узкая надстройка, что позволяло широко расставленным орудиям в носовой башне стрелять прямо в корму, при том, что снаряды пролетали вдоль надстройки[16]. Развитием этих проектов стал «Тоннан», основным отличием которого стало размещение главного калибра, выросшего до 340 мм, в двух одноорудийных барбетах, размещенных в оконечностях. «Тоннан» вошёл в строй в 1884 году. Его дальнейшей версией оказался «Фурье», на котором артиллерию разместили не в барбетах, а в башнях.

Броненосцы береговой обороны России

Развитие прибрежных броненосцев российского флота оказалось тесно связано со становлением российского броненосного флота вообще, проходя в специфических условиях, сложившихся после сокрушительного поражения в Крымской кампании 1854-55 годов, которая показала фактическую беззащитность наиболее важных областей империи, включая столицу, против флота, состоящего из современных кораблей. Началось оно в 1861 году с заказа в Великобритании для Балтийского флота броненосной батареи «Первенец» — первого русского броненосца. По этому образцу в России было построено ещё два корабля — «Кремль» и «Не тронь меня». Эти корабли были своего рода плавучим продолжением фортов, защищавших Петербург от вторжения с моря.

После поступивших в 1862 году из США известий об успешных действиях «Монитора», русское военно-морское ведомство увлеклось строительством этого типа кораблей, именовавшихся в России башенными броненосными лодками, что стало возможным благодаря неофициальному, но действенному союзу между Россией и северными штатами в годы гражданской войны, важной для России частью которого была техническая кооперация в области военного кораблестроения. В 1864—1865 годах Балтийский флот получил десять башенных броненосных лодок типа «Ураган», построенных по оригинальным чертежам Эриксона и оснащённых одной двухорудийной башней. Кроме того, флоту были поставлены двухбашенные броненосные лодки типов «Смерч» и «Русалка», а также низкобортные трёхбашенные броненосные фрегаты — «Адмирал Лазарев» и «Адмирал Грейг». Все эти корабли имели мощное для своих размеров бронирование, но их мореходность оказалась неудовлетворительной даже для условий закрытой акватории Балтийского моря. Весьма необычный проект прибрежного броненосца реализовали в 1871-1876 годах для Черноморского флота, построив по проекту вице-адмирала А. А. Попова два броненосца: «Новгород» и «Вице-адмирал Попов», прозванных «поповками», которые до настоящего времени вызывают полярные оценки у исследователей и, при всех своих специфических особенностях, долгое время оставались единственными серьёзными боевыми кораблями на Чёрном море.

Несмотря на программу строительства «большого флота» конца XIX века, русское военно-морское министерство сохраняло и интерес к броненосцам прибрежного действия. Это объяснялось особыми условиями Балтийского моря, наличием во флотах Германии и Швеции значительных количеств броненосцев береговой обороны и особенно постоянным стремлением к экономии средств, вызывавшем желание строить как можно более дешёвые, а значит — небольшие корабли. Толчком к разработке нового проекта малого броненосца стала разработка во Франции для греческого флота броненосца «Гидра», который имел солидное вооружение и бронирование при водоизмещении менее 5000 тонн. Исходя из этих ограничений, конструктор Э. Н. Гуляев подготовил проект небольшого броненосца с малой осадкой, вооружённого четырьмя 229-мм орудиями в качестве главного калибра. Проект был утверждён в 1891 году, уже после его утверждения вооружение изменили на новейшие 254-мм орудия. Головной броненосец типа «Адмирал Сенявин» был заложен в 1892 году, в том же году начали постройку однотипного «Адмирала Ушакова». В 1894 году заложили третий броненосец этого типа — «Генерал-адмирал Апраксин». Выявившаяся в ходе постройки первых двух броненосцев перегрузка вынудила сократить вооружение «Апраксина» до трёх 254-мм орудий. Средний калибр на всех броненосцах был одинаков и состоял из четырёх 120-мм орудий.

Русские броненосцы береговой обороны оказались жертвой непоследовательности внешней политики царского правительства — предназначенные изначально в первую очередь для борьбы с аналогичными кораблями германского флота на Балтике и защиты столицы, в годы войны с Японией они были внезапно переправлены на Тихоокеанский театр военных действий, где были либо уничтожены, либо сданы противнику, не снискав какой либо особой славы в боях.

Броненосцы береговой обороны Германии

Наметившееся в 1880-х годах ухудшение отношений с Россией, вынудило руководство ВМС Германской империи обратить внимание на оборону мелководных прибрежных вод Германии от возможной атаки русского Балтийского флота. Одним из способов решения данной проблемы было признано строительство небольших, но хорошо вооружённых броненосцев береговой обороны с малой осадкой[17].

В 1888 году был заложен броненосец «Зигфрид» — головной в серии из восьми кораблей, последний из которых вступил в строй в 1896 году[17]. При водоизмещении около 4000 тонн, они развивали скорость до 14,5 узлов и несли основное вооружение из трёх 240-мм орудий в барбетных установках, причём размещенных по достаточно необычной схеме. В носовой части кораблей установили по два одноорудийных барбета по бортам, в корме одна барбетная установка размещалась в диаметральной плоскости. Несмотря на скромное водоизмещение, эти броненосцы имели высокий борт, достаточный для безопасного плавания в открытом море. Тем не менее, в немецком флоте «зигфриды» не считались удачными кораблями и в дальнейшем Германия сосредоточилась на постройке полноценных броненосцев[18].

Броненосцы береговой обороны Австро-Венгрии

Военно-морской флот Австро-Венгрии ввиду засилья в Сенате представителей сухопутных областей традиционно испытывал крайний дефицит средств, что вынуждало его строить небольшие и недорогие корабли[19]. Поэтому первыми австро-венгерскими броненосцами нового поколения, спроектированные талантливым кораблестроителем Зигфридом Поппером, стали сравнительно небольшие корабли типа «Монарх»[20].

При водоизмещении менее 6000 тонн, они существенно уступали в боевых возможностях иностранным эскадренным броненосцам и рассматривались специалистами как броненосцы береговой обороны. Их главный калибр ограничивался 240-мм орудиями, произведёнными немецкой компанией «Крупп», что было явно недостаточно для кораблей первой линии[21]. Тем не менее, «монархи» оказались вполне удачными для своих размеров кораблями, поскольку обладали солидной защитой и высокой скоростью хода[20]. Все три броненосца этого типа были заложены в 1893 году и пополнили флот в 1898 году[22]. По мнению авторитетных экспертов, первый проект Поппера получился превосходным, если учесть жесткие финансовые ограничения, и не уступал по качеству конструирования кораблям великих морских держав. «Монархи» оказались вполне подходящими для операций в Адриатике, а их скорострельные пушки представляли серьёзные угрозу для лучше вооружённых, но весьма слабо бронированных броненосцев итальянского флота[23]. Но всё-таки «монархи» были «слишком маленькими» и не могли соперничать на равных с полноценными броненосцами[20]. Однако сравнение «монархов» с аналогичными по назначению броненосцами других стран показывало их превосходство по основным характеристикам[24].

Броненосцы береговой обороны Нидерландов

К концу XIX века Нидерланды уже давно выпали из числа великих морских держав, однако сохраняли значительные колониальные владения в Ост-Индии и Вест-Индии. Скромные финансовые возможности страны не позволяли создать флот, способный адекватно защищать и побережье страны и колонии, поэтому развитие голландских ВМС раздвоилось. Для защиты колоний строились крейсера, а для обороны собственно Нидерландов начали развивать класс «броненосцев внутреннего плавания», который в голландских ВМС стал результатом эволюции мониторов, строившихся ранее.

Первыми полноценными броненосцами береговой обороны в голландском флоте стали корабли типа «Эвертсен» в количестве трёх единиц, спущенные на воду в 1894 году. При водоизмещении менее 3500 тонн они развивали вполне приличную скорость 16 узлов, несли умеренное по толщине и площади бронирование и вооружались тремя 210-мм и двумя 150-мм орудиями. Эти корабли показались даже рачительным голландцам слишком маленькими и следующая серия из трёх броненосцев типа «Кёнеген Регентес» имела водоизмещение более 5000 тонн. Корабли получили полный броневой пояс по ватерлинии, отличались хорошей мореходностью и значительной дальностью плавания. Вооружение включало два 210-мм и четыре 150-мм орудия. Эти броненосцы были спущены на воду в 1900—1902 годах.

Этот удачный тип получил развитие в броненосце «Мартен Харпертсзон Тромп», спущенном в 1904 году. Основным отличием стало размещение 150-мм орудий в башнях вместо казематов. Почти однотипным был «Якоб ван Хеемскерк», спущенный в 1906 году. При несколько меньшем водоизмещении он нёс шесть орудий среднего калибра, вместо четырёх. Все малые броненосцы Нидерландов были построены на отечественных верфях, имели высокий борт и отличались хорошей мореходностью.

Броненосцы береговой обороны Греции

После получения независимости в 1830 году, Греческое королевство приступило к созданию флота, но финансовые возможности не позволяли приобрести действительно мощные корабли. Первым броненосцем греческого флота стал «Базилевс Георгиос», построенный в Великобритании в в 1867—1868 годах. Маленький корабль, водоизмещением менее 2000 тонн, оказался тихоходным и слабо вооружённым, по меркам своего времени, но был неплохо защищён. Двумя годами позже в строй вошёл ещё один подобный корабль, «Василисса Ольга», несколько более крупный, но уступавший предшественнику в скорости. Построен он был также в Великобритании. Эти броненосцы не обладали существенной боевой ценностью даже по стандартам начала 1870-х годов. Тем не менее, они оставались сильнейшими кораблями греческого флота в течение 20 лет.

Готовясь к борьбе с Османской империей за возвращение земель, населённых этническими греками, руководство греческого флота решило приобрести более солидные боевые единицы. Не располагая крупными средствами и учитывая особенности Эгейского моря, оно пожелало иметь броненосцы береговой обороны, дешевые, но быстроходные и достаточно мощные, при малых размерах. Заказ на три броненосца типа «Идра» выиграли французские судостроители и в 1890 году «Идра», «Псара» и «Спеце» вступили в строй.

Броненосцы береговой обороны Швеции

Особое значение броненосцам береговой обороны придавали в Швеции, чей небольшой флот развивался с оглядкой на возможности России. Не располагая ресурсами для полномасштабной конкуренции на море, шведское военно-морское руководство делало ставку на развитие небольших, но хорошо вооружённых и защищённых артиллерийских кораблей прибрежной зоны, полагая, что в особых условиях шведского побережья, изобилующего шхерами и мелями, такие боевые единицы будут весьма эффективны даже против полноценных броненосцев[25].

Развитие броненосных кораблей береговой обороны в Швеции, как и в ряде других стран, началось с мониторов. В 1864 году на шведских верфях было заложено сразу три корабля типа «Джон Эрикссон», по образцу знаменитого «Монитора» Дж. Эрикссона[26]. Это были небольшие мониторы с очень низким надводным бортом, вооружённые двумя 240-мм орудиями в единственной башне, способные развить скорость лишь 7 узлов. Водоизмещение этих мониторов не дотягивало даже до 1500 тонн[27]. В 1867 году шведы заложили ещё один монитор — «Локе», немногим более крупный и чуть лучше вооружённый[28]. Хотя все эти корабли подвергались критике за низкую мореходность и тихоходность, шведское военно-морское командование считало их весьма полезными в системе береговой обороны. Первыми настоящими броненосцами береговой обороны стали корабли типа «Свеа». Головной броненосец заложили в 1884 году, два последующих в 1888 и 1891 годах, в строй они вошли в 1886—1893 годах[29]. При водоизмещении немногим более 3000 тонн, они были неплохо защищены, развивали весьма приличную для своего времени скорость 15-16 узлов и в качестве основного вооружения несли по два 254-мм орудия в носовой башне. Средний калибр был представлен четырьмя 152-мм орудиями[25]. Малая осадка позволяла этим боевым единицам действовать в районах, недоступных для больших кораблей[28]. В начале XX века их перевооружили на скорострельную артиллерию[30].

Следующая серия броненосцев береговой обороны также состояла из трёх кораблей и известна как тип «Оден»[28]. Они стали развитием предшественников, с несколько улучшенными характеристиками. Главный калибр размещался теперь в двух одноорудийных башнях в носу и корме[30]. В строй вся тройка вошла в 1897—1899 годах. В 1901 году флот пополнил ещё один малый броненосец — «Дристигетен»[28]. Его основной особенностью стал впервые применённый новый главный калибр — 210-мм орудия, средний калибр стал 150-миллиметровым. Такое сочетание закрепилось на шведских броненосцах надолго[30]. На базе «Дристигетена» шведы разработали новый проект, который размножили в четырёх экземплярах. Это были броненосцы типа «Эран», вошедшие в строй в 1901—1904 годах[28]. Они несли более лёгкую броню, нежели прототип, зато оказались несколько более быстроходными, а их средний калибр теперь размещался в башнях вместо казематов[30]. Завершил линию развития ранних броненосцев шведского флота «Оскар II», построенный к 1907 году[28]. Его водоизмещение превысило 4000 тонн, скорость достигла 18 узлов, а вся среднекалиберная артиллерия теперь размещалась в двухорудийных башнях. Таким образом, шведы за 20 лет построили 12 броненосцев береговой обороны и на некоторое время вошли, благодаря этому, в десятку сильнейших морских держав[30].

После этого шведы сделали паузу в постройке кораблей этого класса, вернувшись к созданию броненосцев береговой обороны уже после начала Первой мировой войны. В 1915 году был заложен головной корабль типа «Сварие», затем ещё два. Все они вошли в строй в 1917—1922 годах[31]. Следует отметить, что большая часть средств на их постройку была собрана по подписке с населения. Проект действительно стал новым словом в развитии класса. Водоизмещение выросло вдвое и приблизилось к 8000 тонн, главный калибр теперь представляли мощные 283-мм пушки в двухорудийных башнях. Паротурбинная установка позволила этим броненосцам развивать скорость более 22 узлов. Бронирование также было достаточно солидным для кораблей таких размеров.

Шведское военно-морское командование считало этот тип идеальными кораблями береговой обороны. Когда встал вопрос о замене устаревшего «Оскара II», новый проект был разработан на базе «Сварие»[32]. Основным отличием от прототипа должна была стать мощная универсальная и зенитная артиллерия. Но от реализации проекта отказались, вместо этого модернизировав в 1930-х годах все корабли типа «Сварие»[31].

Последние броненосцы шведского флота планировалось заказать в 1939 году, но ход боевых действий на море в начавшейся Второй мировой войне заставил командование усомниться в соответствии самой концепции броненосца береговой обороны новым реалиям. В итоге, шведы предпочли строить лёгкие крейсера типа «Тре Крунур»[33].

Броненосцы береговой обороны Норвегии

Развитие незначительного норвежского флота шло в тесной взаимосвязи с аналогичными процессами в шведских ВМС, что объснилось не только сходными природно-географическими условиями побережья этих стран, но и тем фактом, что до 1905 года Швеция и Норвегия были связаны унией и координировали свои военные программы[32]. Норвежское военно-морское командование рассчитывало, что используя броненосцы береговой обороны, миноносцы, а также минные заграждения, они смогут противостоять даже сильной иностранной эскадре и защитить территорию своей страны от нападения с моря[34]. До начала 1890-х годов основу морской обороны Норвегии составляли мониторы типа «Скорпионен», но после их устаревания было принято решение заказать в Великобритании небольшие броненосцы прибрежного действия[35].

В 1895 году норвежский стортинг официально объявил тендер на приобретение двух малых броненосцев, который выиграла известная британская компания «Армстронг»[36]. Спроектированные известным конструктором Филипом Уоттсом, два броненосца типа «Харальд Хаарфагрфе» были заложены в марте 1896 года на верфи компании в Эльсвике и переданы заказчику в 1897—1898 годах[37]. Это были небольшие корабли, водоизмещением менее 4000 тонн, развивавшие неплохую, по меркам конца XIX века, скорость около 17 узлов и имевшие главный калибр из двух 210-мм орудий, размещавшихся в башнях в носу и корме. Пушка стреляла 140-кг снарядом и представляла существенную опасность для любого крейсера. В дополнение имелся средний калибр, включавший шесть 120-мм скорострельных орудий[36].

Заказчик был вполне удовлетворён полученными кораблями и поэтому положительно отнёсся к поступившему в конце 1898 года предложению «Армстронга» построить для норвежского флота ещё два броненосца, представлявшие собой усовершенствованную версию «Харальд Хаарфагрфе». Ф. Уоттс разработал шесть вариантов будущего корабля и весной 1899 года оба броненосца типа «Норге» были заложены в Элсвике. От предшествующего типа они отличались несколько большими размерами, менее толстой бронёй, но зато средний калибр был теперь представлен 152-мм орудиями. «Норге» и «Эйдсволд» были переданы флоту в 1901 году[38]. На протяжении последующих 40 лет, четвёрка броненосцев береговой обороны оставались самыми мощными кораблями норвежских ВМС и поддерживались в очень хорошем техническом состоянии.

Броненосцы береговой обороны Дании

Развитие броненосных кораблей датского флота в 1860—1880-х годах шло неровно, так как военно-морское командование долго не могло выработать наиболее подходящий для Дании тип малого броненосца. В результате, водоизмещение кораблей этого класса колебалось от немногим более 1300 тонн для «Рольфа Краке» до более чем 5000 тонн для «Гельголанда»[39]. Первый корабль вполне соответствующий классу броненосцев береговой обороны сошёл со стапеля в 1886 году под названием «Ивер Хвитфелд»[39]. При водоизмещении 3300 тонн корабль нёс две 260-мм пушки в барбетных установках, а также 120-мм и малокалиберные орудия.

Спустя десять лет датский флот предпринял попытку создать броненосец с минимально возможной осадкой, для действий в мелководных районах датских проливов[40]. В 1897 году в строй вступил «Скьёльд» - один из самых маленьких броненосцев в мире. За счёт водоизмещения, лишь немногим превышавшего 2000 тонн, удалось добиться осадки около 4 м. Вооружение столь малого корабля естественно оказалось слабым. «Скьёлд» имел одну 240-мм пушку в носовой башне и три 120-мм орудия в одиночных башенных установках в корме[41].

В дальнейшем, датский флот предпочёл строить броненосцы, близкие по своим характеристикам к шведским. В 1897 году начинается строительство серии кораблей типа «Херлуф Тролле». Головной броненосец вошёл в строй в 1901 году[41]. Каждый из трёх кораблей тщательно испытывался, в строительство последующих вносились изменения, поэтому последний корабль серии пополнил флот лишь в 1909 году[42]. Различаясь в деталях, все броненосцы этого типа несли по два 240-мм орудия в одинарных башнях и четыре 150-мм пушки в качестве среднекалиберной артиллерии[42].

Строительство последнего датского броненосца растянулось на девять лет. Решение о строительстве «Нильса Юэля» было принято в 1914 году. Предполагалось создать броненосец с главным калибром из двух 305-мм орудий. Но начавшаяся Первая мировая война показала, что главным противником броненосцев береговой обороны будут скорее лёгкие силы и авиация[43]. Поэтому проект основательно переработали и в 1923 году «Нильс Юэль» вступил в строй имея в качестве основного вооружения десять 150-мм орудий, которые позже дополнили зенитными автоматами. Водоизмещение превысило 4000 тонн, но скорость броненосца осталась весьма скромной и не превосходила предшественников[44].

Броненосцы береговой обороны Финляндии

Последние европейские броненосцы береговой обороны были построены в Финляндии. Решение о строительстве этих кораблей для финских ВМС было принято в 1927 году, а непосредственной разработкой проекта занималась немецко-голландская компания. Ставилась задача совместить размерность датского броненосца «Нильс Юэль» с вооружением шведского «Сварие», который имел вдвое большее водоизмещение. В итоге на броненосцах удалось разместить мощное вооружение из четырёх 254-мм орудий в двухорудийных башнях, а также 105-мм универсальные орудия и зенитные автоматы. Всё это удалось уместить в водоизмещение около 4000 тонн. Платой за такое достижение стало ослабленное бронирование, причём бортовая броня могла защитить корабль лишь от малокалиберных снарядов и осколков[45].

Оригинальной оказалась силовая установка. Впервые на надводном боевом корабле установили дизель-электрические агрегаты[46]. Это обеспечивало броненосцам исключительную маневренность, необходимую в услових шхер. Особое внимание уделили конструкции корпуса, позволившей действовать даже в сложных ледовых условиях, характерных для Финского залива. Головной броненосец «Вяйнямёйнен» заложили в 1929 году, в том же году началась постройка «Ильмаринена», причём оба строились на отечественных верфях. Оба броненосца вошли в состав флота в 1932 году и стали его самыми мощными кораблями[47].

Броненосцы береговой обороны Бразилии

Бразилия, имея весьма протяжённое побережье, долгое время не располагала солидными боевыми кораблями. Бразильские ВМС в 1860—1870-х годах представляли в основном совсем небольшие и слабовооружённые корабли[48]. Сильнейшими кораблями флота считались два монитора типа «Жавари», обладавшие весьма скромными возможностями. Лишь в 1880-х годах флот получил два солидных, по южноамериканским меркам, броненосца — «Риахуэло» и «Аквидабан», построенных в Великобритании[49]. Но стоимость этих кораблей оказалась чрезмерной для бразильских финансов и в конце XIX века во Франции были заказаны два броненосца береговой обороны типа «Маршал Деодору»[50].

Это были небольшие боевые единицы, водоизмещением чуть более 3000 тонн, с низким бортом. Броневой пояс оказался сравнительно толстым, но очень узким. Несмотря на французское происхождение, корабли были вооружены артиллерией британского производства. Главный калибр состоял из двух 240-мм пушек в одноорудийных башнях, расположенных в оконечностях, ещё шесть 120-мм скорострельных пушек размещались в казематах. Как часто бывало в латиноамериканских флотах, корабли ожидала очень долгая служба, несмотря на быстрое устаревание. Оба успели принять участие в мятеже бразильского флота в 1910 году. «Маршал Флориану» был списан лишь в 1936 году, а «Маршал Деодору» в 1924 году продали Мексике[50], где он прослужил до 1938 года под названием «Анахуак».

Броненосцы береговой обороны Аргентины

Желание получить броненосцы береговой обороны проявила и Аргентина. В 1890—1891 годах аргентинский флот заказал в Великобритании два броненосца типа «Индепенденсия». Основной задачей этих небольших кораблей стала защита устья реки Ла-Плата, вследствие чего они классифицировались как «речные броненосцы» (исп. аcorazado de río). При водоизмещении 2330 тонн, они несли солидный броневой пояс, имея очень низкий борт. Артиллерия была смешанного происхождения — 240-мм орудия главного калибра в башенноподобных установках были германского производства, 120-мм скорострельные пушки в щитовых установках на спонсонах — английская. Малокалиберные пушки были получены из Франции. Служба «Индепенденсии» и «Либертада» оказалась весьма долгой, причём они никогда не выходили в Атлантический океан, подтверждая своё речное предназначение. В 1931 году безнадёжно устаревшие корабли переклассифицировали в канонерские лодки, а «Индепенденсия» в 1947—1948 годах успела послужить в ранге плавбазы подводных лодок. Окончательно их списали лишь в 1948 году.

Броненосцы береговой обороны Таиланда

Последние в истории броненосцы береговой обороны были построены для ВМС Таиланда. В 1935 году Сиам[прим. 1] заказал японской компании «Кавасаки» два корабля типа «Шри Аётха». В 1938 году оба вошли в состав небольших, но амбициозных тайских ВМС[51]. В конструкции броненосцев отразились характерные черты японской кораблестроительной школы. Имея водоизмещение близкое к эсминцам, эти небольшие корабли имели тонкий броневой пояс, прикрывавший только энергетическую установку, броневую палубу и четыре 203-мм орудия[прим. 2] в бронированных башнях. Силовая установка была дизельной, что обеспечивало броненосцам ряд тактических преимуществ, а также солидную дальность плавания[51]. При этом, малое водоизмещение подвигло ряд военно-морских экспертов расплывчато именовать эти необычные корабли «судами береговой обороны»[52].

Оба корабля приняли участие в короткой Франко-тайской войне 1940—1941 годов. Тайское военно-морское командование выдвинуло свои главные силы на якорную стоянку у острова Ко-Чанг, причём не озаботилось ни разведкой, ни охранением своих сил. Вечером 16 января 1941 года «Шри Аётха» в сопровождении трёх миноносцев ушёл в главную базу флота Саттахип для пополнения запасов. Таким образом, в бою у Ко-Чанга со стороны тайцев приняли участие броненосец «Тонбури» и два миноносца[53].

Французское соединение в составе лёгкого крейсера «Ламотт-Пике» и четырёх авизо атаковало тайские корабли рано утром 17 января 1941 года. Первый удар пришёлся на тайские миноносцы, которые были быстро потоплены[54]. Затем началась артиллерийская дуэль между «Ламотт-Пике» и «Тонбури». Формально 203-мм орудия тайского броненосца представляли серьёзную опасность для практически не бронированного французского крейсера, принадлежавшего к типу «Дюгэ Труэн». Но стрельба тайского корабля с самого начала была неэффективна, в то время как французы быстро добились попаданий. Был убит командир броненосца, большие потери понес экипаж, на корабле начался пожар, а кормовая башня вышла из строя. Несколько позже к обстрелу «Тонбури» присоединились французские авизо, но существенного успеха не добились. Тяжело повреждённый «Тонбури» начал отход, при этом французы не могли преследовать его из-за мелководья и повернули в открытое море, опасаясь тайских ВВС. Тайские лёгкие бомбардировщики действительно вылетели для атаки, но в первую очередь по ошибке добились попадания авиабомбы в свой броненосец, после чего он потерял ход и сел на мель в полузатопленном состоянии[55].

Бой у Ко-Чанга завершился полной победой французов, потопивших броненосец и два миноносца без каких-либо потерь со своей стороны[56]. Бой продемонстрировал некомпетентность тайского военно-морского командования и низкий уровень подготовки тайских моряков. Тем не менее, в Таиланде сражение было объявлено крупной победой тайского флота и широко использовано местной пропагандой[57]. В дальнейшем «Тонбури» был поднят и отбуксирован в Саттахип, но не восстанавливался, а использовался как несамоходный штабной корабль до своего списания в 1967 году. Его систершип «Шри Аётха» пережил Вторую мировую войну и был потоплен 30 июня 1951 года в Саттахипе авиацией и полевой артиллерией, в ходе подавления военного переворота[58].

Закат класса

Главной проблемой в доктрине развития броненосцев береговой обороны стал постоянный рост тяжести вооружения и бронирования крупных мореходных броненосцев, с которыми те должны были сражаться. Морские пушки становились все более мощными и тяжелыми, и для противостояния им требовалась все более мощная и тяжелая броня. Как следствие, сами броненосцы береговой обороны начали расти в размерах (чтобы нести более мощное оружие и артиллерию) и стоимости — перестав являться «дешевым и эффективным решением».

Помимо этого, сама идея класса броненосцев береговой обороны основывалась на том, что для атаки побережья, крупный мореходный броненосец противника будет вынужден войти в прибрежные воды, где меньший броненосец береговой обороны сможет сражаться с ним на равных. Но увеличение радиуса действия артиллерии в конце XIX века уже позволяло обстреливать (неприцельно) такие площадные цели как порты и морские базы с дистанции 15-20 километров. Для эффективного противостояния неприятелю, броненосцу береговой обороны пришлось бы выйти за пределы прибрежных вод и сражаться в открытом море, где он более не имел преимуществ[59].

Кроме того, в связи с увеличением дальности действия морской артиллерии, траектории падения снарядов становились все более и более отвесными и частота попаданий не в борт а в палубу существенно возросла. Низкобортные корабли лишились, таким образом, своего главного преимущества — малого силуэта и большой площади защищенного броней борта — и более не были столь выгодны. Их недостатки же стали слишком актуальны в новых условиях войны на море. Последняя попытка возродить класс — французский броненосец «Анри IV» - оказалась не вполне удачной и более не была повторена.

В связи с этим, к началу XX века броненосцы береговой обороны строились почти исключительно для флотов скандинавских держав, чьи побережья изобиловали небольшими заливами, бухтами и шхерами, а условия видимости в северных водах чаще всего оставляли желать лучшего. Скандинавские инженеры полагали, что в таких условиях крупные корабли неприятеля не сумеют реализовать своё преимущество в дальнобойной артиллерии, и вынуждены будут входить в мелкие прибрежные воды и вести бой в узких проливах на очень небольшой дистанции. В подобной ситуации, небольшие, хорошо защищенные броненосцы береговой обороны с не слишком мощной но скорострельной тяжелой артиллерией (калибром от 203 и до 280 миллиметров) могли все ещё быть эффективны.

Однако, если это правило ещё работало против эскадренных броненосцев и ранних дредноутов, то стремительная гонка морских вооружений в начале XX века окончательно поставила крест на броненосцах береговой обороны. Появление супердредноутов с 320-406 миллиметровой артиллерией означало, что любые броненосцы береговой обороны разумных размеров оказались в заведомо проигрышном положении; развитие же авиации, торпедных катеров и эскадренных миноносцев означало, что противник, скорее всего, просто не будет направлять свои тяжёлые линкоры и крейсера в мелкие прибрежные воды.

Итоги эволюции броненосцев береговой обороны

Созданные в качестве «оружия бедного», предназначенного для защиты от заведомо более сильного флота вероятного противника, броненосцы береговой обороны на протяжении всей своей истории оставались по своей сути неполноценными боевыми единицами, и для флотов ведущих морских держав, состоящих из крупных мореходных линейных кораблей, были скорее обузой и лишней статьёй расходов, чем полезным дополнением. Между тем, для акваторий внутренних морей и сравнительно слабых флотов, опирающихся на мощные береговые укрепления, таких, как американский до 1890-х годов, русский Балтийский в 1860-х — 1870-х, германский до конца XIX века, шведский или финский, они были весьма ценным дополнением, сочетая тяжёлое вооружение и бронирование броненосца со сравнительно невысокими стоимостью и технологической сложностью постройки. При отходе флота от чисто-оборонительной стратегии неизбежно происходил переход к строительству полноценных мореходных кораблей. Предшествующая постройка небольших броненосцев береговой обороны при этом часто оборачивалась неоценимым опытом, позволяющим заложить основы национального броненосного кораблестроения.

В целом, броненосцы береговой обороны могут быть охарактеризованы как практически идеальные корабли для мирного времени — большинство из них имели на редкость длинные и спокойные карьеры. Однако, боевые качества их в большинстве случаев так и не были подвергнуты серьёзной практической проверке, так что довольно сложно судить о том, насколько они могли бы соответствовать своему предназначению — обороне собственного побережья и проведению операций у вражеского.

Точку в развитии этого класса кораблей положила Первая мировая война: с одной стороны, стало очевидно, что никакой, пусть даже и бронированный, корабль с ограниченным водоизмещением не будет способен противодействовать современным главным силам флота — линкорам и линейным крейсерам, а с другой — основными противниками сил береговой обороны оказались не они, а лёгкие корабли и авиация, для борьбы с которыми не было нужды строить сравнительно дорогие броненосцы. Последние корабли этого класса строились исключительно для флотов второстепенных морских держав, и при этом бронирование их было едва ли не символическим, а боевое применение — обычно малоудачным. Строившиеся в годы Первой мировой в Великобритании мониторы нового поколения с вооружением из нескольких орудий самого крупного калибра были уже не кораблями для обороны собственного побережья, а своего рода мобильными орудийными платформами для обстрела вражеского, способными благодаря малой осадке заходить далеко на мелководье, не подпадая, таким образом, под определение броненосца береговой обороны.

Напишите отзыв о статье "Броненосец береговой обороны"

Комментарии

  1. ↑ Сиам был переименован в Таиланд 24 июня 1939 г.
  2. ↑ По другим данным, орудия имели калибр 200 мм и были аналогичны пушкам первых японских тяжёлых крейсеров.

Примечания

  1. ↑ Военно-морской словарь. — М: Воениздат, 1990. — С. 61. — ISBN 5-203-00174-X.
  2. ↑ Каторин Ю.Ф. Броненосцы. — СпБ: Галея-Принт, 2008. — С. 109. — ISBN 978-5-8172-0116-1.
  3. ↑ Впрочем, классификация этих кораблей затруднена; многие источники определяют их как океанские броненосцы 2-го ранга
  4. ↑ Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1979. — P. 22. — ISBN 0-85177-133-5.
  5. ↑ 1 2 Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. II. Период проб и ошибок. — СПб: Галея-Принт, 2002. — С. 15. — ISBN 5-8172-0059-7.
  6. ↑ Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. II. Период проб и ошибок. — С. 17.
  7. ↑ Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. II. Период проб и ошибок. — С. 18.
  8. ↑ Мордвинов П. Брустверно-башенные броненосцы «Глаттон», «Девастейшен», «Тандерер» и «Дредноут». — СПб: Р.Р. Муниров, 2010. — С. 6. — ISBN 978-5-98830-046-5.
  9. ↑ Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. II. Период проб и ошибок. — С. 19.
  10. ↑ Каторин Ю.Ф., Ачкасов Н.Б. Мониторы и броненосцы береговой обороны. — СпБ: Галея-Принт, 2012. — С. 65. — ISBN 978-5-8172-0135-2.
  11. ↑ 1 2 Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. II. Период проб и ошибок. — С. 65.
  12. ↑ Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 25.
  13. ↑ Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. II. Период проб и ошибок. — С. 66.
  14. ↑ Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. II. Период проб и ошибок. — С. 68.
  15. ↑ Каторин Ю.Ф. Броненосцы. — С. 110.
  16. ↑ Каторин Ю.Ф. Броненосцы. — С. 111.
  17. ↑ 1 2 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 246.
  18. ↑ Каторин Ю.Ф. Броненосцы. — С. 112.
  19. ↑ Полуян В. В. Броненосцы Австро-Венгерской империи. Ч. I.. — СПб: Р.Р. Муниров, 2007. — С. 25. — ISBN 978-5-903740-02-4.
  20. ↑ 1 2 3 Полуян В. В. Броненосцы Австро-Венгерской империи. Ч. I.. — С. 54.
  21. ↑ Полуян В. В. Броненосцы Австро-Венгерской империи. Ч. I.. — С. 55.
  22. ↑ Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 272.
  23. ↑ Полуян В. В. Броненосцы Австро-Венгерской империи. Ч. I.. — С. 63.
  24. ↑ Полуян В. В. Броненосцы Австро-Венгерской империи. Ч. I.. — С. 63-64.
  25. ↑ 1 2 Каторин Ю.Ф. Броненосцы. — С. 114.
  26. ↑ Каторин Ю.Ф. Броненосцы. — С. 46.
  27. ↑ Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 360.
  28. ↑ 1 2 3 4 5 6 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 361.
  29. ↑ Тарас А. Е. Энциклопедия броненосцев и линкоров. — М.: Харвест, АСТ, 2002. — С. 374. — ISBN 985-13-1009-3.
  30. ↑ 1 2 3 4 5 Каторин Ю.Ф. Броненосцы. — С. 115.
  31. ↑ 1 2 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — Annapolis, Maryland, U.S.A.: Naval Institute Press, 1985. — P. 359. — ISBN 0-87021-907-3.
  32. ↑ 1 2 Каторин Ю.Ф. Броненосцы. — С. 116.
  33. ↑ Патянин С. В., Дашьян А. В. и др. Крейсера Второй мировой. Охотники и защитники. — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2007. — С. 287. — ISBN 5-69919-130-5.
  34. ↑ Тарас А. Е. Энциклопедия броненосцев и линкоров. — С. 370.
  35. ↑ Тарас А. Е. Энциклопедия броненосцев и линкоров. — С. 372.
  36. ↑ 1 2 Brook P. Warships for export. Armstrong warships 1867—1927. — Gravesend: World ship society, 1999. — P. 206. — ISBN 0-905617-89-4.
  37. ↑ Brook P. Warships for export. Armstrong warships 1867—1927. — P. 205.
  38. ↑ Brook P. Warships for export. Armstrong warships 1867—1927. — P. 207-208.
  39. ↑ 1 2 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 365.
  40. ↑ Тарас А. Е. Энциклопедия броненосцев и линкоров. — С. 366.
  41. ↑ 1 2 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 366.
  42. ↑ 1 2 Тарас А. Е. Энциклопедия броненосцев и линкоров. — С. 368.
  43. ↑ Каторин Ю.Ф. Броненосцы. — С. 118.
  44. ↑ Тарас А. Е. Энциклопедия броненосцев и линкоров. — С. 369.
  45. ↑ Тарас А. Е. Энциклопедия броненосцев и линкоров. — С. 662.
  46. ↑ Каторин Ю.Ф. Броненосцы. — С. 119.
  47. ↑ Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1922—1946. — London: Conway Maritime Press, 1980. — P. 365. — ISBN 0-85177-146-7.
  48. ↑ Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 405.
  49. ↑ Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 406-407.
  50. ↑ 1 2 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 407.
  51. ↑ 1 2 Дашьян А. В., Патянин С. В., и др. Флоты Второй мировой. — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2009. — С. 561. — ISBN 978-5-699-33872-6.
  52. ↑ Каторин Ю.Ф., Ачкасов Н.Б. Мониторы и броненосцы береговой обороны. — С. 120.
  53. ↑ Барабанов М. С. Бой у Ко-Чанга // Морская кампания. — 2007. — № 1. — С. 43.
  54. ↑ Барабанов М. С. Бой у Ко-Чанга. — С. 44-45.
  55. ↑ Барабанов М. С. Бой у Ко-Чанга. — С. 45-46.
  56. ↑ Барабанов М. С. Бой у Ко-Чанга. — С. 46.
  57. ↑ Барабанов М. С. Бой у Ко-Чанга. — С. 47.
  58. ↑ Дашьян А. В., Патянин С. В., и др. Флоты Второй мировой. — С. 562.
  59. ↑ В то время как порт или морской арсенал является площадной целью, и может быть обстрелян даже с предельной дистанции действия артиллерии, военный корабль является очень небольшой целью, и прицельный огонь по нему с предельной дистанции будет совершенно неэффективен.

Ссылки

  • [warships.ru/mk-3.ssi Корабли береговой обороны]

См. также

Литература

  • Каторин Ю.Ф. Броненосцы. — СпБ: Галея-Принт, 2008. — ISBN 978-5-8172-0116-1.
  • Каторин Ю.Ф., Ачкасов Н.Б. Мониторы и броненосцы береговой обороны. — СпБ: Галея-Принт, 2012. — ISBN 978-5-8172-0135-2.
  • Тарас А. Е. Энциклопедия броненосцев и линкоров. — М.: Харвест, АСТ, 2002. — ISBN 985-13-1009-3.
  • Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1979. — ISBN 0-85177-133-5.
  • Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — Annapolis, Maryland, U.S.A.: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 0-87021-907-3.

Отрывок, характеризующий Броненосец береговой обороны

– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Броненосец_береговой_обороны&oldid=81098616»