Броненосные крейсера типа «Глуар»
Броненосные крейсера типа «Глуар» — тип крейсеров французского флота конца XIX века. Являлись развитием крейсеров типа «Монкальм». Всего построено 5 единиц: «Глуар» (La Gloire), «Марсельез» (Marseillaise), «Сюлли» (Sully), «Конде» (Conde), «Амираль Об» (Amiral Aube). Дальнейшим развитием этих крейсеров стали корабли типа «Леон Гамбетта».
Содержание
История
Построив серию больших броненосных крейсеров типа «Монкальм», французские кораблестроители сочли, что определили оптимальный тип броненосного крейсера для океанского рейдерства. Военно-морская доктрина Франции уделяла все большее внимание доктрине крейсерской войны; численное преимущество британского флота в последние годы XIX века непрерывно возрастало, и Франция, не в силах компенсировать разрыв строительством адекватного количества линейных кораблей, обратилась к массовой постройке броненосных крейсеров.
Пять крейсеров типа «Глуар» являлись развитием типа «Монкальм», отличавшимся, в основном, элементами вооружения. Два крейсера были заложены в 1899, два в 1900-ом и один в 1901; однако, их постройка неоправданно затянулась из-за бюрократических проволочек и плохой организации работ французским адмиралтейством.
Проектирование и постройка
| Название | заложен | спущен на воду | вошел в строй |
|---|---|---|---|
| «Глуар» | октябрь 1899 | 12 июня 1900 | 1904 год |
| «Марсельез» | январь 1900 | 14 июля 1900 | 1903 год |
| «Сюлли» | июнь 1899 | июнь 1901 | 1903 год |
| «Конде» | март 1901 | 12 марта 1902 | 1904 год |
| «Амираль Об» | октябрь 1899 | 9 мая 1902 | 1904 год |
Конструкция
Крейсера типа «Глуар» представляли собой развитие удачного проекта «Монкальм», незначительно превосходя предшественников по размерам. Их водоизмещение составляло — у разных кораблей — от 9500 и до 10200 тонн. Они были чуть больше прототипа с длиной в 139,8 метров, шириной 20,1 метр и осадкой в 7,4-7,6 метра.
Базовая архитектура корпусов полностью повторяла тип «Монкальм», с длинным полубаком, на котором располагались обе башни главного калибра, тяжелой боевой мачтой на носу и легкой сигнальной в корме. Крейсера имели четыре трубы, сгруппированные по две, и многочисленные вентиляторы. Также они несли более высокий мостик, чем на «Монкальме».
Вооружение
Основное вооружение крейсеров типа «Глуар» соответствовало прототипу, но расположение его существенно отличалось перемещением скорострельных орудий в бронированные башни на полубаке. Основное вооружение крейсеров составляли по-прежнему две 194-мм 40-калиберные пушки образца 1896 года, установленные в двух орудийных башнях на носу и на корме.
Вспомогательное вооружение на «Глуарах» было представлено двумя типами скорострельных орудий — тяжелыми 163-мм 45-калиберными пушками образца 1896 года, и легкими 100-мм 45-калиберными пушками образца 1893 года. В отличие от «Монкальмов», на «Глуарах» вновь вернулись к расположению скорострельной артиллерии в вращающихся башнях; четыре 163-мм пушки были установлены в орудийных башнях на полубаке, по две с каждого борта. Еще четыре 163-мм и шесть 100-мм орудий располагались в казематах на верхней и главной палубе, при этом на каждый борт работало по две 163-мм башенные, два 163-мм казематные и три 100-мм казематные пушки.
Противоминное вооружение состояло из восемнадцати 47-мм орудий Гочкисса, расположенных на палубе полубака в центре корпуса, в казематах на главной палубе и на крышах надстроек. На момент ввода кораблей в состав флота, это вооружение уже считалось устаревшим. Корабли типа «Глуар» были вооружены двумя подводными 450-мм торпедными аппаратами, расположенными в центре корпуса и стрелявшими перпендикулярно курсу; эффективность торпедного вооружения для них была уже очень сомнительна.
Бронирование
Броневой пояс «Глуаров» тянулся вдоль ватерлинии; его высота была 3,3 метра, из которых 1 метр уходил под воду, и в носовой оконечности высота пояса повышалась еще на метр. Он был изготовлен из никелевой стали, закаленной по методу американского инженера Гарвея. Его толщина в центральной части составляла 150 миллиметров, в оконечностях утоньшаясь до 80 миллиметров и к нижней кромке до 70 миллиметров. В корме пояс замыкался траверзной перегородкой.
Основная броневая палуба выпуклой формы опиралась скосами на нижнюю кромку броневого пояса. Её толщина в плоской части составляла 40 миллиметров, утолщаясь до 45 миллиметров на скосах. Над ней располагалась плоская верхняя палуба, защищенная 35 миллиметровой толщины броней; в оконечностях верхняя палуба утоньшалась до 20 миллиметров. Пространство между палубами было разделено на множество небольших отсеков, предназначенных для локализации повреждений.
Башни главного калибра крейсеров защищались 170 миллиметровой броней, их барбеты — 100—140 миллиметровой. Башни вспомогательного калибра защищались 100 миллиметровой броней. Казематы защищались 85 миллиметровыми плитами.
Силовая установка
Крейсера типа «Глуар» имели трехвальную силовую установку. Три вертикальные паровые машины тройного расширения развивали мощность в 21800 л.с. Котельная группа различалась на разных кораблях; «Амираль Об», «Марсельеза» и «Салли» несли двадцать четыре котла Белльвиля, а «Глуар» и «Кондэ» — двадцать восемь котлов Никлссона, позволявших развивать скорость в 21,5 узлов. Запаса угля хватало на 8000 км экономичным 10 узловым ходом.
Оценка проекта
Крупная серия броненосных крейсеров типа «Глуар» была важным дополнением к французскому арсеналу крейсерской войны. Развивая удачный проект «Монкальм», эти крупные, хорошо защищенные корабли с отличной мореходностью были адаптированы к крейсерским операциям на коммуникациях противника. Их броневая защита — полный пояс по ватер-линии — позволяла им не опасаться сильных затоплений от многочисленных попаданий снарядов британских скорострельных орудий; тяжелые же пушки на английских крейсерах того времени были немногочисленны и стреляли достаточно медленно. Сами же британские бронепалубные крейсера, лишенные бортовой защиты, могли быть легко разбиты скорострельными орудиями «Глуаров».
Боевые качества кораблей, однако, были сильно ограничены затянувшейся достройкой. Из-за проволочек, задержек с финансированием, бюрократической волокиты в адмиралтействе, крейсера этого типа вступили в строй только в 1904 году. К этому времени британский флот уже осознал слабость своих крейсерских сил и перешел на строительство собственных броненосных крейсеров, над которыми «Глуары» уже не имели столь значимых преимуществ. Адекватно оценив угрозу, французские кораблестроители пришли к выводу о необходимости новой радикальной перемены в дизайне их броненосных крейсеров.
«Глуар»[2] |
«Сент-Луис»[3] |
«Кент»[4] |
«Йорк»[5] |
«Идзумо»[6] |
«Баян» |
«Монкальм»[7]
| ||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Год закладки | 1899 | 1902 | 1900 | 1903 | 1898 | 1900 | 1898 | |
| Год ввода в строй | 1903 | 1905 | 1903 | 1905 | 1900 | 1903 | 1902 | |
| Водоизмещение нормальное, т | 9856 | 9855 | 9957 | 9533 | 9906 | 7326 | 9548 | |
| Полное, т[ком. 1] | ? | 11 024 | 11 176 | 10 266 | 10 305? | 8238 | ? | |
| Мощность ПМ, л. с. | 21 800 | 21 000 | 22 000 | 19 000 | 14 500 | 16 500 | 19 600 | |
| Максимальная скорость, узл | 21,5 | 22 | 23 | 21 | 20,75 | 20,9 | 21 | |
| Дальность, миль (на ходу, узл.) | 6500(10) | 6000 (10) | 6500 (10) | 4200 (12) | 4900 (10) | 3900 (10) | 8500(10) | |
| Бронирование, мм | ||||||||
| Тип | ГС | ГС | НКС | КС | КС | ГС | ГС | |
| Пояс | 150 | 102 | 102 | 100 | 178 | 200 | 150 | |
| Палуба(скосы) | 55(45) | 25(76) | 19-51 | 60(50) | 63(63) | 60 | 55 | |
| Башни | 170 | - | 127 | 150 | 152 | 150 | 200 | |
| Барбеты | 140 | - | 127 | 150 | 152 | 150 | 200 | |
| Рубка | 150 | 127 (КС) | 254 | 150 | 356 | 160 | 160 | |
| Вооружение | 2×194-мм/40 8×1×164-мм/45 6×100 мм 18×1×47-мм/43 2 ТА |
14×1×152-мм/50 18×1×76,2-мм/50 |
14(2×2,10×1) ×152-мм/45 10×1×76,2-мм/40 2 ТА |
2×2×210-мм/40 10×1×150-мм/40 14×1×88-мм/30 4 ТА |
2×2×203-мм/40 14×1×152-мм/40 12×1×76,2-мм/40 5 ТА |
2×203-мм/40 8×1×152-мм/45 20×1×75-мм/50 2 ТА |
2×194-мм/40 8×1×164-мм/45 4×100 мм 16×1×47-мм/43 2 ТА | |
Комментарии
- ↑ Для британских и американских кораблей в источниках водоизмещение даётся в длинных тоннах, поэтому оно пересчитано в метрические тонны
Напишите отзыв о статье "Броненосные крейсера типа «Глуар»"
Примечания
- ↑ Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — С. 330.
- ↑ All the World's Fighting Ships 1860—1905 / R. Gardiner. — London: Conway Maritime Press, 1979. — P. 305.
- ↑ All the World's Fighting Ships 1860—1905 / R. Gardiner. — London: Conway Maritime Press, 1979. — P. 149.
- ↑ All the World's Fighting Ships 1860—1905 / R. Gardiner. — London: Conway Maritime Press, 1979. — P. 70.
- ↑ Gröner. Band 1. — P.78
- ↑ All the World's Fighting Ships 1860—1905 / R. Gardiner. — London: Conway Maritime Press, 1979. — P. 225.
- ↑ All the World's Fighting Ships 1860—1905 / R. Gardiner. — London: Conway Maritime Press, 1979. — P. 306.
Литература
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — М: АСТ, 2006. — ISBN 5-17-030194-4.
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1979. — ISBN 0-85177-133-5.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Броненосные крейсера типа «Глуар»
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
