Броненосные крейсера типа «Монкальм»
Броненосные крейсера типа «Монкальм» — тип крейсеров французского флота конца XIX века. Строились одновременно с крейсерами типа «Дюпле». Всего построено 3 единицы: «Монкальм» (Montcalm), «Гюдон» (Gueydon), «Дюпи-Труа» (Dupetit-Thouars). Дальнейшим развитием этих крейсеров стали корабли типа «Глуар».
Содержание
История
Первый крупный французский броненосный крейсер, «Жанна Д’Арк», несмотря на свои значительные преимущества, был все же не лишен недостатков. Главным из них французские кораблестроители считали недостаточное вооружение, ослабленное даже по сравнению с предыдущими французскими броненосными крейсерами. Критики проекта указывали, что большая батарея скорострельных орудий среднего калибра не позволяет эффективно вести бой на дальней дистанции и реализовать тем самым все преимущества бронирования корабля. Также отмечалась плохая маневренность крейсера.
Учтя опыт, полученный при строительстве «Жанны Д’Арк», французский флот разработал усовершенствованный серийный проект океанского броненосного крейсера. На нем было решено исправить отмеченную выше слабость вооружения, сохранив основные достоинства проекта — мощную защиту и отличную мореходность. Три броненосных крейсера нового типа были заказаны в 1898 году.
Проектирование и постройка
| Название | заложен | спущен на воду | введен в строй |
|---|---|---|---|
| «Монкальм» | апрель 1898 года | 27 марта 1900 года | 1902 год |
| «Гюдон» | август 1898 года | 20 октября 1899 года | 1903 год |
| «Дюпи-Труа» | апрель 1899 года | 5 июля 1901 года | 1905 год |
Конструкция
В целом, крейсера типа «Монкальм» представляли несколько уменьшенную в размерах версию «Жанны Д’Арк». Их полное водоизмещение не превышало 9500 тонн[1]; длина их была 138 метров (на 2 метра короче предшественника), ширина — 19,4 метра, и осадка — 7,67 метра. Они имели аналогичную конструкцию корпуса, с слабо наклоненным форштевнем и гладкими палубами, но в отличие от «Жанны Д’Арк», полубак «Монкальмов» тянулся почти на всю длину корпуса, завершаясь позади кормовой башни.
В носовой части крейсеров имелась прямоугольная надстройка, на которой возвышалась носовая боевая мачта с двумя большими марсами. В корме располагалась легкая сигнальная мачта. Крейсера имели четыре трубы, сгруппированные попарно, и многочисленные вентиляторы между трубами.
Вооружение
Основное вооружение крейсеров было аналогично «Жанне Д’Арк» и состояло из двух 194-мм 40-калиберных орудий образца 1896 года в одноорудийных башнях в оконечностях. Однако, существенно усилено было вспомогательное вооружение, вызвавшее столько нареканий у предшествующего проекта. Оно состояло теперь из двух типов скорострельных орудий, восьми 163-мм 45-калиберных пушек образца 1893 года, и четырех 100-мм орудий.
Более мощные 163-мм скорострельные пушки были установлены по четыре с каждого борта, в броневых казематах на верхней палубе. Легкие 100-мм орудия установили в щитовых установках по две с каждого борта на палубе полубака. Такая комбинация двух калибров создавала некоторые проблемы с управлением огнём - впрочем, малоактуальные на дистанциях боя того времени - но взамен позволяла комбинировать тяжелый снаряд 163-мм пушек с высокой скорострельностью 100-мм орудий.
Противоминное вооружение состояло из шестнадцати 47-мм орудий Гочкисса, расположенных на палубе полубака и на верхней палубе в корме, и четырех 37-миллиметровых пятиствольных револьверных орудий Гочкисса, установленных на нижнем открытом марсе носовой мачты.
Корабли имели торпедное вооружение в виде двух 450-мм торпедных аппаратов, установленных в центре корпуса под водой перпендикулярно направлению движения. Также крейсера имели небольшой таран.
Броневая защита
Броневая защита повторяла схему, испытанную на "Жанне Д'Арк". Крейсера типа "Монкальм" имели главный пояс из гарвеированной броневой стали, проходящий по ватерлинии от форштевня, и замыкающийся траверзной броневой переборкой в корме. Его толщина в центре корпуса составляла 150 миллиметров; в оконечностях его толщина уменьшалась до 100 миллиметров, и к нижней кромке пояс утоньшался до 80 миллиметров. Главный пояс уходил на 1,5 метра под воду, и по высоте достигал уровня главной палубы.
Над главным поясом был смонтирован верхний, толщиной в 120 миллиметров в средней части и 40 миллиметров в оконечностях. В носовой части корабля, верхний пояс поднимался до уровня палубы полубака, защищая всю носовую оконечность.
Броневая палуба была выпуклой формы, её центральная часть имела толщину 40 миллиметров, на скосах утолщаясь до 65 миллиметров. Она проходила на уровне главной палубы, опираясь краями на нижнюю кромку главного пояса. Над ней имелась 20-мм плоская "взводящая" палуба, призванная заставлять взрыватели пробивающих её снарядов срабатывать до того, как они ударят в главную палубу; пространство между палубами использовалось для запасения угля.
Броневые башни 194-мм орудий крейсера были усилены по сравнению с "Жанной Д'Арк"; толщина их плит достигла 200 миллиметров. Башни французской конструкции не имели подбашенных отделений - все механизмы вращения располагались в самой башне - и поэтому вниз от башен шли только колодцы подачи боеприпасов, защищенные 50 миллиметровыми плитами. Вспомогательные 163-мм орудия стояли в казематах, защищенных 120 миллиметровыми плитами, и 100-мм орудия имели броневые щиты.
Силовая установка
Крейсера типа «Монкальм» были трехвинтовыми; три вертикальные паровые машины тройного расширения обеспечивали общую мощность около 19500-22000 л.с. При этом, все крейсера различались по используемым котлам; «Дюпети-Труэ» был оснащен 28 котлами Белльвиля, «Гуидон» — 28 котлами Никллсона, и «Монкальм» — 20 котлами Норманд-Сигоди. Наиболее эффективной оказалась силовая установка «Дюпети-Труэ»; на пробе крейсер развил мощность в 22000 л.с. и достиг скорости в 22 узла, в то время как «Гуидон» и «Монкальм» не превысили 19500 л.с. и 20,7 узлов соответственно. Дальность плавания достигла 10000 километров экономичным ходом. Крейсера продемонстрировали лучшую маневренность, чем предшественник, и диаметр циркуляции на полном ходу не более 1000 м.
Служба
Оценка проекта
Крейсера типа «Монкальм» стали первыми серийными крупными броненосными крейсерами во французском флоте, и основоположниками последующих серий французских броненосных крейсеров. В определенном смысле, они сыграли в развитии французских броненосных крейсеров ту же роль, какую броненосцы типа «Маджестик» сыграли в развитии британских линейных кораблей.
Созданные как океанские рейдеры, эти корабли имели прекрасную мореходность и отличную защищенность. Их вооружение выглядело ослабленным на фоне иностранных аналогов, но полностью вписывалось в концепцию применения французских броненосных крейсеров — рейдерские операции на стратегических коммуникациях в Атлантике, Средиземном Море, Индийском Океане, а также авангардная разведка при действиях совместно с флотом. Основным оппонентом при операциях такого рода являлись британские бронепалубные крейсера; «Монкальмы» были отлично приспособлены к борьбе с ними. Многочисленные скорострельные 120-мм и 152-мм орудия, составлявшие главное вооружение на британских крейсерах, не могли разбить своими фугасными снарядами пояса «Монкальмов»; скосы броневой палубы французских крейсеров предоставляли адекватную защиту жизненно важных частей от попаданий тяжелых снарядов немногочисленных тяжелых орудий британских бронепалубников. В то же время, сильная батарея скорострельных орудий французских крейсеров могла легко разбить незащищенные борта британских бронепалубных крейсеров, провоцируя пожары, затопления, и вынуждая британцев замедлить ход.
Французы адекватно оценили возможности этих крупных кораблей, и рассматривали массовое строительство крупных броненосных крейсеров как оптимальный способ ликвидировать разрыв в линейных силах с британским флотом.
Напишите отзыв о статье "Броненосные крейсера типа «Монкальм»"
Примечания
- ↑ Корабли несколько различались.
Литература
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — М: АСТ, 2006. — ISBN 5-17-030194-4.
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1979. — ISBN 0-85177-133-5.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Броненосные крейсера типа «Монкальм»
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
