Броненосцы береговой обороны типа «Адмирал Сенявин»
Бронено́сцы берегово́й оборо́ны ти́па «Адмира́л Сеня́вин»[прим. 1] — тип боевых кораблей Российского императорского флота. Заказаны по судостроительной программе 1890 года вместо малых броненосцев типа «Гангут», всего в 1893—1899 годах Балтийским заводом и «Новым Адмиралтейством» было построено 3 корабля: «Адмирал Сенявин», «Адмирал Ушаков» и «Генерал-адмирал Апраксин». Планировалась постройка четвёртого более крупного броненосца («Адмирал Бутаков»), отменённая в 1900 году.
Все три единицы после ввода в строй служили в Практической эскадре и Учебно-артиллерийском отряде Балтийского флота. В феврале — мае 1905 года в составе Третьей Тихоокеанской эскадры они совершили переход с Балтики на Тихий океан и приняли участие в Цусимском сражении. В ходе него «Адмирал Ушаков» был затоплен после неравного боя с японскими крейсерами «Иватэ» и «Якумо», а «Генерал-адмирал Апраксин» и «Адмирал Сенявин» сдались противнику. В японском флоте корабли получили названия «Окиносима» и «Мисима», прослужив до 1930-х годов.
Содержание
Разработка проекта
Разработка проекта броненосца береговой обороны в России началась в августе 1889 года по указанию управляющего Морским министерством вице-адмирала Чихачёва. Прототипом для него должен был служить построенный во Франции в 1885—1889 годах греческий ББО «Идра», который при нормальном водоизмещении в 4810 тонн нёс три 270-мм и пять 150-мм орудий, имел 300-мм броневой пояс и развивал скорость до 17 узлов[1]. Кроме того, корабль должен был не уступать и имевшимся на Балтике немецким малым броненосцам типа «Зигфрид» и шведским — типа «Свеа»[2].
В начале сентября 1889 года МТК представил 2 эскизных проекта, созданных под руководством Э. Е. Гуляева. При водоизмещении в 4000 тонн корабли должны были нести четыре 229-мм/35 орудия в двух башнях и 229-мм броневой пояс (выгодно отличавшийся от используемого на «Идре» своей шириной), развивая скорость до 15 узлов[1]. Управляющим они были рассмотрены и рекомендованы для дальнейшей разработки[2].
В октябре МТК выдал ещё 4 эскизных проекта, предусматривающих, в частности, 305-мм артиллерию главного калибра и 305-мм пояс[2]. 1 мая 1890 года Э. Е. Гуляевым был подписаны «Предварительные соображения об элементах в расчёте статей грузов нового двухбашенного броненосца для Балтийского моря в 4200 тонн». В этом проекте предполагалось использовать два броневых пояса и барбетные установки главного калибра[3].
Из-за загруженности МТК проектированием океанских броненосцев проработка ББО была прервана на несколько месяцев и возобновилась только весной следующего года. Вооружением нового варианта стали четыре 229-мм орудия в двух башнях и четыре 120-мм в надстройке, от второго пояса отказались. 9 июня 1891 этот проект был рассмотрен на заседании МТК и получил одобрение Чихачёва, с указанием довести скорость хода до 16 узлов за счёт брони. 13 июня проект одобрил и генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович, распорядившийся при этом заменить 120-мм орудия на новые скорострельные 152-мм Канэ. В июле было принято решение о постройке двух таких броненосцев, начались работы по выпуску комплекта строительных чертежей и изготовлению модели в масштабе 1:48. Наконец, 14 октября МТК на своём заседании одобрил проект, а генерал-адмирал 20-го числа того же месяца в откорректированном виде (без мин и с увеличенным боекомплектом 152-мм снарядов) его утвердил и распорядился передать в ГУКиС для определения подрядчиков[3].
В ноябре 1891 года МТК объявил конкурс на поставку силовой установки для кораблей, который в марте и мае следующего выиграли британские компании «Модсли, сонс энд Филд» и «Хамфрис Теннант энд Ко», обошедшие конкурирующие предложения Балтийского завода и немецких фирм «Шихау» и «Вулкан»[4].
26 мая 1892 года в ходе совместного заседании артиллерийского и кораблестроительных отделений МТК выдвинул предложение о замене 229-мм орудий на перспективные 254-мм с длиной ствола 45 калибра в том же количестве и с тем же боекомплектом (50 снарядов на ствол)[5]. Чихачёв одобрил его, считая допустимой возникшую при этом перегрузку в 39,3 т. Из-за внедрения закрытых башенных установок вместо барбетных и более тяжёлых 225,5-кг снарядов масса корабля затем выросла ещё на 200 тонн[6], и 16 марта 1893 года МТК предложил для компенсации этого уменьшить толщину пояса на 10 %, применив вместо сталеникелевой брони более прочную гарвеевскую. Управляющий отклонил его, но поручил рассмотреть возможность замены 152-мм орудий Канэ на 120-мм (с экономией веса в 37,3 т), на что МТК не нашёл возражений[7].
Проект четвёртого броненосца
По принятой в марте 1895 года семилетней судостроительной программе до 1902 года планировалась, в том числе, и постройка ещё 4 кораблей типа «Адмирал Сенявин»[8]. В апреле 1899 года её слили с программой 1898 года «для нужд Дальнего Востока», при этом в ней осталась только одна такая единица (по типу «Апраксина», нужная для образования однородного соединения с тремя уже построенными), вместо остальных было решено заказать ещё один эскадренный броненосец[9].
Первые проработки усовершенствованного проекта МТК провёл по отданному ещё в октябре 1897 года указанию управляющего Морским министерством Павла Тыртова. Предполагалось, в частности, использование полубака для улучшения мореходности, перемещение носовой башни к носу, добавление скоса броневой палубы и бортовых снарядных погребов. Хотя огнетрубные котлы планировалось заменить на водотрубные Бельвиля, занимавшиеся проектом Аполлон Кротков и Николай Кутейников посчитали нужным сохранить прежнюю ёмкость угольных ям и максимальную скорость в 16 узлов как достаточные для такого корабля[10].
После апрельского совещания 1899 года великий князь Александр Михайлович разработал эскизы эскадренного броненосца, броненосца береговой обороны и броненосного крейсера с единым и максимально скорострельным калибром из 203-мм орудий. Технические проекты на их основе были созданы Дмитрием Скворцовым. Два из них МТК отклонил, а броненосец береговой обороны по третьему из них было решено построить на «Новом Адмиралтействе» в каменном эллинге, занятом на тот момент «Дианой»[11]. Альтернативный проект Балтийского завода при этом был отвергнут. 7 января 1900 года управляющий министерством выдал наряд «Новому Адмиралтейству» на постройку броненосца в деревянном эллинге (в каменном было решено заложить транспорт), в марте ГУКиС выделило для этих целей первые 100 тысяч рублей[12]. Спроектированный Скворцовым корабль имел следующие спецификации:
- Водоизмещение 5985 тонн, длина 103,6 м, ширина 18,0 м и осадка 5,2 м;
- Вооружение из шести 203-мм/45 (четыре в двухорудийных башнях в оконечностях, два в одноорудийных башнях, расположенных побортно), восемь 75-мм/50 и восемь 47-мм орудий, четыре 7,62-мм пулемёта и шесть торпедных аппаратов (четыре надводных, два подводных);
- Бронирование включало главный пояс толщиной от 178 до 102 мм, 51-мм броневую палубу со скосами, 152-мм башни и 76-мм каземат;
- Энергетическая установка мощностью 7000 л. с. (12 котлов Бельвиля или 16 Никлосса), максимальная скорость хода 16 узлов.
Броненосец предполагалось назвать «Адмирал Бутаков», в честь Григория Бутакова (1820—1882), одного из создателей русского броненосного флота. 14 сентября 1900 года по указанию Тыртова работы по нему были отложены, а позже и отменены, выделенные средства направили на более крупные единицы программы 1898 года. К тому моменту «Новое Адмиралтейство» почти завершило разбивку его корпуса на плазе, затратив 5419,16 рублей[13].
Описание конструкции
Корпус и компоновка
Корпус кораблей наибольшей длиной 86,4 м, шириной 15,9 м и осадкой 5,2 м (при водоизмещении 4126 т) делился 5 переборками на 6 водонепроницаемых отсеков. Форштевень был литым и имел традиционную таранную форму, конструкция набора за ним была усиленной[14].
Корабли имели двойное дно, делившееся шпангоутами и стрингерами на водонепроницаемые клетки[14]. Поверх него шла магистральная водоотливная труба диаметром 457 мм в центральной части и 406 мм — в оконечностях. Ответвления от неё имелись во всех отсеках корпуса и секциях двойного дна. Для откачки воды по ним были предусмотрены шесть водоотливных турбин с паровым приводом производительностью 250 т/ч каждая, два паровых эжектора Фридмана и четыре помпы системы Стоуна[15].
В центральной части корпуса находилась надстройка длиной 42,6 м, собиравшаяся из 9,5-мм стальных листов. Там размещались складские помещения, оружейная, офицерский и матросский камбузы, а также походная церковь. Над надстройкой возвышались две дымовые трубы, воздухозаборники вентиляторов, мачты, мостик, боевая и штурманская рубки[16].
Броневая защита
Основной броневой пояс состоял из плит сталеникелевой брони, при длине в 53 м и ширине 2,1 м (в том числе 1,2 под водой) он имел толщину 254 мм, утончаясь к 203 мм к оконечностям и до 127 мм — к нижней части. Броневая цитадель также включала в себя 203-мм носовой и 152-мм кормовой траверзы[17].
На третьем корабле серии («Генерал-адмирал Апраксин») применили более прочную гарвеевскую броню, уменьшив толщину пояса до 216 мм (до 165 мм в оконечностях) и носового траверза до 165 мм[17].
К поясу и настилу палуб крепились листы 25-мм броневой палубы. Начиная с траверзов, она становилась карапасной, а её толщина составляла 51 мм, утончаясь к оконечностям до 38 мм[17].
Боевая рубка защищалась 178-мм плитами, установки главного калибра имели 152-мм барбеты и башни с 178-мм вертикальным бронированием и 38-мм крышей[17].
Силовая установка
На кораблях этого типа устанавливались по две вертикальные паровые машины тройного расширения проектной мощностью по 2500 лошадиных сил, изготавливавшиеся британскими фирмами «Модсли, сонс энд Филд» («Ушаков»), «Хамфрис Теннант энд Ко» («Сенявин») и Франко-Русским заводом по чертежам первой («Апраксин»). Они приводили в действие два четырёхлопастных гребных винта. Паром машины снабжали четыре цилиндрических огнетрубных котла, размещавшиеся в двух котельных отделениях[18].
Штатный запас топлива составлял 240 тонн угля в 10 ямах. С его полным запасом (400 тонн) корабли могли пройти 2400 миль 10-узловым ходом или 1000 миль 14-узловым[19].
Для питания корабельной электросети (напряжение-100 В) использовались пять динамо-машин, одна из которых находилась в надстройке, а остальные—в подбашенных отделениях[15].
| Результаты ходовых испытаний кораблей[20] | ||||
|---|---|---|---|---|
| Дата | Водоизмещение, тонн | Мощность силовой установки, л. с. | Скорость, узлов | |
| «Адмирал Ушаков» | 20 сентября 1895 года | 4020 | 5770 | 16,1 |
| «Адмирал Сенявин» | 18 октября 1896 года | 4791 | 5327 | 16,12 |
| «Генерал-адмирал Апраксин» | 20 октября 1898 года | 4152 | 5763 | 15,07 |
Вооружение
Главным калибром броненосцев были четыре 254-мм/45 орудия в двух двухорудийных башнях, находившихся в оконечностях корпуса. Данная артиллерийская система была разработана казённым Обуховским сталелитейным заводом под руководством А. Ф. Бринка в 1891—1892 годах как единая для крупных надводных кораблей и береговых батарей. Двухорудийные установки имели гидравлическое наведение и заряжание. При наибольшем угле возвышения в 15° и начальной скорости в 693 м/с максимальная дальность стрельбы из них составляла 11 668 метров (63 кабельтовых)[21]. Штатный боекомплект включал в себя 198 254-мм снарядов на корабль, в том числе 120 (80+40) 225,5-кг бронебойных и стальных фугасных снарядов, 48 устаревших фугасных с чугунным корпусом и 30 сегментных. Но фактически вместимости погребов не хватало, и часть их хранилась в кранцах при орудиях[22].
На третьем корабле серии («Генерал-адмирал Апраксин») использовались более совершенные башеные установки с электроприводом и максимальным углом возвышения в 35°, из-за их большего веса, во избежание перегрузки было решено сделать кормовую башню одноорудийной, уменьшив таким образом количество 254-мм орудий с четырёх до трёх[23].
Средний калибр представляли четыре 120-мм/45 орудия Канэ, располагавшиеся по углам спардека. Они не имели какой-либо броневой защиты, при наибольшем угле возвышения в 20° и начальной скорости в 823 м/с максимальная дальность стрельбы из них составляла 10 000 метров (54 кабельтовых)[21]. Их штатный боекомплект состоял из 780 унитарных выстрелов с 20,4-кг чугунными фугасными снарядами[22], подача их из погребов производилась элеваторами с электроприводом[21].
Малокалиберная артиллерия была представлена шестью 47-мм (на «Апраксине»-10), шестью (на «Апраксине»-5) пятиствольными и двенадцатью одноствольными 37-мм скорострельными пушками конструкции Гочкиса[21]. К первым штатно полагалось 5400 выстрелов, ко вторым—24 480[22].
Кроме всего вышеперечисленного, на борту также находились два 63,5-мм десантные пушки Барановского с колёсными и корабельными станками, к ним имелось суммарно 1250 снарядов[21].
Минное вооружение было представлено четырьмя 381-мм поворотными надводными торпедными аппаратами и двумя аппаратами на минных катерах. Запускаемые из них торпеды Обуховского завода образца 1889 года при длине в 5,52 м и стартовой массе в 429,4 кг несли 81,8 кг пироксилина и могли пройти 550 м 24,75-узловым ходом[15].
Экипаж и условия обитаемости
Штатно экипаж броненосцев состоял из 20 офицеров и 385 нижних чинов[24].
Командир располагал обширной каютой, включавшей в себя прихожую, кабинет, спальню и ванную комнату с санузлом. Личную каюту также имели старший офицер, ревизор, старший инженер-механик и корабельный священник, остальной командный состав размещался как в одноместных, так и двухместных каютах. В распоряжении офицеров была кают-компания с пианино, книжным шкафом и мягкими креслами[24].
Старшему боцману выделялась одноместная каюта, кондукторам—четырёхместная. Для унтер-офицеров и матросов имелись подвесные койки на спардеке (158), втором отделении жилой палубы (84) и коридорах третьего отделения (83), ещё 60 членам экипажа из-за нехватки места приходилось жить фактически на боевых постах. Для приёма пищи нижние чины располагали подвесными столами, для хранения личных вещей—деревянными рундуками[24].
Недостатками обитаемости этого типа считаются отсутствие бани, крайне малое число скамеек и общую стеснённость, особенно с учётом того, что большую часть службы в российском флоте на них сверхштатно размещались проходившие переподготовку комендоры[24].
Строительство
Заказы на постройку первых двух кораблей были выданы в начале 1892 года, работы на них начались в июне (Балтийский завод) и июле («Новое Адмиралтейство») соответственно. 24 августа император Александр III выбрал из пяти предложенных для них названий («Адмирал Лефорт», «Граф Орлов-Чесменский», «Адмирал Кроун», «Адмирал Ушаков», «Адмирал Сенявин») два последних—в честь флотоводцев Фёдора Ушакова (1745—1817) и Дмитрия Сенявина (1763—1831)[25].
Официальная закладка «Ушакова» на Балтийском заводе состоялась 22 октября 1892 года в присутствии Александра III и императрицы Марии Фёдоровны, одновременно со спуском на воду крейсера «Рюрик». К началу 1893 года уже завершилась сборка двойного дна и установка шпангоутов, в мае начались испытания клеток междудонного пространства на герметичность[26]. 30 июля с большим запозданием был размещён заказ бортовой и палубной брони Ижорскому заводу. К августу в Англии были собраны паровые машины, а в октябре их в разобранном виде отправили в Россию[27].
Торжественный спуск «Ушакова» на воду состоялся 27 октября 1893 года в присутствии Александра III, Марии Фёдоровны, делегации Морского министерства во главе с его управляющим Чихачёвым и генерал-адмиралом Алексеем Александровичем и ряда других высокопоставленных гостей, включая и иностранцев. К концу апреля 1894 года на корабле была завершена сборка силовой установки, 28 июня и 1 июля были проведены её пробные пуски[28]. Из-за неготовности водоотливной системы и рулевого устройства на испытания он вышел более чем годом позже, в августе 1895 года. В сентябре «Ушаков» прошёл успешные 12-часовые испытания, на мерной миле была развита скорость в 16,1 узел[29]. В октябре на броненосце начался монтаж 254-мм башен, но сами орудия были установлены только в 1897 году. 17 октября 1896 года актом приёмной комиссии был принят в казну корпус корабля, а месяцем позже-его механизмы[30].
Закладка «Адмирала Сенявина» состоялась 8 апреля 1893 года, в дальнейшем его постройка шла медленнее, чем головного[31]. На воду он был спущен 10 августа 1894 года и прошёл ходовые испытания к осени 1896 года. Хотя в силу выданного Обуховскому заводу задания «Сенявин» получил 254-мм орудия раньше «Ушакова», достройка его продолжалась до 1897 года[32] Общая его стоимость (с боезапасом) составила 4339,3 тысячи рублей[33].
В декабре 1893 года было принято решение о постройке «Новым Адмиралтейством» третьего корабля серии, получившего название «Генерал-адмирал Апраксин», в честь сподвижника Петра I и одного из создателей русского флота Фёдора Апраксина. Подготовительные работы по нему начались в феврале 1894 года, 12 октября началась работы на стапеле, официально же его заложили 20 мая 1895 года[34]. В 1895 году проект строящегося корабля по предложению его главного строителя Дмитрия Скворцова был существенно откорректирован, получив другие установки главного калибра, меньшей по толщине пояс из гарвеевской брони и лёгкое прикрытие для 47-мм орудий на мостике[23].
На воду «Апраксин» был спущен 30 апреля 1896 года, а ходовые испытания завершил к осени 1898 года. Стрельбы из усовершенствованных установок главного калибра прошли летом 1899 года[35].
| Название | Место постройки | Заложен | Спущен на воду | Введён в эксплуатацию | Судьба |
|---|---|---|---|---|---|
| «Адмирал Ушаков» | Балтийский завод | 22 октября 1892[36] | 27 октября 1893[28] | 1897 | Затоплен после боя с японскими крейсерами «Иватэ» и «Якумо» 15 мая 1905 года |
| «Адмирал Сенявин» | Новое Адмиралтейство | 8 апреля 1893[31] | 10 августа 1894[37] | 1897 | Потоплен как мишень в 1938 году |
| «Генерал-адмирал Апраксин» | Новое Адмиралтейство | 20 мая 1895[34] | 30 апреля 1896[35] | 1899 | Разобран на металл в 1939 году |
История службы
«Адмирал Ушаков» и «Адмирал Сенявин» с июля 1898 года находились в составе Практической эскадры. В июле-августе они участвовали в учениях, при этом 29 июля «Ушаков» столкнулся с миноносцем № 110 (лёгкие повреждения обоих кораблей), а 26 августа расстреляли списанные парусные лайбы, добив их затем таранными ударами[38].
Летом 1899 года участвовали в следующих учениях. 30 июля они провели торпедные стрельбы, а 7 августа артиллерией и тараном потопили лайбы. 28 августа были проведены тесты скорости заряжания, показавшие в силу плохой подготовки расчётов совершенно неудовлетворительные результаты: от 6,5 до 11 минут на орудие при гидравлическом заряжании и вдвое больше-при ручном. Наконец, 3 сентября «Ушаков» посетил новый глава Морского министерства Павел Тыртов[39].
В ночь на 13 ноября 1899 года «Генерал-адмирал Апраксин» из-за навигационной ошибки сел на камни у острова Гогланд. Снят он был с помощью ледокола «Ермак» только 11 апреля 1900 года, 6 мая прибыл в Кронштадт, где встал на ремонт, продлившийся до начала кампании 1901 года[40].
В кампании 1900 года «Ушаков» и «Сенявин» были переданы в состав Учебно-артиллерийского отряда Балтийского флота, при этом значительно сократился постоянный состав команд—в частности, на «Ушакове» находились 263 матроса и унтер-офицера и 183 проходивших переподготовку комендоров и гальванеров[41]. В 1902 году к обоим кораблям присоединился и «Апраксин» [42].
В кампании 1904 года все три броненосца активно использовались для подготовки комендоров готовящейся к отправке на Дальний Восток Второй Тихоокеанской эскадры. Уже к тому моменту 254-мм и 120-мм орудия были сильно изношены, из последних было произведено до 400 выстрелов. 22 ноября было принято решение о формировании Третьей Тихоокеанской эскадры, и в декабре-январе корабли прошли ремонт в Либаве. При нём устанавливались дальномеры Барра и Струда, прицелы Перепёлкина, радиотелеграфы «Телефункен», броневые козырьки боевых рубок. На каждом из броненосцев было заменено по два самых изношенных 120-мм орудия на новые, отремонтирована гидравлика башен, удалены лишнее дерево из отделки и 4 из 6 торпедных аппаратов (находившиеся в форштевне, ахтерштевне и минных катерах). Также они были перекрашены полностью в чёрный цвет, включая дымовые трубы[43].
В поход Третья Тихоокеанская эскадра («Император Николай I» — флагман контр-адмирала Небогатова, «Адмирал Ушаков», «Адмирал Сенявин», «Генерал-адмирал Апраксин», «Владимир Мономах») вышла 2 февраля 1905 года. 8-го она дозагрузилась углём у Скагена, 12-го прошла Ла-Манш, 20-го зашла в Танжер и 28-го прибыла на Крит, где сделала недельную остановку[44]. 8 марта корабли снова вышли в море, 12-го преодолели Суэцкий канал и 20-го достигли Джибути, дважды проведя по пути стрельбы. В ходе стоянки помимо погрузки угля и продовольствия была проведена переборка механизмов. 27—31 марта эскадра перешла в Марбат и приняла уголь в перегруз для перехода через Индийский океан. 19—20 апреля она прошла Малаккский пролив и 22-го встретилась с вышедшими ранее кораблями Рожественского[45]. 27—30 апреля на стоянке у побережья Французского Индокитая все три корабля снова прошли переборку механизмов и приняли внушительные запасы угля, продовольствия и пресной воды (водоизмещение достигло 5400 тонн, осадка — 6,4 м). Также их перекрасили в ту окраску, что и на Второй Тихоокеанской эскадре — с жёлтыми с чёрной каймой трубами и шаровыми мачтами[46].
В Цусимском сражении 14 мая 1905 года «Апраксин», «Сенявин» и «Ушаков» шли вторым, третьим и четвёртым соответственно в левой колонне русских броненосцев, возглавляемой «Николаем I»[47]. Они открыли огонь с самого начала боя и на первом его этапе никаких повреждений не получили. Основными их целями в это время были японские броненосные крейсера «Ниссин» и «Касуга». Затем они стреляли по бронепалубным крейсерам адмиралов Дэва и Уриу, претендуя на попадание в «Касаги», выведшее его из строя до конца сражения. «Ушаков» в это время получил три 203-мм снаряда, в результате чего было убито 4 и ранено 4 человека, из-за затопления таранного отсека скорость снизилась на 4 узла[48].
Ночью все три корабля вместе с «Николаем I» и «Орлом» продолжили путь во Владивосток, кормовая башня «Сенявина» при этом заявила о потоплении японского миноносца. Утром 15-го они, кроме отставшего «Ушакова», встретились с главными силами японцев и по приказу Небогатова сдались. Одно из 120-мм орудий «Апраксина» при этом успело произвести выстрел[49]. «Ушаков» же вечером того же дня принял неравный бой с броненосными крейсерами «Иватэ» и «Якумо». Первое попадание 203-мм снарядом он получил через 10 минут, через 20 минут крен на правый борт сделал наведение башен затруднительным, а ещё через 10-вынудил прекратить огонь из них, после чего командир броненосца капитан 1-го ранга Миклуха в силу бессмысленности дальнейшего сопротивления приказал затопить корабль. Японцы продолжали и дальше вести огонь вплоть до того, как он перевернулся и затонул. В ходе боя погибло 94 члена экипажа (7 офицеров, 3 кондуктора, 84 унтер-офицера и матроса), японские крейсера подняли из воды 328 человек[50].
«Апраксин» и «Сенявин» получили в японском флоте названия «Окиносима» и «Мисима», участвовали в высадке на Сахалин в июле 1905 года и осаде Циндао осенью 1914 года. В 1915 году шли переговоры о продаже их обратно России, но российскую сторону совершенно не устроили безнадёжно устаревшие корабли, и в итоге были проданы другие трофеи — «Сагами», «Танго» и «Соя». «Окиносима» в том же году был разоружён и переделан в плавказарму, в 1939 его разобрали на металл. «Мисима» в 1918 году был перестроен в ледокол, в 1928 — в плавмастерскую, потоплен на учениях в 1938 году[51].
Оценка проекта
Броненосцы типа «Адмирал Сенявин» проектировались, исходя из трёх основных задач. Они должны были при необходимости вести бой один на один с любым из аналогичных немецких или шведских кораблей[52] Осадка их должна была быть достаточно мала, чтобы действовать у берегов и в шхерах. Также 16-узловая скорость позволила бы им совместно участвовать в сражении с эскадренными броненосцами типов «Александр II» и «Полтава»[53]. Но в реалиях русско-японской войны броненосцам береговой обороны пришлось выполнять несвойственные для них задачи, что не позволило реализовать заложенные в проекте положительные черты. Более того, само строительство кораблей этого типа в свете внешней политики России того времени оценивается как ошибочное решение[53].
Сравнение с иностранными аналогами
Основным аналогом типа «Сенявин» были немецкие броненосцы типа «Зигфрид», также разработанные для Балтики. В 1888—1896 годах по этому проекту было построено 8 единиц (в том числе последние два-по модифицированному типу «Один»). Из трёх их орудий главного калибра на борт могли стрелять только два, однако благодаря углу возвышения в 25° дальность их стрельбы была больше, чем у русского 254-мм орудия-до 12,5 км (77,6 кабельтовых). Также преимуществами «Зигфрида» перед «Сенявиным» были полный броневой пояс по ватерлинии и возвышенный полубак[54].
Спроектированные для Балтики датские и шведские броненосцы броненосцы береговой обороны были значительно меньше русских, имели более слабое вооружение, но при этом могли похвастаться наличием бронированного каземата для скорострельной артиллерии[55].
Построенная во Франции для греческого флота серия из трёх кораблей типа «Идра» отличалась наиболее тяжёлыми орудиями среди аналогов и критическим недостатком в виде высоты броневого пояса—при ширине в 1,2 м он возвышался на водой лишь на 8 см[56].
Наконец, три австро-венгерских броненосца типа «Монарх» постройки 1893—1898 годов были наиболее крупными и быстроходными из подобных боевых единиц того времени. Дальность стрельбы 240-мм установок на них достигала 80 кабельтовых, преимуществом их броневой защиты было наличие второго пояса и бронированного каземата 150-мм орудий[57].
| Сравнительные ТТХ броненосцев типа «Адмирал Сенявин» и их аналогов | |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
«Зигфрид»[58]
|
«Идра»[59]
|
«Ушаков»[60]
|
«Монарх»[61]
|
«Апраксин»[60]
|
«Оден»[62]
|
«Херлуф Тролле»[63]
| |
| Годы спуска на воду | 1889 | 1889 | 1893 | 1895 | 1896 | 1896 | 1899 |
| Водоизмещение, т | 3691 | 4808 | 4594 | 5547 | 4438 | 3445 | 3494 |
| Энергетическая установка, л. с. | 5000 | 6700 | 5000 | 8500 | 5000 | 5350 | 4200 |
| Максимальная скорость, узлов | 14,5 | 17,0 | 16,1 | 17,5 | 15,1 | 16,5 | 15,5 |
| Артиллерия главного калибра | 3×1 — 240-мм/35 | 2×1 — 270-мм/34 1×1 — 270-мм/28 |
2×2 — 254-мм/45 | 2×2 — 240-мм/40 | 1×2, 1×1 — 254-мм/45 | 2×1 — 254-мм/42 | 2×1 — 240-мм/40 |
| Средний калибр | 8×1 — 88-мм/30 | 5×1 — 150-мм/36 4×1 — 86-мм/22 |
4×1 — 120-мм/45 | 6×1 — 150-мм/40 | 4×1 — 120-мм/45 | 6×1 — 120-мм/45 | 4×1 — 150-мм/43 |
| Торпедное вооружение | 6 × 350-мм ТА | 3 × 360-мм ТА | 4 × 381-мм ТА | 2 × 450-мм ТА | 4 × 381-мм ТА | 1 × 450-мм ТА | 3 × 450-мм ТА |
| Бронирование, мм | Борт — до 240, палуба — 30, барбеты — 203 | Борт — до 300, барбеты — до 360 | Борт — до 254, палуба — до 51, башни — 178 | Борт — 220—270, палуба — 40, казематы — 80, башни — 250 | Борт — до 216, палуба — до 51, башни — 178 | Борт — 240, башни — 203 | Борт — 203, башни — 178 |
| Экипаж | 276 | 440 | 405 | 426 | 405 | 254 | 254 |
Напишите отзыв о статье "Броненосцы береговой обороны типа «Адмирал Сенявин»"
Примечания
- Комментарии
- ↑ Также часто встречается обозначение как тип «Адмирал Ушаков», по первому заложенному, а не фактически вступившему в строй кораблю серии.
- Сноски
- ↑ 1 2 Грибовский и Черников, 2008, с. 9.
- ↑ 1 2 3 Грибовский и Черников, 2008, с. 10.
- ↑ 1 2 Грибовский и Черников, 2008, с. 11.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 12.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 12-13.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 13.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 14.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 16.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 117.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 117-118.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 118.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 119.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 119-121.
- ↑ 1 2 Грибовский и Черников, 2008, с. 15.
- ↑ 1 2 3 Грибовский и Черников, 2008, с. 21.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 16.
- ↑ 1 2 3 4 Грибовский и Черников, 2008, с. 17.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 18.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 18-19.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 110.
- ↑ 1 2 3 4 5 Грибовский и Черников, 2008, с. 20.
- ↑ 1 2 3 Грибовский и Черников, 1996, с. 98.
- ↑ 1 2 Грибовский и Черников, 2008, с. 49.
- ↑ 1 2 3 4 Грибовский и Черников, 2008, с. 36.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 69-70.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 37-38.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 39.
- ↑ 1 2 Грибовский и Черников, 2008, с. 41.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 44.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 45.
- ↑ 1 2 Грибовский и Черников, 2008, с. 46.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 47-48.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 111.
- ↑ 1 2 Грибовский и Черников, 2008, с. 48.
- ↑ 1 2 Грибовский и Черников, 2008, с. 50.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 37.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 47.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 60-63.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 65-66.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 53-57.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 66.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 69.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 72-74.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 75-77.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 78-80.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 81.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 83.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 85-86.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 87-88.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 91-92.
- ↑ Грибовский и Черников, 2008, с. 89-90.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 115.
- ↑ 1 2 Грибовский и Черников, 1996, с. 116.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 112-113.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 112.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 60.
- ↑ Грибовский и Черников, 1996, с. 113-114.
- ↑ Conway 1860-1905, 1979, с. 246.
- ↑ Лакруа и Уэллс, 1997, p. 814-815.
- ↑ 1 2 Грибовский и Черников, 1996, с. 114.
- ↑ Conway 1860-1905, 1979, с. 272.
- ↑ Conway 1860-1905, 1979, с. 361.
- ↑ Conway 1860-1905, 1979, с. 366.
Литература
- Грибовский В.Ю., Черников И.И. Броненосец «Адмирал Ушаков». — Санкт-Петербург: Судостроение, 1996. — 244 p. — ISBN 5-7355-0356-1.
- Грибовский В.Ю., Черников И.И. Броненосцы береговой обороны типа «Адмирал Сенявин». — Санкт-Петербург: ЛеКо, 2009. — 96 с. — (Стапель № 5). — ISBN 5-902236-42-8.
- Roger Chesneau, N. J. M. Campbell. Conway's all the world's fighting ships, 1860-1905. — London: Wh Smith Pub, 1979. — ISBN 978-0-8317-0302-8.
| ||||||||
 |
Эта статья входит в число хороших статей русскоязычного раздела Википедии. |
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: Грибовский и Черников, 1996, Грибовский и Черников, 2008, Лакруа и Уэллс, 1997, Conway 1860-1905, 1979 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Броненосцы береговой обороны типа «Адмирал Сенявин»
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
