Броненосцы типа «Глуар»
«Глуар» (фр. La Gloire) — первая в мире серия французских батарейных броненосцев. Построены в 1858-1861 году. Состояла из трех броненосцев: La Gloire, Invincible и Normandie.
Содержание
История
Успешное применение броненосных плавучих батарей в Крымскую Войну и продолжающееся развитие бомбических орудий и нарезной артиллерии ясно говорили о том, что век деревянных линейных кораблей прошел. Толстые деревянные борта линейных кораблей, надежно защищавшие от обычных ядер, оказались совершенно беззащитны против крупнокалиберных фугасных бомб, взрывы которых ломали толстые деревянные брусья, порождали потоки смертельно опасных для экипажа щепок и провоцировали опасные возгорания на значительной площади. Становилось ясно, что сражение двух эскадр деревянных линейных кораблей с бомбическими пушками приобретет, скорее всего, характер тотального взаимного уничтожения с непредсказуемым, определяемым случайными факторами исходом: с точки зрения военных, подобное превращение боевых действий в хаос являлось совершенно недопустимым.
Выход из положения был найден еще в 1855 году - бронирование. Французские броненосные плавучие батареи под Кинбурном наглядно продемонстрировали, что броневые плиты толщиной 100-120 миллиметров способны выдерживать удары ядер, и разбивают ударяющие о них бомбы, не давая тем заглубляться в корпус. Хотя эти небольшие, низкобортные суда годились только для береговых действий, было ясно, что появление их мореходных аналогов ожидается в ближайшей перспективе.
В вопросе внедрения бронирования, французский флот, менее консервативный и более склонный к инновациям, оказался впереди. Уже в 1858 году, спустя всего два года после первого боевого применения брони, император Наполеон III отдал приказ о закладке трех мореходных броненосных кораблей.
Конструкция
Тип «Глуар» строился по проекту Дюпюи де Лома как броненосная версия быстроходного винтового линейного корабля «Наполеон». Первоначально, Дюпуи де Лом собирался построить корабль целиком из железа, но слабость французской промышленности вынудила пересмотреть проект, и сделать корпус корабля деревянным, обшитым металлической броней. Высота корпуса по сравнению с прототипом была уменьшена на одну палубу, а количество орудий - сокращено до 36, за счет чего удалось защитить бронированием весь корпус корабля.
Бронирование
Броня корабля была изготовлена из кованых железных плит на 660-миллиметровой толщины деревянной подкладке. Вдоль ватерлинии шел броневой пояс толщиной в 120 мм, защищавший жизненно важные части и уходящий частично под воду. Выше главного пояса, борт был полностью защищен 110-мм броней, в которой были устроены орудийные порты. Как показали практические стрельбы в 1860 году, самые эффективные на тот момент в мире британские и французские 68-фунтовые морские орудия не могли пробить броню корабля даже стреляя с дистанции менее 20 метров.
Вооружение
Вооружение кораблей изначально состояло из 36 нарезных дульнозарядных 68-фунтовых пушек, из которых 34 стояли в батарее (по 17 на борт) и две - на верхней палубе. Эти орудия были достаточно эффективны против деревянных линейных кораблей, но практически бесполезны против броненосцев. Позже орудия кораблей типа Gloire заменили шестью нарезными 239-мм казенозарядными пушками и четырьмя 194-мм орудиями. Орудия были расположены сравнительно низко над водой и имели очень широкие амбразуры[1], из-за чего применение их в плохую погоду было затруднительно.
Силовая установка
Корабли приводились в действие паровой машиной возвратно-поступательного действия мощностью около 2600 л.с. Максимальная скорость составляла, согласно расчетам, 13 узлов[2]. Дополнительно, корабль нес полное парусное вооружение.
Служба
Invincible и Normandie пришли в полную негодность всего за 10 лет службы, так как были построены из некачественной древесины. Gloire был на службе до 1879 года, после чего использовался в качестве блокшива.
Напишите отзыв о статье "Броненосцы типа «Глуар»"
Ссылки
- [www.korabli.eu/blogs/bronenoscy/franciya/batareynye/gloire/istoriya История серии «Gloire» («Глуар»)]
- de Balincourt, Captain; Vincent-Bréchignac, Captain (1974). «The French Navy of Yesterday: Ironclad Frigates, Pt. I». F.P.D.S. Newsletter (F.P.D.S.) II (2): 12–15, 18.
- Conway's All the World's Fighting Ships 1860–1905 / Gardiner, Robert. — Greenwich: Conway Maritime Press, 1979. — ISBN 0-8317-0302-4.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи о флоте желательно?:
|
| ||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Броненосцы типа «Глуар»
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
