Броненосцы типа «Иллинойс»
Броненосцы типа «Иллинойс» (англ. Illinois-class battleships) — серия из трех крупных океанских броненосцев, построенных для ВМФ США в 1897—1901 годах. Созданы под сильным впечатлением от британских броненосцев типа «Маджестик», в результате чего имели ряд существенных отклонений от формирующихся на тот момент традиций американского военного кораблестроения. Принимали участие в циркумнавигации «Великого белого флота» в 1907—1909 годах. Списаны в 1920-х: «Иллинойс» до 1956 года служил в качестве плавучего арсенала в военно-морской милиции Нью-Йорка.
Содержание
История
Вскоре после закладки броненосцев типа «Кирсадж», Конгресс США утвердил постройку новой серии боевых кораблей. На этот раз было решено, что новые броненосцы станут мореходными кораблями с высоким бортом, способными сражаться в открытом море и действовать при любой погоде. Негативный опыт эксплуатации «Индиан», оказавшихся малопригодными для сражений в открытом море, существенно ослабил позиции сторонников «береговых линкоров»: к этому времени, Соединенные Штаты уже обзавелись обширными заокеанскими территориями (Аляска и Гавайи) и для защиты таковых от посягательств требовались корабли, способные при необходимости дать бой в открытом океане флоту противника.
Во время разработки проекта новых броненосцев, сильное влияние на американских инженеров оказали новые британские броненосцы типа «Маджестик», в то время считавшиеся одними из сильнейших в мире. Эти 15000-тонные корабли были мощными, очень быстроходными, и в своей концепции броневой защиты и вооружения реализовывали бытовавшие тогда взгляды о главенствующей роли в бою среднекалиберной скорострельной артиллерии: броненосцы типа «Маджестик» несли мощную батарею из двенадцати скорострельных 152-мм орудий, а их бронирование имело очень большую площадь в ущерб толщине. Сочтя британские корабли «идеальным» типом эскадренного броненосца, американские инженеры попытались разработать свою собственную версию «Маджестика».
Конструкция
Разработанные под сильным влиянием британской кораблестроительной школы, броненосцы типа «Иллинойс» до смешного скрупулезно повторяли основную архитектуру британских «Маджестиков». Они имели аналогичный высокий полубак, на них отсутствовала общепринятая для американских броненосцев «промежуточная» 203-миллиметровая артиллерия, они имели аналогичное двухъярусное расположение скорострельной артиллерии на главной палубе и в надстройке. Американцы повторили даже расположение труб — подобно «Маджестику», две трубы «Иллинойса» располагались бок о бок в передней части надстройки.
Но простое копирование конфигурации явно не могло обеспечить равного военного потенциала — особенно с учетом того, что 11000-тонный «Иллинойс» был почти на 5000 тонн легче «Маджестика». Кроме того, сказалась нехватка опыта американских конструкторов и выбранная в качестве основного калибра неудачная 330-миллиметровая артиллерия.
Вооружение
Основное вооружение корабля составляли все те же устаревшие 330-миллиметровые 35-калиберные пушки. Стрелявшие 512-кг снарядом с начальной скоростью 610 м/с, эти неуклюжие орудия имели скорострельность не более 1 выстрела в 4-5 минут, что по меркам конца 1890-х было непозволительно мало. Надежность их тоже оставляла желать много лучшего.
А вот сами башни главного калибра стали значительно совершеннее. Американцы при проектировании «Иллинойсов» отказались от своих старых, мониторного типа цилиндрических башен с вертикальными стенками, и перешли к башням европейского образца, с наклонными (для лучшей снарядостойкости) стенками, дифференцированным бронированием, и орудийной установкой, изначально проектировавшейся как интегральная часть башни. Башни были полностью сбалансированы, что по крайней мере позволяло стрелять из 330-мм орудий на борт без необходимости учитывать приобретаемый дополнительно крен. Впервые в американском флоте, башни имели электрические приводы.
Вспомогательное вооружение броненосцев состояло из четырнадцати 150-миллиметровых 40-калиберных орудий. Формально скорострельные, на практике эти орудия были, скорее, шагом назад от 127-миллиметровых пушек. Их реальная скорость стрельбы из-за архаичного раздельного заряжания и несовершенных процедур перезарядки не превышала 1,5 выстрелов в минуту. По сравнению с 10-12 выстрелами в минуту для орудий прототипа — «Маджестика», американские пушки можно было просто не считать за скорострельные! Проблему удалось решить только в 1900-х, упрощением процедуры перезарядки, принятием на вооружение новых снарядов скорострельность удалось повысить до 7-8 выстрелов в минуту.
Противоминное вооружение кораблей составляли шестнадцать 6-фунтовых 57-миллиметровых орудий Гочкисса и 6 однофунтовых орудий Максима-Норденфельда. Первые располагались на крыше надстройки, вторые — на марсах двух боевых мачт. Торпедное вооружение состояло из четырёх 457-мм торпедных аппаратов, расположенных над ватерлинией.
Броневая защита
Броненосцы несли узкий броневой пояс по ватерлинии, изготовленный из гарвеированной брони и достигающий в центре корпуса толщины в 381 миллиметр (356 у нижней кромки). В оконечностях пояс утоньшался до 102 мм: в носовой части он сохранял постоянную высоту, но в кормовой повторял очертания броневой палубы, полностью уходя под уровень волн.
В центральной части корабля над главным поясом располагался верхний, достигающий толщины 133 мм и закрывающий пространство от нижней кромки верхнего пояса и до основания казематов вспомогательной батареи. Верхний пояс проходил между барбетами башен главного калибра, и его основной задачей была защита центра корпуса от снарядов скорострельной артиллерии.
Над верхним поясом, располагалась казематированная батарея для двенадцати скорострельных орудий: восемь орудий стояли на нижнем ярусе, на уровне главной палубы, и ещё четыре — наверху, на верхней палубе. Ещё два 150-мм орудия были установлены в отдельных казематах в носовой части. Все казематы защищала 133-мм плиты.
Башни главного калибра были защищены 356-мм броней, но за счет скошенных стенок их стойкость к снарядам в лобовой проекции сильно увеличилась. Барбеты имели толщину от 381-мм (в верхней части) и до 254-мм (в нижней, где бронирование усиливалось поясом). Горизонтальная защита обеспечивалась за счет выпуклой броневой палубы, в центре корпуса поднимавшейся выше ватерлинии, а у краев и в оконечностях снижавшуюся ниже таковой. В целом, схема бронирования американских броненосцев была мощной и достаточно хорошо продуманной, даже лучшей чем у британского прототипа (не имевшего брони в оконечностях). Её главным недостатком была очень маленькая высота главного пояса, почти скрывающегося под водой.
Силовая установка
Корабли приводились в движение двумя паровыми машинами общей мощностью в 11207 л.с. Пар для них обеспечивали восемь цилиндрических котлов Мошёра. Максимальная скорость кораблей не превышала 16 узлов на обычной тяге и 16,8 при форсированной тяге в топках.
Боевая служба
Оценка проекта
Броненосцы типа «Иллинойс» были первыми серийными океанскими кораблями ВМФ США (после уникального BB-4 «Айова»). При своих сравнительно небольших размерах, они имели отличную мореходность и высокую дальность плавания.
Но их боевые качества, главные, определяющие возможности корабля, явно не соответствовали ожиданиям. Попытка копирования концепции британских броненосцев типа «Маджестик» на недостаточной американской инженерной базе привела к закономерно неудачному результату: броненосцы типа «Иллинойс» оказались едва ли не самыми слабо вооруженными из американских броненосцев конца 19 века. Отказ от промежуточных 203-миллиметровых орудий в пользу откровенно неудачных 150-миллиметровых «скорострельных» пушек привел к тому, что огневая мощь броненосцев оказалась ниже всех аналогов. Американские же 330-миллиметровые орудия просто уже не годились для современных условий войны на море.
Избранная схема бронирования была довольно удачной в плане защиты от огня скорострельных орудий, но совершенно не учитывала необходимости защиты от тяжелых снарядов. Появившиеся в 1890-х крупнокалиберные скорострельные пушки могли легко пробить тонкий 120-миллиметровый верхний пояс «Иллинойса» и разбить снарядами 120-миллиметровую оконечностей. Главный пояс оказался слишком узким, и при полной загрузке почти скрывался под водой.
В целом, броненосцы класса «Иллинойс» были не слишком-то удачны даже по сравнению с предшествовавшей серией. Это было связано как с самой идеей копирования удачного европейского образца на устаревшей технической базе, так и с тем, что в 1890-х американцы закладывали новые серии не дожидаясь ввода в строй предыдущих.
Напишите отзыв о статье "Броненосцы типа «Иллинойс»"
Ссылки
- Conway's All the World's Fighting Ships, 1860–1905. — London: Conway Maritime Press, 1979. — ISBN 0-85177-133-5.
- [www.history.navy.mil/danfs/i1/illinois.htm Illinois]. Проверено 1 октября 2011.
- [www.history.navy.mil/danfs/a4/alabama-ii.htm Alabama]. Проверено 1 октября 2011.
- [www.history.navy.mil/danfs/w10/wisconsin-i.htm Wisconsin]. Проверено 1 октября 2011.
- Alden John D. American Steel Navy: A Photographic History of the U.S. Navy from the Introduction of the Steel Hull in 1883 to the Cruise of the Great White Fleet. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1989. — ISBN 0-87021-248-6.
- Friedman Norman. U.S. Battleships, An Illustrated Design History. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 0-87021-715-1.
- American Battleships 1886–1923: Predreadnought Design and Construction. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1980. — ISBN 0-87021-524-8.
- Taylor Michael J.H. Jane's Fighting Ships of World War I. — Studio, 1990. — ISBN 1-85170-378-0.
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Броненосцы типа «Иллинойс»
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.
На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
