Броненосцы типа «Колоссус»
Броненосцы типа «Колоссус» (англ. Colossus class turret ships) — серия британских броненосцев периода 1870-х — 1880-х годов. Были заложены в рамках бюджета 1878/1879 годов и в целом представляли собой развитие проекта броненосцев типа «Аякс».
Содержание
История
Серия броненосцев типа «Аякс» не вызвала восторга в британском адмиралтействе. Построенные как удешевленная и уменьшенная версия большого броненосца «Инфлексибл», эти корабли демонстрировали все недостатки, присущие «экономичному» кораблестроению: уступая прототипу по огневой мощи и защищенности, они еще и имели неудовлетворительную живучесть, слабую мореходность и плохо держали курс. В довершение всего, их основное вооружение — короткоствольные дульнозарядные нарезные орудия — совершенно явно отставало от требований времени. Во Франции, Германии и России уже были созданы значительно более совершенные казнозарядные орудия, более удобные в эксплуатации и обладавшие большим потенциалом развития.
Тем не менее, Парламент продолжал настаивать на экономии средств, и следующая пара британских броненосцев также должна была стать «удешевленными» кораблями, повторяющими в своих основных деталях «Аяксы». Однако, к моменту начала их проектирования, произошел трагический инцидент на броненосце «Тандерер»; во время артиллерийских учений в январе 1879 года, одно из его больших дульнозарядных орудий было по ошибке заряжено дважды[1], и при выстреле ствол взорвался, убив 11 и ранив 35 человек. С казенозарядным орудием такого случиться не могло. Этот инцидент, наконец, склонил мнение Адмиралтейства и Военного Министерства в пользу казенозарядных орудий, и артиллерийские эксперты были посланы в Германию для ознакомления с технологией разработки тяжелых казенозарядных пушек.
В результате, проект новых броненосцев был переработан по казенозарядную артиллерию. Прогресс в области металлургии также привел к тому, что появилась возможность использовать сталь в качестве основного конструкционного материала, и прежняя «сэндвичевая» броня (составленная из чередующихся железных плит и слоев деревянной подкладки) была заменена более современной броней «Компаунд», изготовленной путём спайки вместе наложенных друг на друга стальной и железной плит.
Конструкция
По конструкции, броненосцы типа «Колоссус» почти полностью повторяли корабли типа «Аякс». При их проектировании, главный конструктор флота, Н. Барнаби, предлагал увеличить длину кораблей для лучших обводов корпуса, но Парламент принял решение сохранить размеры на уровне предшествующего типа.
Подобно «Аяксам», броненосцы типа «Колоссус» имели низкий надводный борт в центральной части, с высоким узким полубаком и полуютом. Их основное вооружение, котлы и машины были собраны в броневой цитадели в центре корпуса, имевшей овальную форму. Единственная труба выступала между башен главного калибра, расположенных диагонально; передняя башня была смещена к левому борту, а кормовая — к правому. Такое расположение теоретически позволяло навести все орудия прямо вперед или прямо назад, при этом с каждого борта имелся некоторый угол, на который могли быть (по крайней мере в теории) наведены обе башни. На практике же, при наведении орудий прямо вперед или прямо назад их дульные газы угрожали повреждением надстроек, а при попытке навести все орудия на какой-либо борт, башня противоположного борта была вынуждена стрелять поверх палубы, разрушая палубный настил. В результате, на практике корабли редко когда могли навести куда-либо более двух орудий.
Вооружение
Основное вооружение броненосцев типа «Колоссус» составляли четыре 305-миллиметровые 25,5-калиберные нарезные казенозарядные пушки — первые тяжелые казенозарядные орудия, разработанные в Великобритании. Применение казеного заряжания позволило упростить конструкцию орудийных установок — так как больше не требовалось втягивать орудие в башню для перезарядки — и удлиннить ствол, придав снарядам большую начальную скорость. Скорострельность составила порядка 1 выстрела в 2-4 минуты.
Орудия стреляли 324 килограммовым снарядом с начальной скоростью порядка 582 метра в секунду. На дистанции в 1000 метров, их снаряд мог пробить плиту из кованого железа толщиной в 52 сантиметра. Максимальная дальность стрельбы была равна 8000 метров.
Значительно усилилось вспомогательное вооружение. Оценив по достоинству французские казенозарядные пушки, британское адмиралтейство наконец-то оценило по достоинству и мощные батареи вспомогательных орудий на французских броненосцах. Вспомогательное вооружение «Колоссусов» состояло из шести 152-мм 25,5-калиберных орудий; четыре стояли на полубаке и два на полуюте. Эти орудия предназначались для поражения фугасными снарядами небронированных кораблей и не защищенных броней частей броненосцев неприятеля. Также корабли типа «Колоссус» несли значительное количество 6-фунтовых легких орудий для защиты от миноносцев.
В качестве подводного вооружения, корабли типа «Колоссус» несли таран, и два подводных 356-мм торпедных аппарата, которые предназначались или для поражения противника при промахе таранной атаки, либо для защиты от попытки таранить со стороны неприятеля.
Бронирование
Бронирование «Колоссусов» значимо отличалось от «Аяксов». Они сохранили цитадельную компоновку, при которой все жизненно важные части — котлы, машины, орудия и погреба боезапаса — собирались в единой бронированной цитадели в центре корпуса, а оконечности оставлялись незащищенными. Но при этом, в отличие от предыдущего типа, размеры цитадели были увеличены так, чтобы она сохраняла запас плавучести, и могла удержать корабль на плаву даже при сильном разрушении оконечностей.
Это стало возможным благодаря применению новой брони «Компаунд». Представляя собой спайку наложенных друг на друга стальной и железной плит, броня комбинировала твердость стали с пластичностью железа и была гораздо эффективнее чем прежние «сэндвичи» из чередующихся слоев железных плит и деревянной подкладки. Большая прочность брони позволила сделать броневую защиту легче при той же эффективности, и защитить большую часть корпуса.
Основу защиты кораблей составлял броневой пояс, толщиной порядка 457 миллиметров на уровне ватерлинии и около 356 миллиметров у кромок. Пояс защищал центральную цитадель на протяжении примерно 40 метров. Вне цитадели, вертикального бронирования не имелось; однако, чтобы локализовать ущерб от попаданий снарядов, оконечности корабля были разделены у ватерлинии на множество небольших герметичных отсеков, заполненных пробкой, образуя подобие коффердама. Предполагалось, что медленно стреляющие орудия того времени не смогут значимо разрушить тщательно секционированные оконечности, и пока цитадель не будет пробита, корабль сможет сохранять плавучесть даже при сильном затоплении оконечностей.
Горизонтальная защита обеспечивалась проходящей на уровне нижней кромки броневого пояса броневой палубой, изготовленной из стали. Толщина палубы составляла 64 миллиметра; в оконечностях, палуба загибалась вниз, утолщаясь до 76 миллиметров. Палуба предохраняла от попаданий снарядов по навесной траектории, и гарантировала, что даже при сильных повреждениях оконечностей, подводная часть корпуса не будет затоплена.
Орудийные башни главного калибра защищались 406 миллиметровыми лобовыми и 356 миллиметровыми боковыми и задними плитами. Вспомогательное вооружение не имело никакой защиты.
Силовая установка
Броненосцы типа «Колоссус» приводились в движение двумя возвратно-поступательными паровыми машинами, при этом «Эдинбург» был оснащен машинами модели Хэмпфри, а «Колоссус» модели Мадсли. Полная мощность составляла 6808 л.с. для «Эдинбурга» и 7488 л.с. для «Колоссуса». Пар давали десять циллиндрических котлов. Скорость на мерной миле для «Эдинбурга» составила 16 узлов, и 16,5 узлов для «Колоссуса».
Броненосцы типа «Колоссус» были существенно лучше в плане мореходности чем «Аяксы», но все же считались не слишком удачными кораблями. Они обладали быстрой, резкой качкой, что делало их неустойчивыми орудийными платформами; при резком повороте, корабли кренились так, что орудийные стволы касались воды. Они также были неустойчивы на курсе и обладали очень большим радиусом поворота. Чтобы решить эти проблемы, британский флот в экспериментальном порядке оснастил эти броненосцы цистернами для успокоения качки.
Служба
Всего в 1879 году было заложено два броненосца типа «Колоссус», прошедших ходовые испытания в 1883—1884 годах, но задержки с созданием и изготовлением орудий главного калибра задержали вступление кораблей в строй до 1886—1887 годов. Несмотря на проявлявшиеся на начальном этапе проблемы с их орудиями главного калибра вследствие недостаточно отработанной конструкции и технологии производства последних, в целом опыт эксплуатации кораблей был признан удачным. «Колоссус» после вступления в строй был зачислен во Флот Канала, а после принятия на вооружение «Эдинбурга» оба корабля были переведены в Средиземноморский флот. В конце 1893 — начале 1894 года оба корабля были возвращены в Великобританию и переклассифицированы как корабли береговой охраны. С 1897—1901 годов оба броненосца попеременно выводились в резерв и использовались на вспомогательных ролях, до своего окончательного выведения из состава флота и продажи на слом в 1906—1910 годах.
Оценка проекта
Броненосцы типа «Колоссус» были не слишком удачными кораблями, но, тем не менее, олицетворяли важный шаг в британском кораблестроении. Они были первыми британскими броненосцами, на которых были применены казенозарядные орудия главного калибра, первыми броненосцами, защищенными броней «Компаунд», и первыми британскими кораблями, построенными частично из стали.
В остальном же, они представляли собой все тот же не слишком эффективный тип «дешевого» корабля, который воплощали и «Аяксы». Их схема расположения вооружения была неудачной, и больше в британском флоте не повторялась. Защищенность их существенно улучшилась по сравнению с прототипами, и вооружение стало значительно эффективнее, но они все также отличались плохой маневренностью, были неустойчивы и плохо держали курс. Из-за этого, их боевое значение было неудовлетворительно.
Представители
| Название | Верфь | Закладка | Спуск на воду | Вступление в строй | Судьба |
|---|---|---|---|---|---|
| «Колоссус» Colossus |
Portsmouth Dockyard | 6 июня 1879 | 21 марта 1882 | 31 октября 1886 | продан на слом в 1908 |
| «Эдинбург» Edinburgh |
Pembroke Dockyard | 20 марта 1879 | 18 марта 1882 | 8 июля 1887 | продан на слом в 1910 |
Напишите отзыв о статье "Броненосцы типа «Колоссус»"
Ссылки
- ↑ Орудие дало осечку при предыдущем залпе, которая осталась незамеченной на фоне одновременного выстрела соседнего орудия, и новый заряд был помещен в ствол поверх предыдущего.
Литература
- О. Паркс. Линкоры Британской империи. Часть 3. Тараны и орудия-монстры. — Санкт-Петербург: Галерея Принт, 2004. — 136 с. — 500 экз. — ISBN 5-81720-086-4.
- All the World's Fighting Ships 1860—1905 / R. Gardiner. — London: Conway Maritime Press, 1979. — 448 p. — ISBN 0-85177-133-5.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Броненосцы типа «Колоссус»
– Да, я масон, – отвечал Пьер.– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.
