Броненосцы типа «Ройял Соверен»
Броненосцы типа «Ройял Соверен» (англ. Royal Sovereign class battleships) — серия британских броненосцев 1890-х годов. Явились дальнейшим развитием броненосцев типа «Адмирал», ознаменовавшим собой окончательную выработку британскими кораблестроителями оптимальной конструктивной схемы броненосца, остававшейся в дальнейшем неизменной на последующих кораблях, вплоть до перехода к дредноутам.
Содержание
История
В конце 1880-х, британский флот, оставаясь формально крупнейшим и сильнейшим в мире, тем не менее, испытывал ряд определенных сложностей. Одной из основных было значительное разнообразие типов состоявших на вооружении кораблей. Различные взгляды различных конструкторов на теорию морского боя и неуверенность адмиралтейства в выборе той или иной концепции приводили к тому, что британские броненосцы строились только небольшими сериями, обычно не более 2-3 кораблей. При этом, даже следующие друг за другом серии могли сильно различаться по характеристикам. При проектировании одних кораблей, основное внимание уделялось погонному и ретирадному огню и эти корабли были лучше приспособлены для действий в линии фронта; при проектировании других, господствующие в Адмиралтействе взгляды вновь возвращались к идее боя в кильватерной колонне, и основное внимание уделялось бортовому залпу. Аналогичная неуверенность проявлялась и в вопросе скорости, мореходности, используемого вооружения.
В результате, к концу 1880-х, британский флот представлял собой странное сборище множества сильно различающихся броненосцев; одни из них были построены из требований сильного погонного и ретирадного огня в ущерб бортовому, другие — наоборот, из требований сильного бортового залпа. Одни были высокобортными и мореходными, другие же — низкобортными и испытывающими затруднения при оперировании в свежую погоду. Сильно различалось используемое вооружение; многие корабли все еще были вооружены старомодными дульнозарядными нарезными орудиями. В результате, совместное применение этих различных кораблей было бы чрезвычайно сложным, и в бою с меньшей по размерам но однородной по конструкции эскадрой, британский флот испытывал бы значительные затруднения.
Все недостатки ситуации были, наконец, осознаны в 1889 году, когда отношения между традиционными морскими противниками Британии — Россией и Францией — улучшились до такой степени, что вполне представимой стала возможность франко-русского альянса. Подобный союз представлял бы смертельную опасность для Британии, так как французский флот в ряде организационных и технических аспектов превосходил британский. Было очевидно, что если Британия желает сохранить господство на морях, она должна предпринять радикальные усилия по увеличению флота.
В 1889 году, парламент принял Акт Морской Обороны, постулировавший необходимость для безопасности Британии иметь флот, равный по силам двум соединенным флотам сильнейших после Британии морских держав. Акт этот предполагал закладку десяти броненосцев, сорока двух крейсеров и восемнадцати торпедно-канонерских лодок. Основной целью новой британской программы было продемонстрировать всему миру превосходство британского флота и промышленности, и внушить враждебным державам мысль о невозможности тягаться с Великобританией в силе флота, тем самым, сдерживая гонку вооружений. При этом Адмиралтейство опиралось на удачный опыт постройки шести близких по конструкции — но различавшихся по вооружению — броненосцев типа «Адмирал». Основной дизайн этих кораблей решено было использовать для постройки новой серии броненосцев, которые должны были быть больше, сильнее и быстрее любого другого военного корабля в мире. Развитие артиллерии в конце 1880-х вновь вернуло пушку на роль основного вооружения броненосных кораблей, потеснив таран и торпеды. Исходя из этого, новые броненосцы должны были быть разработаны для ведения артиллерийского боя в кильватерной колонне.
Конструкция
От своего предшественника тип «Ройял Соверен» отличался прежде всего добавлением ещё одной палубы, до 5,5 метров увеличившей высоту надводного борта и значительно поднявшей мореходность, а также введением верхнего броневого пояса для защиты от скорострельной артиллерии и увеличенной глубиной барбетов. Эти, а также ряд других улучшений привели к почти полуторакратному росту водоизмещения новых кораблей по сравнению с типом «Адмирал».
Долгое время шли споры между кораблестроителями по вопросу размещения вооружения. Предшествующие британские броненосцы обычно имели орудия главного калибра во вращающихся башнях; однако, броненосцы типа «Адмирал» продемонстрировали достоинства барбетных орудийных установок, в которых орудие, на вращающейся платформе, окружалось неподвижным бруствером брони. Подобное решение позволяло вращать только сами орудия, а не огромную массу брони вокруг; при этом, орудийная прислуга и механизмы были надежно укрыты от снарядов за броневым барбетом, над которым выступал только весьма устойчивый к повреждениям орудийный ствол. Решение об установке орудий главного калибра в барбетах стало победой Уайта. В качестве уступки рекомендации Худа о том, чтобы один корабль, имел башенную установку орудий, и броненосец, строившейся в Чатеме, был перепроектирован в соответствии с этим требованием и получил название «Худ»[2].
Самой главной особенностью броненосцев типа «Ройал Соверен» стал их высокий надводный борт. В течение последних 15 лет британские линкоры сильно страдали от их низкого борта, вынужденно применяемого с целью экономии водоизмещения. Но с переходом к барбету и снятием ограничений на водоизмещение, Уайту удалось и обеспечить высокий борт, и повысить скорость хода. Теперь стало ясно, что именно высота борта в носу прямо влияет на скорость, с которой корабль может идти против волны. При низком надводном борте при достижении определённой скорости, зависящей от состояния моря, очертания форштевня и других факторов, носом принималось столько воды, а лобовое сопротивление при этом возрастало настолько, что становилось невозможным дальнейшее увеличение хода[1]. Из-за более высокого борта центр тяжести переместился вверх, Уайт возродил на новых броненосцах одну из особенностей конструкции парусных линейных кораблей, придав надводному борту «соверенов» приметно заваленную внутрь форму[3]. Теперь британские броненосцы во многом выглядели как французские корабли Эмиля Бертена. Единственным исключением был «Худ», который, в отличие в отличие от остальных кораблей имел башни и низкий надводный борт, из-за чего более напоминал броненосцы «Нил» и «Трафальгар», чем свои систершипы.
Вооружение
Основное вооружение броненосцев типа «Роял Соверен» составили уже проверенные 343-миллиметровые 30-калиберные орудия. Эти могучие пушки, разработанные для вооружения броненосцев типа «Адмирал», весили 67 тонн каждое и считались на тот момент сильнейшими в мире. Они стреляли 570 килограммовым бронебойным снарядом с начальной скоростью в 670 метров в секунду; теоретически, такой снаряд мог пролететь до 11000 метров, но представления того времени о дистанциях морского боя предполагали, что исход сражения будет решаться в ближнем бою. Броненосцы несли четыре таких орудия, по две в носовой и кормовой орудийных установках соответственно.
Орудийные установки были расположены в барбетах — неподвижных ограждениях из брони, внутри которых располагались орудия, стреляя поверх броневой защиты. На броненосцах типа «Роял Соверен» барбеты имели грушевидную форму; в широкой части (обращенной к оконечности корабля) находилась вращающаяся платформа с орудиями, а в узкой (обращенной к середине корпуса корабля) находились механизмы подачи боеприпасов и заряжания[3]. Так как механизмы перезарядки не вращались вместе с орудием, перезаряжание производилось только при нулевом угле горизонтального наведения, что вынуждало ставить орудия для перезарядки в диаметральную плоскость корабля и существенно замедляло темп стрельбы. Скорострельность орудий «Роял Соверенов» составляла не более 1 выстрела в 2 минуты, а в бою могла быть и еще ниже.
Исключением из общего числа был броненосец «Худ», на котором орудия главного калибра располагались в старомодных вращающихся башнях. Защита орудий и прислуги была лучше, но платой за это стал значительно больший вес орудийных установок «Худа», и — за счет необходимости вращать огромный вес брони — наводились они с большим трудом. В целом, сопоставление в пределах конструктивно близких кораблей продемонстрировало недостаточную эффективность башен; барбетные установки были легче, орудия в них располагались выше, прислуга и орудийные механизмы были адекватно скрыты за броневым ограждением, а сами орудия представляли собой очень небольшую мишень, и были неуязвимы для мелкокалиберных снарядов и осколков. Как следствие, «Худ» стал последним броненосцем британского флота с старомодными цилиндрическими башнями[4].
Огромным шагом вперед стало вспомогательное вооружение. К концу 1880-ых, британским артиллеристам удалось разработать великолепную для своего времени скорострельную пушку калибром 152-мм. Имея скорострельность в 5-7 выстрелов в минуту, 152-мм пушка не уступала в огневой производительности 120-мм, значительно превосходя более легкие орудия в весе снаряда. Учитывая что большая часть броненосцев 1880-ых строилась исходя из требований защиты от огня тяжелых орудий — то есть они имели очень толстое бронирование, но прикрывающее лишь небольшую часть борта — огонь скорострельных орудий мог эффективно разбивать небронированные части кораблей противника, создавая пожары, провоцируя затопления и выводя из строя орудия неприятеля.
Броненосцы типа «Роял Соверен» несли десять таких орудий, три на верхней и два на средней палубе с каждого борта. Расположение среднего калибра повторяло аналогичное на крейсерах «Блэйк» и «Бленхейм» — орудия на верхней палубе прикрывались щитами, в то время как 152-мм пушки на средней палубе заключались в броневые казематы[5]. Учитывая медленный темп стрельбы 343-мм орудий, скорострельные 152-мм пушки воспринимались даже как «настоящий главный калибр броненосца» — тяжелые орудия де-факто отодвигались на второй план.
Противоминное вооружение броненосцев типа «Роял Соверен» состояло из десяти 6-фунтовых (57-мм) и двенадцати 3-фунтовых (47-мм) орудий Гочкисса, производившихся по лицензии. Орудия располагались на крыше надстройки, и в небронированных казематах на средней палубе. По меркам времени, это вооружение считалось вполне достаточным для борьбы с небольшими миноносцами; более же крупные и медлительные торпедно-канонерские лодки и минные крейсера должны были стать мишенью для скорострельной батареи.
Так как концепции того времени предполагали решительное сражение на небольших дистанциях, корабли типа «Роял Соверен» имели мощное торпедное вооружение. Они были оснащены шестью 450-мм торпедными аппаратами, из которых четыре поворотных располагались выше ватерлинии, на нижней палубе, а два оставшихся — под водой, наведенные в стороны перпендикулярно курсу корабля. Основным назначением торпедных аппаратов считалась оборона от попыток тарана со стороны неприятеля — предполагалось, что броненосец противника не решится таранить, если будет знать, что может быть поражен торпедой. Кроме того, торпеды могли применяться самим броненосцем в случае промаха при таранной атаке.
Броневая защита
Броневая защита кораблей типа «Ройял Соверен» отражала классические представления 1880-ых, когда основной угрозой кораблю считались бронебойные снаряды тяжелых орудий. Корабли были спроектированы по т. н. «цитадельному» принципу, когда основное внимание уделялось защите центра корпуса — броневой цитадели, включавшей погреба боезапаса, котлы, машины — а остальные части оставались незащищенными. Однако, быстрое развитие скорострельной артиллерии, способной градом фугасных снарядов поражать небронированные части кораблей, потребовало модифицировать схему защиты броненосцев.
Основной броневой пояс имел толщину 457 миллиметров и был изготовлен из сталежелезной брони «Компаунд», полученной спайкой наложенных друг на друга стальной и железной плит. Стальная плита играла роль твердой поверхности, а железная под ней придавала броне необходимую упругость, защищая от растрескивания. Пояс тянулся примерно на две третьих длины корабля, от носовой и до кормовой барбетной установки. Высота пояса составляла 2,6 метра; при нормальной загрузке, только 1 метр пояса выступал над ватерлинией. По краям, пояс был замкнут поперечными броневыми траверзами, толщиной в 406 миллиметров — передний, и 356 миллиметров — задний.
Над главным поясом располагался верхний, равный ему по длине и защищающий борт от верхней кромки главного пояса и до верхней палубы. Этот пояс защищал борт корабля от огня скорострельных орудий. Толщина его составляла всего 120 миллиметров; основной его задачей было воспрепятствовать разрушению надводного борта и казематов вспомогательных орудий огнём скорострельной артиллерии. Дополнительную защиту предоставляли расположенные вдоль борта угольные отсеки.
Барбеты броненосцев типа «Роял Соверен» защищались 432 миллиметровыми плитами в нижней, подпалубной части, и 279 миллиметровыми плитами в верхней. Они обеспечивали защиту орудийной прислуге и механизмам орудий. Сами орудия, выступающие поверх барбетов, не были защищены; вероятность прямого попадания в ствол тяжелым снарядом считалась небольшой[6], а мелкокалиберные снаряды и осколки не были опасны самим орудиям. Недостатком барбетных установок было отсутствие противоосколочных щитов поверх брони; в результате, разорвавшийся над барбетом снаряд мог поразить прислугу осколками. На «Худе», единственном башенном корабле серии, башни защищались аналогичной толщины плитами. Казематы среднего калибра защищались 152 миллиметровой броней.
Горизонтальная защита состояла из единственной выпуклой броневой палубы, расположенной ниже ватерлинии и примыкавшей краями к нижней кромке броневого пояса. Задачей броневой палубы было защищать подводные отсеки от навесных попаданий снарядов. Её толщина варьировала от 64 до 76 миллиметров; в носовой части, палуба загибалась вниз, усиливая таранную оконечность.
Силовая установка
Броненосцы типа «Ройял Соверен» приводились в движение двумя 3-цилиндровыми паровыми машинами тройного расширения, конструкции Хэмпфри-Теннанта. Пар предоставляли восемь цилиндрических котлов. Силовая установка броненосцев развивала 9000 л.с. Скорость кораблей на пробе достигла 15,7 узлов; при форсированной подаче воздуха, скорость могла кратковременно возрастать до 17,5 и даже 18 узлов, но подобное форсирование угрожало повреждениями трубок в котлах и на практике было ненадежно.
Броненосцы типа «Роял Соверен» были спроектированы так, чтобы быть хорошими, стабильными орудийными платформами с плавной качкой. Однако, британцев подвело отсутствие опыта проектирования крупных высокобортных броненосцев[7]; на испытаниях выяснилось, что качка кораблей превысила расчетную, приближаясь к опасному пределу потери остойчивости. Чтобы исправить проблему, броненосцы были оснащены скуловыми килями, и на последующей службе продемонстрировали отличные мореходные качества. Исключением являлся низкобортный «Худ», который заливало при быстром ходе, и который был сочтен непригодным для океанской службы; по иронии судьбы он же был единственным кораблем, не столкнувшимся с проблемой опасной качки.
Служба
Всего в 1889—1894 годах было построено семь кораблей типа «Ройял Соверен».
Ещё один броненосец, «Худ», был в целом аналогичен типу «Ройял Соверен», но отличался башенными установками главного калибра вместо барбетных, для чего высоту надводного борта пришлось сократить более чем на два метра; вследствие вызванной этим низкой мореходности «Худ» был сочтён неудачным образцом и развитие этого направления было прекращено. Первые годы своей службы семь броненосцев типа «Ройял Соверен» провели на Средиземном море и флоте метрополии, а с 1902 года — постоянно в составе последнего. Большинство кораблей этого типа участия в боевых действиях не принимало и в 1909—1914 годах были сняты с вооружения и пущены на слом. Единственный из кораблей этого типа, «Ривендж», до Первой мировой войны не успели продать на слом и с её началом был возвращён в состав действующего флота. Несмотря на полную устарелость, применялся для обстрела сухопутных позиций у бельгийского побережья, прежде чем быть разукомплектованным в 1915 и проданным на слом в 1919 году.
Представители
| Название | Верфь | Закладка | Спуск на воду | Вступление в строй | Судьба |
|---|---|---|---|---|---|
| «Ройял Соверен» Royal Sovereign |
Portsmouth Dockyard | 30 сентября 1889 г. | 26 февраля 1891 г. | май 1892 г. | продан на слом в 1913 г. |
| «Эмпресс оф Индиа» Empress of India |
Pembroke Dockyard | 9 июля 1889 г. | 7 мая 1891 г. | август 1893 г. | потоплен как мишень в 1913 г. |
| «Худ» Hood |
Chatham Dockyard | 12 августа 1889 г. | 30 июля 1891 г. | июнь 1893 г. | затоплен 4 ноября 1914 г. |
| «Рамиллес» Ramillies |
Thomson, Clydebank | 11 августа 1890 г. | 1 марта 1892 г. | октябрь 1893 г. | продан на слом в 1913 г. |
| «Рипалс» Repulse |
Pembroke Dockyard | 1 января 1890 г. | 27 февраля 1892 г. | апрель 1894 г. | продан на слом в 1911 г. |
| «Резолюшн» Resolution |
Palmer | 14 июня 1890 г. | 28 мая 1892 г. | ноябрь 1893 г. | продан на слом в 1914 г. |
| «Ривендж» Revenge |
Palmer | 12 февраля 1891 г. | 3 ноября 1892 г. | март 1894 г. | продан на слом в 1919 г. |
| «Ройял Ок» Royal Oak |
Laird, Birkenhead | 29 мая 1890 г. | 5 ноября 1892 г. | июнь 1894 г. | продан на слом в 1914 г. |
Оценка проекта
Броненосцы типа «Ройял Соверен» были важнейшей вехой в истории британского броненосного кораблестроения, заложившей основы так называемого «стандартного» типа броненосцев. На них британцы впервые сумели гармонично объединить огневую мощь, защищенность, скорость и мореходность — пускай и ценой значительного роста водоизмещения. Кроме того, постройка «Ройял Соверенов» наглядно продемонстрировала англичанам выгодность крупносерийного строительства тяжелых кораблей и эффективность формирования эскадр из близких по тактико-техническим характеристикам единиц.
Для своего времени, эти корабли, несомненно, относились к сильнейшим. На них впервые был сделан важный шаг к увеличению площади броневой защиты — в противовес ранее господствовавшему направлению, постулировавшему возможно более толстую защиту минимальной площади. Это было связано с развитием скорострельной артиллерии среднего калибра, способной эффективно поражать градом фугасных снарядов небронированные борта противника. Прежние броненосцы, имевшие толстую броню небольшой площади, могли бы быть разбиты огнём скорострельных орудий в небронированных частях, набрать воду сквозь пробоины и утратить боеспособность, даже если бы их мощная броня ни разу не была пробита. «Роял Соверены» были более эффективно защищены против такого воздействия. Их собственная скорострельная батарея, размещенная в казематах, имела эффективные углы обстрела. Наконец, их высокий борт делал их прекрасными океанскими кораблями, способными оперировать в любую погоду.
Сравнение с построенным по аналогичному проекту низкобортным башенным «Худом» наглядно продемонстрировало все преимущества высокобортных барбетных кораблей типа «Роял Соверен». Там, где «Худ» зарывался носом в волны и его орудия теряли работоспособность из-за захлестывания воды в амбразуры, высокобортные «Роял Соверены» могли двигаться и действовать эффективно, теряя лишь возможность оперировать среднекалиберными орудиями на нижней палубе. Осознав это, британцы пришли к выводу о неэффективности ранее доминировавших в их флоте низкобортных башенных кораблей, и более не возвращались к этому типу.
Тем не менее, у этих впечатляющих кораблей были и недостатки. Одним из основных было применение 343-миллиметровых 30-калиберных орудий в качестве главного калибра; мощные на момент закладки, эти орудия к моменту вступления броненосцев в состав флота уже отставали от требований времени. Их скорострельность была очень ограничена, а пробивная сила — невелика из-за небольшой длины ствола. Имелись недостатки и в схеме бронирования: отсутствие вертикальной защиты в оконечностях могло привести к их значимому разрушению огнём скорострельных орудий противника. Корабли были спроектированы так, чтобы не терять плавучести, пока их цитадель не пробита, но повреждения борта у ватерлинии в оконечностях грозили потерей скорости. Также не имелось никакой верхней защиты у барбетных установок, что создавало риск выведения орудий из строя разрывом снаряда над ними.
В целом, броненосцы типа «Ройял Соверен» оказались впечатляющим достижением британской инженерной школы, и произвели значительное впечатление на кораблестроителей. Инженеры других стран, проектируя свои новые броненосцы, начали ориентироваться на тип «Роял Соверена» — что, по иронии судьбы, лишь подстегнуло гонку военно-морских вооружений, которую «Роял Соверены» были призваны сдержать!
Напишите отзыв о статье "Броненосцы типа «Ройял Соверен»"
Примечания
- ↑ 1 2 Паркс, Оскар. Линкоры Британской империи. — Том IV. — С. 26.
- ↑ Паркс, Оскар. Линкоры Британской империи. — Том IV. — С. 25.
- ↑ 1 2 Паркс, Оскар. Линкоры Британской империи. — Том IV. — С. 28.
- ↑ Башни современного типа, которые применялись на броненосцах и линкорах XX века, являлись не столько наследниками старых башен, сколько развитием барбетной установки. В «классической» башне, все компоненты и элементы вращаются вместе с орудием, в то время как поздняя башня представляла собой, по сути дела, бронированный вращающийся купол для барбетного орудия.
- ↑ Паркс, Оскар. Линкоры Британской империи. — Том IV. — С. 29.
- ↑ Кроме того, такое попадание так и так вывело бы пушку из строя.
- ↑ Все британские броненосцы с конца 1870-ых были низкобортными.
Литература
- С. А. Балакин. ВМС Великобритании 1914—1918 гг. — Москва: Моделист-конструктор, 1995. — 32 с. — (Морская коллекция № 4 / 1995). — 8000 экз.
- All the World's Fighting Ships 1860—1905 / R. Gardiner. — London: Conway Maritime Press, 1979. — 448 p. — ISBN 0-85177-133-5.
- Паркс, Оскар. Линкоры Британской империи. Том 4. Его величество стандарт. — СПб.: Галея Принт, 2005. — 120 с. — ISBN 5-8172-0099-6.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Броненосцы типа «Ройял Соверен»
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.
Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».
В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
