Бронепалубные крейсера типа «Диана»
Крейсера типа «Диана» — тип бронепалубных крейсеров Российского императорского флота, построенных в конце XIX — начале XX века. Первые серийные стальные океанские бронепалубные крейсера 1-го ранга, спроектированные и построенные в России. В русском военном флоте относились к категории «средний крейсер фрегатского ранга». В отличие от устоявшейся традиции наименования проектов по названию первого корабля серии, крейсера типа «Диана» были названы по имени второго корабля[1]. Обозначение типа «Диана» — частный случай в истории русского военного кораблестроения, когда для обозначения типа в серии было принято название второго корабля — наиболее лаконичное и звучное[2]. Головным кораблём в серии официально являлся крейсер «Паллада», на оконечностях его дымовых труб были нанесены самые узкие отличительные чёрные окантовки («марки»), а на дымовых трубах крейсера «Аврора» — наиболее широкие. Названные в честь древнеримских богинь, крейсера унаследовали имена от парусных фрегатов, входивших в состав флота в XIX веке. На флоте корабли этого типа прозвали «богинями отечественного производства»[3].
Содержание
Проектирование
Внешнеполитическая обстановка, сложившаяся в конце XIX века, принуждала правительство Российской империи не только наращивать силы береговой обороны, но и создавать сильный океанский флот, в частности, крейсерские силы. К началу 1890-х годов обострившиеся противоречия с Великобританией привели к новому витку гонки военно-морских вооружений. Одновременно с заказом кораблей на иностранных верфях было принято решение осуществлять их постройку и на отечественных заводах[4]. По указанию управляющего Морским министерством адмирала Н. М. Чихачёва Морской технический комитет 2 марта 1894 года объявил конкурс на лучший проект стального, быстроходного, бронепалубного океанского крейсера — «истребителя торговли». По итогам рассмотрения предложенных проектов три были признаны победителями, однако ни один из них так и не был реализован. Урегулировав противоречия с Англией, Российская империя столкнулась с «германской угрозой»: на Балтийском море Императорские военно-морские силы возросли как качественно, так и количественно. В качестве ответной меры российская судостроительная программа была скорректирована[5].
Не дожидаясь окончательных итогов конкурса, в рамках внесённых в 1895 году дополнений в двадцатилетнюю судостроительную программу были заказаны три «карапасных крейсера», ставших впоследствии крейсерами типа «Диана»[6]. Главной целью этих дополнений «служило уравнение наших морских сил с германскими и с силами прилегающих к Балтике второстепенных государств»[5]. Наряд на проектирование и постройку новых крейсеров был 7 апреля 1895 года выдан Главным управлением кораблестроения и снабжения Морского министерства Балтийскому заводу. Тактико-технические характеристики будущих крейсеров соизмерялись с фактическими параметрами кораблей, создаваемых в крупнейшей морской державе — Великобритании; в соответствии с этим указанием предполагалось, что за основу будет взят проект одного из крейсеров, построенных в Англии за последние годы[7]. Первоначально предполагавшийся в качестве прототипа крейсер «Астрея» был отвергнут, так как, по мнению инженеров завода, он «среди других новейших крейсеров разных наций не представляет собой тип наивыгоднейший»[7][8].
В течение месяца специалисты завода выполнили и представили в Морской технический комитет три эскизных варианта крейсеров различного водоизмещения — от 4400 до 5600 тонн. Через несколько дней был добавлен ещё один разработанный вариант водоизмещением 6000 тонн, прототипом которого стал новейший английский крейсер «Тэлбот». По мнению историков, инициатором создания и главным конструктором этого проекта стал сам управляющий заводом, старший судостроитель С. К. Ратник[9]. «В представленном Балтийским заводом проекте артиллерийское вооружение состояло из двух 203-мм и восьми 152-мм орудий, двадцати семи 57-мм орудий. Этот вариант, с учётом предписания генерал-адмирала великого князя Алексея Александровича заменить 203-мм орудия на 152-мм, и послужил основой для дальнейшей разработки»[7][10].
В ходе ряда обсуждений нового типа крейсера были согласованы его главные размерения, формы обводов корпуса, расположение помещений и ряд других параметров. Неоднократно пересматривавшийся состав артиллерийского вооружения крейсеров к маю 1896 года заключал в себе 10 152-мм, 20 75-мм и восемь 37-мм орудий[4].
В ноябре 1896 года проект был в последний раз пересмотрен ввиду неожиданно обнаружившегося перегруза в 182 тонны. Для его устранения пришлось сократить запас угля и провизии, отказаться от использования орудийных щитов и уменьшить количество 152-мм орудий до восьми[1]. Принятию этого решения способствовало то обстоятельство, что к концу 1896 года «германская угроза» отошла на второй план и более актуальным стало назревавшее противостояние с Великобританией. На бумаге проект превосходил все английские аналоги, а автономность плавания не играла большой роли ввиду договорённости с Францией об использовании в случае конфликта её морских баз[11].
Описание конструкции
Корпус
Корпус корабля собирался из мягкой судостроительной стали; состоял из набора, стальной обшивки, настила второго дна и имел три палубы — верхнюю, батарейную и броневую (карапасную), а также полубак и две платформы в оконечностях — носовую и кормовую[4]. В трюме находились ещё две платформы, расположенные по одной в оконечностях; трюм делился на отделения 13 переборками. От носа до кормы непрерывно простирался вертикальный внутренний киль, приклёпанный к двухслойному горизонтальному килю[12]. Штевни крейсеров были отлиты из бронзы.
Продольную прочность корпуса обеспечивали 135 составных шпангоутов. К набору внакрой двумя рядами заклёпок крепилась наружная стальная обшивка толщиной от 11 до 16 мм[4]. Подводная часть корпуса была обшита 102-мм тиковыми досками и поверх них — 1-мм медными листами в целях предотвращения обрастания днища. Для снижения качки вдоль корпуса устанавливались бортовые кили из 9-мм стальных листов. Палубы и платформы были покрыты тиковым настилом; вокруг орудий верхней палубы, кнехтов и битенгов настелили 89-мм дубовые доски[13]. Крейсера имели две мачты[4].
Бронирование
Броневой пояс на крейсерах типа «Диана» не предусматривался проектом, поэтому все жизненно важные части корабля (машинные, котельные и румпельное отделения, погреба артиллерийского и минного боезапаса, центральный боевой пост, помещения подводных торпедных аппаратов) прикрывались карапасной защитной палубой, выложенной из 38-мм плит в горизонтальной части и постепенно утолщающейся до 63,5 мм к бортам и оконечностям[14].
Боевая рубка, размещавшаяся на втором ярусе носовой надстройки, обшивалась 152-мм броневыми плитами. Кожухи дымовых труб, шахты элеваторов, приводы систем управления над броневой палубой прикрывались 38-мм броневой защитой[13]. Единственным прикрытием артиллерии являлась 16-мм стальная «кормовая защита», предназначенная для закрытия прислуги орудий от осколков.
Вооружение
Артиллерийское
Артиллерийское вооружение крейсеров типа «Диана» согласно окончательному варианту проекта состояло только из скорострельных орудий: восьми 152-мм патронных орудий системы Канэ с длиной ствола 45 калибров в палубных установках, двадцати четырёх 75-мм пушек Канэ с длиной ствола 50 калибров и восьми одноствольных 37-мм пушек Гочкиса. Кроме того, в состав артиллерийского вооружения входили две десантные 63,5-мм пушки системы Барановского на колёсных лафетах, предназначенные для усиления корабельного десанта[4]. Все орудия, кроме десантных пушек, были поставлены Обуховским заводом[15].
Главный калибр корабля размещался в палубных установках: на полубаке и юте находились соответственно погонное и ретирадное орудия, ещё шесть пушек попарно находились побортно на спонсонах за полубаком, в корме и на 45-м шпангоуте. 75-мм орудия, считавшиеся противоминным калибром, располагались побортно на верхней и батарейной палубах, обеспечивая обстрел по всему горизонту. 37-мм орудия были установлены на боевом марсе фок-мачты и на мостиках корабля[16].
Боезапас хранился в трюме под броневой палубой в четырёх специально оборудованных погребах. Для 152-мм орудий предполагалось иметь на борту 1414 выстрелов, для 75-мм — 6240 выстрелов, а в носовом погребе находились 3600 снарядов для 37-мм пушек[4].
Приборы управления артиллерийским огнём на крейсерах были поставлены Петербургским электромеханическим заводом «Н. К. Гейслер и К°» и позволяли регулировать как стрельбу отдельных орудий или плутонгов, так и корабля в целом[13].
| ТТХ артиллерии крейсеров типа «Диана»[15] | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Образец | 152-мм/45 пушка Канэ[17] | 75-мм/50 пушка Канэ[18] | 37-мм пушка Гочкиса[19] | ||
| Калибр, мм | 152 | 75 | 37 | ||
| Длина ствола в калибрах | 45 | 50 | 22,8 | ||
| Масса ствола, кг | 5815 — 6290 | 879 — 910 | 32,8 | ||
| Начальная скорость снаряда, м/с | 792,5 | 823 | 442 | ||
| Максимальная дальность стрельбы, м | 10 970 | 7869 | 2778 | ||
| Масса снаряда, кг | 41,4 | 4,9 | 0,5 | ||
| Скорострельность, выстр./мин | 6 | 10 | 20 | ||
Минное
В состав вооружения будущих крейсеров ещё на раннем этапе проектирования были включены надводные торпедные аппараты[5]. В начале 1897 года целесообразность их установки была впервые поставлена под сомнение, поскольку опыт японо-китайской войны показал опасность надводных торпедных аппаратов во время артиллерийского боя. В проект крейсеров типа «Диана» были своевременно внесены соответствующие изменения, и в результате корабли получили вооружение, состоящее из трёх 381-мм торпедных (минных) аппаратов: одного надводного выдвижного, расположенного в форштевне корабля, и двух подводных траверзных щитовых, установленных на носовой платформе[4]. Наводка минных аппаратов производилась корпусом корабля с помощью размещённых в боевой рубке прицелов.
Боезапас торпедных аппаратов составлял восемь самодвижущихся мин Уайтхеда. Кроме того, на крейсерах должны были находиться 35 сферических мин заграждения для установки с минного плотика или барказов[20].
Энергетическая установка
Три трёхлопастных гребных винта диаметром 4,09 м приводились в действие тремя паровыми трёхцилиндровыми машинами тройного расширения суммарной проектной мощностью 11 610 л. с. (3×3870)[21] с частотой вращения валов 135 об/мин[22]. Они должны были обеспечить крейсеру скорость 20 узлов при давлении пара 12,9 атм.
Котлы системы Бельвиля, имевшие рабочее давление 17,2 атм, размещались в трёх котельных отделениях. Восемь котлов находились в носовом и кормовом отделениях, шесть — в среднем. Свежий пар в каждый из главных механизмов подавался через детандер, в котором давление понижалось с 17,2 атм в главном паропроводе до 12,9 атм на входе в паровую машину[21]. Общая площадь колосниковых решёток была 108 м², общая поверхность нагрева 3355 м²[23]. Каждая машина имела по три цилиндра, диаметром 800, 1273 и 1900 мм, рассчитанные на рабочее давление 12,9 атм (высокое), 5,5 атм (среднее) и 2,2 атм (низкое) соответственно. Уголь загружался в ямы (12 нижних и 2 верхних), находившиеся в межбортовом пространстве у котельных отделений, а также в расположенные между броневой и батарейной палубами в районе машинных отделений восемь угольных ям для запасного топлива. В соответствии со спецификацией, угля должно было хватать на 4000 миль плавания 10-узловым ходом[22].
Крейсера оснащались тремя трёхлопастными бронзовыми винтами, конструкция которых позволяла изменять шаг винта.
Также корабли типа «Диана» были оснащены паровыми динамо-машинами общей мощностью 336 кВт.
Системы и устройства
Впервые в русском флоте на крейсерах типа «Диана» была применена водоотливная система, построенная по автономному принципу. Откачивание воды производилось восемью водоотливными турбинами (электрические центробежные насосы). Впоследствии у системы были выявлены существенные недостатки, которые удалось устранить только на «Авроре» перед её уходом на Дальний Восток в составе Второй Тихоокеанской эскадры[24].
Для выполнения различных задач каждый из крейсеров оснащался двумя паровыми катерами, двумя барказами и двумя гребными катерами. Кроме того, на борту кораблей находились по два вельбота и яла. Подъём и спуск паровых катеров осуществлялся механически, остальных плавсредств — вручную[25].
Для внутрикорабельной связи применялись переговорные трубы и звонки, а при отказе технических средств нередко прибегали к посыльным.
Пожарная система включала в себя проложенную под броневой палубой вдоль правого борта магистральную трубу и две паровые помпы. На случай возникновения пожара в угольных ямах существовала система паротушения.
Электрический рулевой привод для «Дианы» изготовила фирма «Унион», для «Паллады» — Балтийский завод, для «Авроры» — фирма «Симменс и Гальске». Такая разнотипность была обусловлена в первую очередь стремлением специалистов найти наилучший вариант для дальнейшего использования в отечественном флоте[26].
На каждом крейсере серии находились противоминные сети, предназначенные для использования при стоянке корабля на якоре на открытом рейде.
Управление кораблём
Управление кораблём в бою должно было осуществляться из боевой рубки, где были сосредоточены все необходимые для этого технические средства. В центральном посту, куда планировалось перевести управление в случае выхода из строя боевой рубки, были продублированы все эти системы (кроме прицелов минных аппаратов). В обычных условиях управление кораблём производилось из ходовой рубки, расположенной на ходовом мостике[4]. На верхней палубе под боевой рубкой находилась штурманская рубка, а в кормовой части — запасная штурманская рубка. Исследователи отмечают большую живучесть управления рулём корабля[4]: пять постов обеспечивали возможности управления крейсером по следующим вариантам[4]:
- с помощью электродвигателя румпельного устройства,
- с помощью электродвигателя управления золотниками паровой машины,
- с помощью механического привода, воздействующего на золотники паровой рулевой машины,
- с помощью штурвала в румпельном отделении, непосредственно с помощью электродвигателя рулевого устройства,
- с помощью только штурвала в румпельном отделении (при отсутствии электропитания).
Экипаж и условия обитания
По штату экипаж крейсеров насчитывал 20 офицеров и 550 кондукторов и нижних чинов. Кроме того, корабли рассчитывались на размещение флагмана со штабом; для этой цели существовали специальные кабинеты и спальни, размещённые по правому борту в кормовой части. Шестнадцать офицерских кают также были размещены в корме корабля по обоим бортам. В середине офицерских помещений находилась кают-компания, ближе к средней части корабля располагались камбуз, лазарет и хлебопекарня. Носовую часть занимали помещения команды[27].
Модернизации
В ходе эксплуатации крейсеров были выявлены многочисленные недостатки, которые старались устранить на всём протяжении службы кораблей. Тем не менее, внесённые конструктивные изменения не могли коренным образом улучшить проект, устаревший к началу XX века[28].
Вооружение кораблей типа «Диана» за годы службы претерпевало наиболее существенные изменения. Первой подверглась небольшим доработкам артиллерийская часть «Авроры»: незадолго до ухода на Дальний Восток в составе Второй Тихоокеанской эскадры крейсер получил броневые щиты толщиной в один дюйм (25,4 мм) для установок главного калибра (за исключением орудий второй носовой пары). На носовом мостике появились два пулемёта Максима, а конструкция портов 75-мм пушек последнего крейсера серии была пересмотрена и немного изменена ещё в 1902 году[29].
В 1907 году, после возвращения «Авроры» и «Дианы» с русско-японской войны, с них удалили всю малокалиберную артиллерию («Диана» оставила противоминную артиллерию на сухопутном фронте Порт-Артура) и демонтировали элеватор на фор-марс. Четыре 75-мм орудия «Авроры» были заменены на два 152-мм. Корабли лишились не нашедших применения торпедных аппаратов и мин заграждения[4].
1914 год «Диана» встретила без артиллерии: крейсер предполагалось перестроить в учебно-артиллерийский корабль, вооружив новейшими 130-мм орудиями[30]. Начавшаяся война повлекла за собой спешное вооружение «Дианы» 8-ю 120-мм пушками, нашедшимися на складе. В октябре того же года крейсер вместо 120-мм пушек получил десять 152-мм орудий, снятых с учебного корабля «Император Александр II».
В 1915 году оба крейсера получили оборудование для постановки 150 мин заграждения образца 1908 года. Вместо 16 75-мм орудий на «Авроре» установили четыре дополнительных 152-мм. Оставшиеся 75-мм пушки располагались на верхней палубе, а для защиты от авиации на корабле появилась автоматическая пушка Виккерса. «Диана» тем временем получила новые 130-мм пушки, установленные также вместо 75-мм артиллерии. Таким образом, к лету 1915 года «Аврора» имела на вооружении 14 152-мм и 4 75-мм, а «Диана» — 10 130-мм и 4 75-мм орудия[31]. Во время службы крейсеров в Або-Оландских шхерах на «Диану» и «Аврору» установили фор-тралы, шарнирно закреплённые на форштевне.
К 1941 году используемая в качестве плавбазы «Аврора» располагала разнообразной артиллерией, в числе которой, по некоторым данным, было орудие Б-13 первой серии в 50 калибров[32], а зенитная группа была представлена 8 орудиями и пулемётами.
Постройка и испытания
23 мая 1897 года в Санкт-Петербурге состоялись торжественные мероприятия по случаю закладки великим князем Алексеем Александровичем трёх новых бронепалубных крейсеров: на Галерном островке — головного корабля серии «Паллады» и «Дианы»; в Новом Адмиралтействе — «Авроры». Названия для крейсеров выбирал лично император Николай II[33].
Наибольший объём работ по формированию корпусов «Паллады» и «Дианы» пришёлся на 1898 год, так как к этому времени были завершены решения основных технических и организационных вопросов. Стапельный период постройки, продолжавшийся более трёх лет, завершился для «Паллады» 14 августа, а «Дианы» — 30 сентября 1899 года. К этому времени принимается решение об отправке этих крейсеров на Дальний Восток; на «Авроре» пока что только заканчивались строительные работы[34].
«Паллада» и «Диана» соответственно 14 августа и 10 октября 1901 года смогли выйти на испытания. Энергетические установки обоих крейсеров показали хорошие данные; так, три главные паровые машины «Паллады» развили суммарную мощность, более чем на 10 % превосходящую требования спецификации. Однако во время испытаний на скорость хода оба корабля не смогли достичь проектной 20-узловой скорости. «У „Паллады“ средняя наибольшая скорость при водоизмещении 6722 т равнялась 19,17 уз, „Диана“ в ходе испытаний, имея водоизмещение 6657 т, достигла лишь 19-узлового рубежа».[35] В ходе испытаний стрельбой на кораблях были выявлены существенные недостатки по артиллерийской части[34]. Их постарались избежать и исправить на достраивавшейся «Авроре»[36]. После подъёма затопленной в Порт-Артуре «Паллады» и последовавшего дорогостоящего ремонта, «Цугару» (так был переименован «Паллада» в японском флоте), ещё без вооружения[37], вышел на ходовые испытания, на которых развил ход 21,85 узла. Новым хозяевам потребовалось: избавить корабль от дифферента на нос (посадки «свиньёй»), тщательно отрегулировать машины и подобрать оптимальный шаг винтов[38].
10 октября 1902 года начались испытания «Авроры», в ходе которых крейсер на мерной миле развил 19,66 узла, но лишь на короткое время. Повторные испытания окончились совершенно неудовлетворительно, поэтому корабль не был принят в казну, а дальнейшие пробы перенесены на следующий год. 14 июля 1903 года крейсеру так и не удалось достичь контрактной скорости, но совокупность показанных результатов позволила принять «Аврору» в казну[39].
Служба
|
|
|
| Крейсера типа «Диана» | ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Представитель | «Диана» | «Аврора» | «Паллада» | |||
| Дата закладки | 23 мая 1897 года | 23 мая 1897 года | 23 мая 1897 года | |||
| Дата спуска на воду | 30 сентября 1899 года | 11 мая 1900 года | 14 августа 1899 года | |||
| Дата ввода в строй | 11 декабря 1901 года | 17 июля 1903 года | май 1901 года | |||
| Судьба | 21 ноября 1925 года исключён из состава РККФ и сдан на слом | Используется по настоящее время как музей | 7 мая 1924 года потоплен морской авиацией в качестве мишени[40] | |||
«Диана»
27 апреля 1896 года зачислен в списки судов Балтийского флота, 23 мая 1897 года заложен на эллинге Галерного острова в Санкт-Петербурге, спущен на воду 30 сентября 1899 года, вступил в строй 11 декабря 1901 года[40].
После вступления в строй крейсер направился на Дальний Восток в составе отряда контр-адмирала Э. А. Штакельберга. Прибыв в Порт-Артур, принял активное участие в манёврах Первой Тихоокеанской эскадры. Проводивший смотр судов эскадры генерал-адъютант Е. И. Алексеев крайне негативно отозвался о прибывших «Диане» и «Палладе»:
|
Крейсера 1-го ранга «Диана» и «Паллада», выстроенные на казенной верфи в Санкт-Петербурге, значительно отстали от своих иностранных сотоварищей по всем частям, как в отношении хода и артиллерии, так и законченности и обдуманности проекта, а также и выполнения работ. Так, например, еще в Кронштадте комиссия указала, что контрактное число сил достигается без четырех котлов, таким образом, они являются лишним грузом. Между тем, для полного комплекта артиллерийских снарядов места не нашлось и патронные погреба расположены частью рядом с котлами. Морские качества тоже не высоки, так как крейсера зарываются носом, ход же полный не достигает 20-ти узлов[41]. | 
|
С января по июль 1904 года участвовал в русско-японской войне, находясь в осаждённой крепости. После боя в Жёлтом море ушёл в Сайгон и был интернирован местными властями до окончания военных действий. После войны вернулся на Балтийское море, в Кронштадте прошёл ремонт и перевооружение[40]. В период Первой мировой войны участвовал в набеговых операциях на коммуникации противника, нёс дозорную службу, прикрывал минно-заградительные действия лёгких сил флота. С мая 1918 года по 9 ноября 1922 года находился в Кронштадтском военном порту на долговременном хранении. 21 ноября 1925 года исключён из состава РККФ.
«Аврора»
6 апреля 1897 года зачислен в списки судов Балтийского флота, 23 мая 1897 года заложен на эллинге Нового Адмиралтейства в Санкт-Петербурге, спущен на воду 11 мая 1900 года, вступил в строй 17 июля 1903 года.
В ходе русско-японской войны входил в состав Второй Тихоокеанской эскадры и принял участие в Цусимском сражении. После боя ушёл в Манилу и был интернирован местными властями до окончания военных действий. После войны вернулся на Балтийское море, в Кронштадте прошёл ремонт и перевооружение. В период Первой мировой войны участвовал в набеговых операциях на коммуникации противника, нёс дозорную службу, прикрывал минно-заградительные действия лёгких сил флота[40]. Известен своим участием в Октябрьской революции: холостым выстрелом из носового орудия крейсер подал[42][43][44][45][46] сигнал к штурму Зимнего дворца.
В ноябре 1922 года переклассифицирован в учебный корабль. В годы Великой Отечественной войны затонул в Ораниенбауме от попаданий немецких снарядов. После подъёма и реконструкции используется по настоящее время как музей.
«Паллада»
23 мая 1897 года заложен на эллинге Нового Адмиралтейства в Санкт-Петербурге, спущен на воду 14 августа 1899 года, вступил в строй в 1901 году.
После вступления в строй крейсер направился на Дальний Восток в составе отряда контр-адмирала Э. А. Штакельберга. Прибыв в Порт-Артур, принял активное участие в манёврах Первой Тихоокеанской эскадры. В первую ночь русско-японской войны получил торпедное попадание и надолго вышел из строя. 28 июля 1904 года после боя в Жёлтом море вернулся в Порт-Артур, где затонул 25 ноября 1904 года во время обстрела внутренней гавани[40]. 12 сентября 1905 года поднят японцами и переоборудован в учебный корабль «Цугару». 7 мая 1924 года потоплен в качестве мишени[40]. На испытаниях после подъёма и ремонта (который продлился пять лет) «Цугару» развил скорость почти 22 узла. Какое-то время пробыв учебным крейсером, «Цугару» был переоборудован в минный заградитель.
Оценка проекта
Постройка крейсеров типа «Диана» стала первым опытом отечественного судостроения в серийном создании кораблей такого класса[47]. По механизации и электрификации оборудования данные корабли на момент вступления в строй превосходили все построенные в России корабли[22]. Тем не менее, многие устройства отличались крайней непродуманностью и неоптимальностью, а сама конструкция крейсеров этого типа в ряду «одноклассников», строившихся, в том числе и для России, не может быть признана удачной[48]. Как отмечали современники, уже на момент вступления в строй крейсера типа «Диана» могли считаться морально устаревшими[10]: длительная постройка кораблей привела к их устареванию на стапеле. К концу XIX века скорость 20 узлов была недостаточной для крейсера, а слабое вооружение делало новые русские корабли заведомо уступающими всем потенциальным противникам[10]. Кроме того, служба этих кораблей показала недостаточную вместимость угольных ям, а значит, сниженную дальность плавания. Таким образом, крейсера типа «Диана» практически не имели никаких достоинств, но обладали целым рядом значительных недостатков[48]. Куда большую пользу крейсера «Диана», «Аврора» и «Цугару» принесли в качестве учебных кораблей в русском, советском и японском флоте. Они стали тем местом, где готовили будущих офицеров[48].
| Сравнительные ТТХ бронепалубных крейсеров конца XIX века[49][50] | |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Характеристики |  «Тэлбот» |
«Хоук» |
 «Диана» |
 «Герта» |
«Хайфлайер» |
 «Такасаго»[51] |
 «Д’Антркасто»[52] |
| Годы строительства | 1894—1896 | 1889—1893 | 1896—1901 | 1896—1898 | 1897—1899 | 1896—1898 | 1894—1899 |
| Водоизмещение, т | 5600 | 7700 | 6731 | 5660 | 5690 | 5260 | 7995 |
| Длина между перпендикулярами, м | 106 | 118 | 122 | 109 | 113 | 118 | 117 |
| Энергетическая установка, л. с. | 8000 | 12 000 | 11 600 | 10 000 | 10 000 | 15 500 | 14 500 |
| Скорость, узлов | 19 | 20 | 19 | 19 | 20 | 22,5 | 19,2 |
| Запас угля нормальный/полный, т | 550/1075 | 850/1250 | 800/1070 | 500/950 | 600/1125 | /1000 | 650/980 |
| Артиллерийское вооружение | 5 × 152-мм 6 × 120-мм 8 × 76-мм 1 × 47-мм 1 × 12-фунт |
2 × 234-мм 10 × 152-мм 12 × 57-мм |
8 × 152-мм 24 × 75-мм 8 × 37-мм 2 × 63,5-мм |
2 × 210-мм 8 × 150-мм 10 × 88-мм 10 × 37-мм |
11 × 152-мм 9 × 76-мм 6 × 47-мм |
2 × 203-мм 10 × 120-мм 12 × 76-мм 6 × 42-мм |
2 × 240-мм 12 × 138-мм 12 × 47-мм 6 × 37-мм |
| Бортовой залп | 3 × 152-мм 3 × 120-мм 4 × 76-мм |
2 × 234-мм 5 × 152-мм 6 × 57-мм |
5 × 152-мм 12 × 75-мм |
2 × 210-мм 4 × 150-мм 5 × 88-мм |
6 × 152-мм 4 × 76-мм |
2 × 203-мм 5 × 120-мм 6 × 76-мм |
2 × 240-мм 6 × 138-мм |
| Экипаж, чел. | 450 | 544 | 570 | 477 | 450 | 425 | 559 |
Напишите отзыв о статье "Бронепалубные крейсера типа «Диана»"
Примечания
- ↑ 1 2 Скворцов А. В. Крейсеры «Диана», «Паллада», «Аврора» — с. 7
- ↑ Поленов Л. Л. Крейсер «Аврора» — с. 32
- ↑ Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — Минск: Харвест, 2006. — С. 226. — ISBN 5-17-030194-4.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Поленов Л. Л. Крейсер «Аврора» — с.
- ↑ 1 2 3 Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 7
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 5
- ↑ 1 2 3 Скворцов А. В. Крейсеры «Диана», «Паллада», «Аврора» — с. 5
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 8
- ↑ Поленов Л. Л. Крейсер «Аврора» — с.
- ↑ 1 2 3 Крестьянинов В. Я. Часть I // Крейсера Российского Императорского флота 1856—1917. — 1-е изд. — СПб.: Галея Принт, 2003. — 500 с. — ISBN 5-8172-0078-3.
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 12
- ↑ Скворцов А. В. Крейсеры «Диана», «Паллада», «Аврора» — с. 13
- ↑ 1 2 3 Скворцов А. В. Крейсеры «Диана», «Паллада», «Аврора» — с. 14
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 32
- ↑ 1 2 Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 38
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 37
- ↑ А. Б. Широкорад. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 385-387.
- ↑ А. Б. Широкорад. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 356-357.
- ↑ А. Б. Широкорад. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 346-347.
- ↑ Скворцов А. В. Крейсеры «Диана», «Паллада», «Аврора» — с. 15
- ↑ 1 2 Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 39
- ↑ 1 2 3 Скворцов А. В. [tsushima.su/RU/libru/i/Page_6/page_13/skvorzov-diana/ Крейсера «Диана» и «Паллада» в русско-японскую войну] // Судостроение. — 2004. — № 2.
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 40
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 43
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 45
- ↑ Скворцов А. В. Крейсеры «Диана», «Паллада», «Аврора» — с. 25
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 46—47
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 127
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 73
- ↑ Скворцов А. В. Крейсеры «Диана», «Паллада», «Аврора» — с. 36
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 100
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 117
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 13
- ↑ 1 2 Поленов Л. Л. Крейсер «Аврора» — с.
- ↑ Скворцов А. В. Крейсеры «Диана», «Паллада», «Аврора» — с. 11
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 23
- ↑ Крейсера, 2015, с. 443.
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 22
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 25
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Бережной С. С. Крейсера и миноносцы: Справочник. — М.: Военное издательство, 2002. — Т. 2. — 472 с. — (Корабли и суда российского флота). — 5000 экз. — ISBN 5-203-01780-8.
- ↑ А. В. Скворцов. Крейсер II ранга «Боярин». — СПб.: Гангут, 2003. — (Мидель-шпангоут). — ISBN 5-85875-019-2.
- ↑ Великая Октябрьская социалистическая революция // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ Прочко И. С. Артиллерия в боях за Родину. — М.: Воениздат, 1957. — 328 с. — С. 37—39.
- ↑ Аммон Г. А. Морские памятные даты / Под ред. В. Н. Алексеева. — М.: Воениздат, 1987. — С. 200.
- ↑ Боевой путь Советского Военно-Морского Флота / В. И. Ачкасов и др.; под ред. док. ист. наук А. В. Басова; рецензенты: док. ист. наук Г. А. Амман, А. А. Потапов. — 4-е изд., испр. и доп. — М.: Воениздат, 1988. — С. 41, прил. — ISBN 5-203-00527-3.
- ↑ Кусков В. П. Корабли Октября. — Л.: Лениздат, 1984. — С. 3.
- ↑ Скворцов А. В. Крейсеры «Диана», «Паллада», «Аврора» — с. 27
- ↑ 1 2 3 Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 126—127
- ↑ Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада» — с. 11
- ↑ Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — Минск: Харвест, 2006. — С. 191—192. — ISBN 5-17-030194-4.
- ↑ Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — С. 273.
- ↑ Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — С. 205.
</ol>
Литература
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — Минск: Харвест, 2006. — С. 226—228. — ISBN 5-17-030194-4.
- Скворцов А. В. Крейсеры «Диана», «Паллада», «Аврора». — СПб.: ЛеКо, 2005. — 88 с. — ISBN 5-902236-22-3.
- Новиков В., Сергеев А. Богини Российского флота. «Аврора», «Диана», «Паллада». — М.: Коллекция; Яуза; ЭКСМО, 2009. — 128 с. — ISBN 978-5-699-33382-0.
- Поленов Л. Л. Крейсер «Аврора». — Л.: Судостроение, 1987. — 264 с. — (Замечательные корабли).
- Скворцов А. В. [tsushima.su/RU/libru/i/Page_6/page_13/skvorzov-diana/ Крейсера «Диана» и «Паллада» в русско-японскую войну] // Судостроение. — 2004. — № 2.
- Тарас А. Корабли Российского императорского флота 1892—1917 гг. Энциклопедия. — Харвест, 2000. — ISBN 985-433-888-6.
- Бережной С. С. Крейсера и миноносцы: Справочник. — М.: Военное издательство, 2002. — Т. 2. — 472 с. — (Корабли и суда российского флота). — 5000 экз. — ISBN 5-203-01780-8.
- Крестьянинов В. Я. Часть I // Крейсера Российского Императорского флота 1856—1917. — 1-е изд. — СПб.: Галея Принт, 2003. — 500 с. — ISBN 5-8172-0078-3.
- Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — М.: Яуза, ЭКСМО, 2015. — ISBN 978-5-699-84344-2.
Ссылки
- [navsource.narod.ru/ Архив фотографий кораблей русского и советского ВМФ] (рус.). Проверено 25 апреля 2011. [www.webcitation.org/6113jKXdO Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
- [infoart.udm.ru/history/navy/ruscl005.htm Класс «Паллада»] (рус.). Проверено 25 апреля 2011. [www.webcitation.org/6113kDeuU Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
- [www.mmt.ru/win/ships/diana/amain.htm Крейсера типа «Диана»] (рус.). Проверено 25 апреля 2011. [www.webcitation.org/6113lCzkZ Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
| ||||||||||||||||||||||||
 |
Эта статья входит в число хороших статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Бронепалубные крейсера типа «Диана»
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.
Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.
Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.
В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да, он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая прежнюю его нежность и теперь глядя на его доброе и грустное лицо, она вдруг поняла причину его холодности.
– Почему же, граф, почему? – вдруг почти вскрикнула она невольно, подвигаясь к нему. – Почему, скажите мне? Вы должны сказать. – Он молчал. – Я не знаю, граф, вашего почему, – продолжала она. – Но мне тяжело, мне… Я признаюсь вам в этом. Вы за что то хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно. – У нее слезы были в глазах и в голосе. – У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря… Извините меня, прощайте. – Она вдруг заплакала и пошла из комнаты.
– Княжна! постойте, ради бога, – вскрикнул он, стараясь остановить ее. – Княжна!
Она оглянулась. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным.
……
Осенью 1814 го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.
В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820 му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, он скоро так пристрастился к хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти исключительным занятием. Николай был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над теоретическими сочинениями о хозяйстве, не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не занимался отдельно ни одной частью хозяйства. У него перед глазами всегда было только одно именье, а не какая нибудь отдельная часть его. В именье же главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг – то есть работник мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.
Принимая в управление имение, Николай сразу, без ошибки, по какому то дару прозрения, назначал бурмистром, старостой, выборным тех самых людей, которые были бы выбраны самими мужиками, если б они могли выбирать, и начальники его никогда не переменялись. Прежде чем исследовать химические свойства навоза, прежде чем вдаваться в дебет и кредит (как он любил насмешливо говорить), он узнавал количество скота у крестьян и увеличивал это количество всеми возможными средствами. Семьи крестьян он поддерживал в самых больших размерах, не позволяя делиться. Ленивых, развратных и слабых он одинаково преследовал и старался изгонять из общества.
При посевах и уборке сена и хлебов он совершенно одинаково следил за своими и мужицкими полями. И у редких хозяев были так рано и хорошо посеяны и убраны поля и так много дохода, как у Николая.
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме; только когда возможно было отдать в солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания. Во всех же распоряжениях, касавшихся мужиков, он никогда не испытывал ни малейшего сомнения. Всякое распоряжение его – он это знал – будет одобрено всеми против одного или нескольких.
Он одинаково не позволял себе утруждать или казнить человека потому только, что ему этого так хотелось, как и облегчать и награждать человека потому, что в этом состояло его личное желание. Он не умел бы сказать, в чем состояло это мерило того, что должно и чего не должно; но мерило это в его душе было твердо и непоколебимо.
Он часто говаривал с досадой о какой нибудь неудаче или беспорядке: «С нашим русским народом», – и воображал себе, что он терпеть не может мужика.
Но он всеми силами души любил этот наш русский народ и его быт и потому только понял и усвоил себе тот единственный путь и прием хозяйства, которые приносили хорошие результаты.
Графиня Марья ревновала своего мужа к этой любви его и жалела, что не могла в ней участвовать, но не могла понять радостей и огорчений, доставляемых ему этим отдельным, чуждым для нее миром. Она не могла понять, отчего он бывал так особенно оживлен и счастлив, когда он, встав на заре и проведя все утро в поле или на гумне, возвращался к ее чаю с посева, покоса или уборки. Она не понимала, чем он восхищался, рассказывая с восторгом про богатого хозяйственного мужика Матвея Ермишина, который всю ночь с семьей возил снопы, и еще ни у кого ничего не было убрано, а у него уже стояли одонья. Она не понимала, отчего он так радостно, переходя от окна к балкону, улыбался под усами и подмигивал, когда на засыхающие всходы овса выпадал теплый частый дождик, или отчего, когда в покос или уборку угрожающая туча уносилась ветром, он, красный, загорелый и в поту, с запахом полыни и горчавки в волосах, приходя с гумна, радостно потирая руки, говорил: «Ну еще денек, и мое и крестьянское все будет в гумне».
Еще менее могла она понять, почему он, с его добрым сердцем, с его всегдашнею готовностью предупредить ее желания, приходил почти в отчаяние, когда она передавала ему просьбы каких нибудь баб или мужиков, обращавшихся к ней, чтобы освободить их от работ, почему он, добрый Nicolas, упорно отказывал ей, сердито прося ее не вмешиваться не в свое дело. Она чувствовала, что у него был особый мир, страстно им любимый, с какими то законами, которых она не понимала.
Когда она иногда, стараясь понять его, говорила ему о его заслуге, состоящей в том, что он делает добро своих подданных, он сердился и отвечал: «Вот уж нисколько: никогда и в голову мне не приходит; и для их блага вот чего не сделаю. Все это поэзия и бабьи сказки, – все это благо ближнего. Мне нужно, чтобы наши дети не пошли по миру; мне надо устроить наше состояние, пока я жив; вот и все. Для этого нужен порядок, нужна строгость… Вот что!» – говорил он, сжимая свой сангвинический кулак. «И справедливость, разумеется, – прибавлял он, – потому что если крестьянин гол и голоден, и лошаденка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает».
И, должно быть, потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что нибудь для других, для добродетели, – все, что он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. «Хозяин был… Наперед мужицкое, а потом свое. Ну и потачки не давал. Одно слово – хозяин!»
Одно, что мучило Николая по отношению к его хозяйничанию, это была его вспыльчивость в соединении с старой гусарской привычкой давать волю рукам. В первое время он не видел в этом ничего предосудительного, но на второй год своей женитьбы его взгляд на такого рода расправы вдруг изменился.
Однажды летом из Богучарова был вызван староста, заменивший умершего Дрона, обвиняемый в разных мошенничествах и неисправностях. Николай вышел к нему на крыльцо, и с первых ответов старосты в сенях послышались крики и удары. Вернувшись к завтраку домой, Николай подошел к жене, сидевшей с низко опущенной над пяльцами головой, и стал рассказывать ей, по обыкновению, все то, что занимало его в это утро, и между прочим и про богучаровского старосту. Графиня Марья, краснея, бледнея и поджимая губы, сидела все так же, опустив голову, и ничего не отвечала на слова мужа.
– Эдакой наглый мерзавец, – говорил он, горячась при одном воспоминании. – Ну, сказал бы он мне, что был пьян, не видал… Да что с тобой, Мари? – вдруг спросил он.
Графиня Марья подняла голову, хотела что то сказать, но опять поспешно потупилась и собрала губы.
– Что ты? что с тобой, дружок мой?..
Некрасивая графиня Марья всегда хорошела, когда плакала. Она никогда не плакала от боли или досады, но всегда от грусти и жалости. И когда она плакала, лучистые глаза ее приобретали неотразимую прелесть.
Как только Николай взял ее за руку, она не в силах была удержаться и заплакала.
– Nicolas, я видела… он виноват, но ты, зачем ты! Nicolas!.. – И она закрыла лицо руками.
Николай замолчал, багрово покраснел и, отойдя от нее, молча стал ходить по комнате. Он понял, о чем она плакала; но вдруг он не мог в душе своей согласиться с ней, что то, с чем он сжился с детства, что он считал самым обыкновенным, – было дурно.
«Любезности это, бабьи сказки, или она права?» – спрашивал он сам себя. Не решив сам с собою этого вопроса, он еще раз взглянул на ее страдающее и любящее лицо и вдруг понял, что она была права, а он давно уже виноват сам перед собою.
– Мари, – сказал он тихо, подойдя к ней, – этого больше не будет никогда; даю тебе слово. Никогда, – повторил он дрогнувшим голосом, как мальчик, который просит прощения.
Слезы еще чаще полились из глаз графини. Она взяла руку мужа и поцеловала ее.
– Nicolas, когда ты разбил камэ? – чтобы переменить разговор, сказала она, разглядывая его руку, на которой был перстень с головой Лаокоона.
– Нынче; все то же. Ах, Мари, не напоминай мне об этом. – Он опять вспыхнул. – Даю тебе честное слово, что этого больше не будет. И пусть это будет мне память навсегда, – сказал он, указывая на разбитый перстень.
С тех пор, как только при объяснениях со старостами и приказчиками кровь бросалась ему в лицо и руки начинали сжиматься в кулаки, Николай вертел разбитый перстень на пальце и опускал глаза перед человеком, рассердившим его. Однако же раза два в год он забывался и тогда, придя к жене, признавался и опять давал обещание, что уже теперь это было последний раз.
– Мари, ты, верно, меня презираешь? – говорил он ей. – Я стою этого.
– Ты уйди, уйди поскорее, ежели чувствуешь себя не в силах удержаться, – с грустью говорила графиня Марья, стараясь утешить мужа.
В дворянском обществе губернии Николай был уважаем, но не любим. Дворянские интересы не занимали его. И за это то одни считали его гордым, другие – глупым человеком. Все время его летом, с весеннего посева и до уборки, проходило в занятиях по хозяйству. Осенью он с тою же деловою серьезностию, с которою занимался хозяйством, предавался охоте, уходя на месяц и на два в отъезд с своей охотой. Зимой он ездил по другим деревням и занимался чтением. Чтение его составляли книги преимущественно исторические, выписывавшиеся им ежегодно на известную сумму. Он составлял себе, как говорил, серьезную библиотеку и за правило поставлял прочитывать все те книги, которые он покупал. Он с значительным видом сиживал в кабинете за этим чтением, сперва возложенным на себя как обязанность, а потом сделавшимся привычным занятием, доставлявшим ему особого рода удовольствие и сознание того, что он занят серьезным делом. За исключением поездок по делам, бо льшую часть времени зимой он проводил дома, сживаясь с семьей и входя в мелкие отношения между матерью и детьми. С женой он сходился все ближе и ближе, с каждым днем открывая в ней новые душевные сокровища.
Соня со времени женитьбы Николая жила в его доме. Еще перед своей женитьбой Николай, обвиняя себя и хваля ее, рассказал своей невесте все, что было между ним и Соней. Он просил княжну Марью быть ласковой и доброй с его кузиной. Графиня Марья чувствовала вполне вину своего мужа; чувствовала и свою вину перед Соней; думала, что ее состояние имело влияние на выбор Николая, не могла ни в чем упрекнуть Соню, желала любить ее; но не только не любила, а часто находила против нее в своей душе злые чувства и не могла преодолеть их.
Однажды она разговорилась с другом своим Наташей о Соне и о своей к ней несправедливости.
– Знаешь что, – сказала Наташа, – вот ты много читала Евангелие; там есть одно место прямо о Соне.
– Что? – с удивлением спросила графиня Марья.
– «Имущему дастся, а у неимущего отнимется», помнишь? Она – неимущий: за что? не знаю; в ней нет, может быть, эгоизма, – я не знаю, но у нее отнимется, и все отнялось. Мне ее ужасно жалко иногда; я ужасно желала прежде, чтобы Nicolas женился на ней; но я всегда как бы предчувствовала, что этого не будет. Она пустоцвет, знаешь, как на клубнике? Иногда мне ее жалко, а иногда я думаю, что она не чувствует этого, как чувствовали бы мы.
И несмотря на то, что графиня Марья толковала Наташе, что эти слова Евангелия надо понимать иначе, – глядя на Соню, она соглашалась с объяснением, данным Наташей. Действительно, казалось, что Соня не тяготится своим положением и совершенно примирилась с своим назначением пустоцвета. Она дорожила, казалось, не столько людьми, сколько всей семьей. Она, как кошка, прижилась не к людям, а к дому. Она ухаживала за старой графиней, ласкала и баловала детей, всегда была готова оказать те мелкие услуги, на которые она была способна; но все это принималось невольно с слишком слабою благодарностию…
Усадьба Лысых Гор была вновь отстроена, но уже не на ту ногу, на которой она была при покойном князе.
Постройки, начатые во времена нужды, были более чем просты. Огромный дом, на старом каменном фундаменте, был деревянный, оштукатуренный только снутри. Большой поместительный дом с некрашеным дощатым полом был меблирован самыми простыми жесткими диванами и креслами, столами и стульями из своих берез и работы своих столяров. Дом был поместителен, с комнатами для дворни и отделениями для приезжих. Родные Ростовых и Болконских иногда съезжались гостить в Лысые Горы семьями, на своих шестнадцати лошадях, с десятками слуг, и жили месяцами. Кроме того, четыре раза в год, в именины и рожденья хозяев, съезжалось до ста человек гостей на один два дня. Остальное время года шла ненарушимо правильная жизнь с обычными занятиями, чаями, завтраками, обедами, ужинами из домашней провизии.
Выл канун зимнего Николина дня, 5 е декабря 1820 года. В этот год Наташа с детьми и мужем с начала осени гостила у брата. Пьер был в Петербурге, куда он поехал по своим особенным делам, как он говорил, на три недели, и где он теперь проживал уже седьмую. Его ждали каждую минуту.
5 го декабря, кроме семейства Безуховых, у Ростовых гостил еще старый друг Николая, отставной генерал Василий Федорович Денисов.
6 го числа, в день торжества, в который съедутся гости, Николай знал, что ему придется снять бешмет, надеть сюртук и с узкими носками узкие сапоги и ехать в новую построенную им церковь, а потом принимать поздравления и предлагать закуски и говорить о дворянских выборах и урожае; но канун дня он еще считал себя вправе провести обычно. До обеда Николай поверил счеты бурмистра из рязанской деревни, по именью племянника жены, написал два письма по делам и прошелся на гумно, скотный и конный дворы. Приняв меры против ожидаемого на завтра общего пьянства по случаю престольного праздника, он пришел к обеду и, не успев с глазу на глаз переговорить с женою, сел за длинный стол в двадцать приборов, за который собрались все домашние. За столом были мать, жившая при ней старушка Белова, жена, трое детей, гувернантка, гувернер, племянник с своим гувернером, Соня, Денисов, Наташа, ее трое детей, их гувернантка и старичок Михаил Иваныч, архитектор князя, живший в Лысых Горах на покое.
Графиня Марья сидела на противоположном конце стола. Как только муж сел на свое место, по тому жесту, с которым он, сняв салфетку, быстро передвинул стоявшие перед ним стакан и рюмку, графиня Марья решила, что он не в духе, как это иногда с ним бывает, в особенности перед супом и когда он прямо с хозяйства придет к обеду. Графиня Марья знала очень хорошо это его настроение, и, когда она сама была в хорошем расположении, она спокойно ожидала, пока он поест супу, и тогда уже начинала говорить с ним и заставляла его признаваться, что он без причины был не в духе; но нынче она совершенно забыла это свое наблюдение; ей стало больно, что он без причины на нее сердится, и она почувствовала себя несчастной. Она спросила его, где он был. Он отвечал. Она еще спросила, все ли в порядке по хозяйству. Он неприятно поморщился от ее ненатурального тона и поспешно ответил.
«Так я не ошибалась, – подумала графиня Марья, – и за что он на меня сердится?» В тоне, которым он отвечал ей, графиня Марья слышала недоброжелательство к себе и желание прекратить разговор. Она чувствовала, что ее слова были неестественны; но она не могла удержаться, чтобы не сделать еще несколько вопросов.
Разговор за обедом благодаря Денисову скоро сделался общим и оживленным, и графиня Марья не говорила с мужем. Когда вышли из за стола и пришли благодарить старую графиню, графиня Марья поцеловала, подставляя свою руку, мужа и спросила, за что он на нее сердится.
– У тебя всегда странные мысли; и не думал сердиться, – сказал он.
Но слово всегда отвечало графине Марье: да, сержусь и не хочу сказать.
Николай жил с своей женой так хорошо, что даже Соня и старая графиня, желавшие из ревности несогласия между ними, не могли найти предлога для упрека; но и между ними бывали минуты враждебности. Иногда, именно после самых счастливых периодов, на них находило вдруг чувство отчужденности и враждебности; это чувство являлось чаще всего во времена беременности графини Марьи. Теперь она находилась в этом периоде.
– Ну, messieurs et mesdames, – сказал Николай громко и как бы весело (графине Марье казалось, что это нарочно, чтобы ее оскорбить), – я с шести часов на ногах. Завтра уж надо страдать, а нынче пойти отдохнуть. – И, не сказав больше ничего графине Марье, он ушел в маленькую диванную и лег на диван.
«Вот это всегда так, – думала графиня Марья. – Со всеми говорит, только не со мною. Вижу, вижу, что я ему противна. Особенно в этом положении». Она посмотрела на свой высокий живот и в зеркало на свое желто бледное, исхудавшее лицо с более, чем когда нибудь, большими глазами.
И все ей стало неприятно: и крик и хохот Денисова, и разговор Наташи, и в особенности тот взгляд, который на нее поспешно бросила Соня.
Соня всегда была первым предлогом, который избирала графиня Марья для своего раздражения.
Посидев с гостями и не понимая ничего из того, что они говорили, она потихоньку вышла и пошла в детскую.
Дети на стульях ехали в Москву и пригласили ее с собою. Она села, поиграла с ними, но мысль о муже и о беспричинной досаде его не переставая мучила ее. Она встала и пошла, с трудом ступая на цыпочки, в маленькую диванную.
