Бронепалубные крейсера типа «Кёнигсберг»
Бронепалубные крейсера типа «Кёнигсберг» — тип крейсеров германского императорского флота времён Первой мировой войны. Являлись развитием крейсеров типа «Бремен». Построено 4 единицы: «Кёнигсберг», «Нюрнберг», «Штутгарт», «Штеттин». Их усовершенствованным вариантом стали крейсера типа «Дрезден».
Содержание
Проектирование
Спроектированные в 1904—1905 гг., крейсера типа «Кёнигсберг» стали одной из модификаций крейсера «Бремен». Корабли стали чуть больше в размерах, а также получили иную форму носовой оконечности, с гораздо менее выраженным тараном. Проектная скорость новых кораблей была на узел больше чем у предшественников, один крейсер в серии заказывался с турбинной установкой[5].
Конструкция
Между кораблями, несмотря на формальную принадлежность к одному типу, существовали различия, так «Кенигсберг» имел нормальное водоизмещение 3390 т, полное — 3814 т, «Штутгарт» и «Нюрнберг»: нормальное — 3469 т, полное — 3902 т и 4002 т соответственно, «Штеттин»: нормальное — 3480 т, полное — 3822 т[4].
Головной корабль серии, «Кёнигсберг» отличался основными размерениями, внешним видом и некоторыми элементами конструкции корпуса (крейсер имел три котельных отделения, остальные пять[5]), он был 114,8 метров в длину по ватерлинии, имел 115,3 м максимальную длину, ширину 13,2 м и осадку 5,29 м. Остальные три корабля были 116,8 м в длину по ватерлинии и максимальную 117,4 м, они имели ширину 13,3 м и осадку 5,17-5,3 м[4]. Крейсер «Штеттин» в качестве энергетической установки имел паровые турбины и был четырёхвальным (остальные корабли имели паровые машины тройного расширения и два гребных вала)[6].
Благодаря прогрессу в судостроении корпуса кораблей типа Кенигсберг удалось облегчить без потерь в прочности, в отдельных местах была уменьшена толщина брони, что вместе позволило выиграть почти 300 тонн и установить более мощные машины[7].
Силовая установка
Силовая установка первых трёх кораблей типа состояла из двух 3-цилиндровых паровых машин тройного расширения, номинальной мощностью 12 000 (8948 кВт) индикаторных лошадиных силы на расчётную скорость 23 узла (43 км / ч)[2]. На испытаниях крейсера развили скорость 23,4 — 24,1 узла при мощности 13 146 — 13 918 л. с[2][4]. «Штеттин» вместо этого был снабжен парой паровых турбин Парсонса, рассчитанных на суммарную мощность 13 500 лошадиных сил на валу (10 100 кВт) и максимальную скорость 24 узла (44 км / ч). Он тоже превысил проектную скорость, развив на испытаниях скорость 25,2 узла, при мощности 21 670 л.с. На крейсерах типа «Кёнигсберг» устанавливались 11 тонкотрубных двухтопочных котлов военно-морского типа, вырабатывающие пар с рабочим давлением 16 атм. с общей поверхностью нагрева 3010 м²[4] дым из которых выводился в три трубы[4].
Дальность плаванья составляла 4120-4170 морских миль на 12 узлах. Дальность плаванья «Кёнигсберга» после переоборудования в 1911—1912 годах достигла 5750 морских миль на 12 узлах[4].
Вооружение
Главный калибр состоял из десяти 10,5 см SK L/40 орудий в одиночных установках. Два из них были помещены бок о бок впереди на баке, шесть были расположены в средней части судна, три с каждой стороны, и два были помещены бок о бок на корме. Пушки могли поражать цели на дальностях до 12 200 м. Боекомплект составлял 1500 выстрелов (150 снарядов на ствол)[8]. Из-за нехватки положенных по проекту автоматических пушек Ма́ксима, корабли были также вооружены восемью («Нюрнберг» — десятью) 5,2 см L/55 орудиями с общим боезапасом 4000 выстрелов[5]. Крейсера были также оснащены двумя 45 см траверсными подводными торпедными аппаратами с общим боезапасом из пяти торпед[8].
Бронирование
Броневая палуба являлась главной защитой крейсеров. Горизонтальный участок палубы имел толщину 20-30 мм, скосы опускавшиеся к бортам имели толщину 45-80 мм. Также палуба опускалась к носу и корме крейсера. Боевая рубка имела толщину стенок из Крупповской брони 100 мм, а стальную 20 мм крышу. Щиты орудий главного калибра были толщиной 50 мм[4].
История службы
Крейсера типа «Кёнигсберг» принимали активное участие в боевых действиях на море в период Первой мировой войны.
«Нюрнберг» входил в состав Германской Восточно-Азиатской крейсерской эскадры эскадры адмирала Шпее. Принимал участие в сражении при Коронеле 1 октября 1914 года и потоплен в бою английским броненосным крейсером «Кент» в ходе сражения у Фолклендских островов 8 декабря 1914, погибло 327 человек.
«Кёнигсберг» с началом войны под командованием фрегаттен-капитана Лоофа действовал на торговых коммуникациях Британской империи в Индийском океане, потопил британский бронепалубный крейсер «Пегасус». 30 октября 1914 года был блокирован англичанами в дельте реки Руфиджи и 11 июля 1915 разрушен огнём мониторов.
«Штутгарт» с 1908 года использовался как учебный артиллерийский корабль. В 1914 году вновь вошёл в состав флота и в 1919 продан на слом. «Штеттин» с 1917 года использовался как учебный, а в 1919 году также продан на слом[6].
Список кораблей типа[6]
| Название | Верфь-строитель | Дата закладки | Дата спуска на воду | Дата вступления в состав флота |
Дата вывода из состава флота/гибели |
Судьба |
|---|---|---|---|---|---|---|
| SMS Königsberg | Kaiserliche Werft Киль |
1905 | 12 декабря 1905 | 6 апреля 1907 | 11 июля 1915 | Заблокирован в устье реки Руфиджи в Восточной Африке, разрушен огнём британских мониторов |
| SMS Nürnberg | Kaiserliche Werft Киль |
1906 | 29 августа 1906 | 10 апреля 1908 | 8 декабря 1914 | Погиб в бою с английским броненосным крейсером «Кент» в ходе сражения у Фолклендских островов |
| SMS Stuttgart | Kaiserliche Werft Данциг |
1905 | 22 сентября 1906 | 1 февраля 1908 | 1919 | Исключен из списков флота |
| SMS Stettin | AG Vulcan Штеттин |
1906 | 7 марта 1907 | 29 октября 1907 | 1919 | Исключен из списков флота |
Оценка проекта
| ТТХ крейсеров | ||||||||||
| Характеристики | «Нюрнберг»[9]
|
«Аметист»[10]
|
«Патфайндер»[11][12]
|
«Изумруд»[13]
|
«SMS Hamburg»[14]
|
«SMS Lübeck»[14]
| ||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Год закладки | 1906 | 1903 | 1903 | 1902 | 1902 | 1903 | ||||
| Год ввода в строй | 1908 | 1905 | 1905 | 1904 | 1904 | 1905 | ||||
| Размерения, м (Д×Ш×О) | 116,8 ×13,3 ×5,24 | 113,9×12,2×4,4 | 116×11,77×3,96 | 111,1×12,2×5,2 | 111,1×13,3×5,61 | 111,1×13,3×5,40 | ||||
| Водоизмещение, т[прим. 2] | 3469 | 3048 | 2946 | 3330 | 3278 | 3265 | ||||
| Вооружение | 10 — 10,5-см, 10 — 5,2-см, ТА 2×1 — 45-см | 12 — 102-мм, 8 — 47-мм, ТА 2×1 — 450-мм | 10 — 76,2-мм, 8 — 47-мм, ТА 2×1 — 450-мм | 8 — 120-мм, 6 — 47-мм, ТА 3×1 — 381-мм | 10 — 10,5-см, 10 — 5,2-см, ТА 2×1 — 45-см | 10 — 10,5-см, 10 — 5,2-см, ТА 2×1 — 45-см | ||||
| Бронирование, мм | Палуба — 20 — 30, скосы — 45-80, щиты — 50, рубка — 100 | Палуба — 20-51, щиты — 25, рубка- 76 | Палуба — 16—37, пояс — 51, рубка — 76,2 | Палуба — 30, скосы — 50, щиты — 25, рубка — 30 | Палуба — 20 — 35, скосы — 50—80, щиты — 50, рубка — 100 | Палуба — 20 — 35, скосы — 50—80, щиты — 50, рубка — 100 | ||||
| Энергетическая установка, л. с. | ПМ, 12 000[2] | ПТ, 12 000 | ПМ, 16 500 | ПМ, 17 000 | ПМ, 10 000 | ПТ, 11 500 | ||||
| Дальность плавания, морские мили | 4120 на 12 узлах | 5500 на 10 узлах | 3400 на 10 узлах | 4500 на 10 узлах | 4270 на 12 узлах | 3800 на 12 узлах | ||||
| Проектная скорость, узлов | 23 | 22,5 | 25 | 24 | 22 | 22,5 | ||||
| Максимальная скорость, узлов | 23,4 | 23,4 | 25,22 | 22,5 | 23,3 | 23,1 | ||||
Напишите отзыв о статье "Бронепалубные крейсера типа «Кёнигсберг»"
Комментарии
- ↑ Все данные на момент вступления в строй
- ↑ Для британских и американских кораблей в источниках водоизмещение даётся в длинных тоннах, поэтому оно пересчитано в метрические тонны
Примечания
- ↑ Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910 стр.254
- ↑ 1 2 3 4 5 Conway's, 1906—1921. — P.157
- ↑ Трубицын, 1997.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Gröner. Band 1. — P.131
- ↑ 1 2 3 Крейсера, 2015, с. 195.
- ↑ 1 2 3 Ю. В. Апальков ВМС Германии 1914—1918 гг. Справочник по корабельному составу
- ↑ Крейсера, 2015, с. 196.
- ↑ 1 2 Gröner. Band 1. — P.133
- ↑ Gröner. Band 1. — P.131-133
- ↑ Conway’s 1860—1905, 1980, p. 84.
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P.53
- ↑ Conway’s 1860—1905, 1980, p. 85.
- ↑ Conway’s 1860—1905, 1980, p. 196.
- ↑ 1 2 Gröner. Band 1. — P.129
Литература
- Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1906—1921 / Gray, Randal (ed.). — London: Conway Maritime Press, 1985. — 439 p. — ISBN 0-85177-245-5. (англ.)
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1980. — ISBN 0-85177-133-5.
- Ю. В. Апальков. ВМС Германии 1914—1918 гг. Справочник по корабельному составу. "Морская Коллекция", №3, 1996. — Моделист-Конструктор. — (Морская Коллекция).
- Трубицын С. Б. Лёгкие крейсера Германии (1914-1918 гг.). — Издательство альманаха «Корабли и сражения», 1997. — 98 с.
- Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой / ответственный редактор Л. Незвинская. — М.: Яуза, ЭКСМО, 2015. — 448 с. — (Война на море). — 1400 экз. — ISBN 978-5-699-84344-2.
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — М.: АСТ, 2006. — ISBN 5-17-030194-4.
- Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Бронепалубные крейсера типа «Кёнигсберг»
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..
Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
