Бронза, Григорий Захарович

Григорий Захарович Бронза
Григорий Бронза в Музее Суворова в Тирасполе
Дата рождения:	30 апреля 1927(1927-04-30)
Место рождения:	Большая Врадиевка, Первомайский округ, УССР, СССР
Дата смерти:	30 января 2010(2010-01-30) (82 года)
Место смерти:	Тирасполь, ПМР
Гражданство:	СССР СССР, ПМР ПМР
Жанр:	графика почтовых марок, скульптура, живопись, гравюра
Награды:
© Работы этого автора несвободны

Григо́рий Заха́рович Бро́нза (30 апреля 1927, с. Большая Врадиевка Первомайского округа, УССР — 30 января 2010, Тирасполь, ПМР) — приднестровский художник-реставратор, почётный член Союза художников Приднестровской Молдавской Республики (ПМР), автор почтовых марок ПМР и Молдавии. Создатель ряда музеев на территории постсоветского пространства, посвящённых русскому воинству и Советской Армии. В Тирасполе, в расположении Оперативной группы российских войск в Приднестровье (ОГРВ), им непосредственно были созданы Музей воинской славы и Музей Суворова.

Биография

Григорий Бронза родился 30 апреля 1927 года в селе Большая Врадиевка Первомайского округа Украинской ССР. Детство он провёл в Сталинграде, куда отец привёз свою семью в 1929 году, спасая от голода. В 1935 году Григорий начал обучение в школе. Однако закончить шестой класс ему помешала война. Поначалу пятнадцатилетний юноша добровольцем вывозил хлеб с прифронтовой станции Карповской, а затем на гужевых повозках доставлял на передовую боеприпасы, забирал раненых бойцов в Сталинградские госпитали. При обстреле обоза отрядом немецких мотоциклистов, Григорий был тяжело ранен и полгода провёл в госпитале. Затем Бронза работал в геологической партии на Урале.

В ноябре 1944 года, в 16 лет, Григорий ушёл добровольцем на фронт. После ускоренных курсов в учебной стрелковой дивизии, его отправили на 1-й Украинский фронт.

В 1945 году Григорий Захарович был снят с фронта и направлен на Дальний Восток в спецроту особого учебного батальона, который являлся прообразом современного армейского спецназа. В конце июля 1945 года спецрота, в которой служил Григорий Бронза, покинула учебный лагерь и в полночь 9 августа пересекла границу с Маньчжоу-го. Перед диверсантами стояла боевая задача разоружить японскую пограничную заставу для беспрепятственного прохождения советских войск в Маньчжурию. В составе спецроты Григорий Бронза участвовал также в захвате штаба Квантунской армии, находившемся в городе Янцзы. В том же городе бойцы спецроты успешно отразили атаку диверсионной группы противника. Вскоре после этого спецроту перебросили в Корею для захвата японского военного аэродрома в Пхеньяне.

В Корее Григорию Захаровичу исполнилось 18 лет. Из роты спецназа его призвали на срочную службу. На сверхсрочной службе Бронза несколько лет командовал различными взводами: стрелковым, сапёрным, артиллерийским и танковым. После войны в составе спецроты охранял Ким Ир Сена. До 1948 года он служил в посёлке Смоляниново (Шкотовского района Приморского края) в 40-й имени Орджоникидзе ордена Ленина и ордена Суворова мотострелковой дивизии, а затем в Молдавской ССР в городе Тирасполь в 59-й гвардейской Краматорской стрелковой дивизии. Из армии Григорий Захарович уволился в 1956 году.

В 1994 году, по указанию командующего 14-й общевойсковой армией генерал-майора А. И. Лебедя, Г. З. Бронза был введен в штат 59-й мотострелковой дивизии.

Умер Григорий Захарович Бронза 30 января 2010 года в Тирасполе.

Творчество

Григорий Захарович Бронза — автор множества эскизов марок, почтовых карточек, памятных конвертов, значков, орденов, штемпелей спецгашения. Он принимал участие во всех городских выставках художников-любителей Тирасполя.

В 1971 году на территории 59-й гвардейской Краматорской стрелковой дивизии Григорий Захарович создал памятник солдатам, погибшим в Великой Отечественной войне. На памятнике изображены портреты двух солдат. Весь стройматериал (камень, бетон, цемент), использовавшийся при строительстве памятника, Бронза с двумя солдатами из сапёрного батальона зарабатывал на стройке совхоза.

Создание почтовых марок

Григорий Захарович Бронза является автором первых марок Молдавии, вышедших в июне 1991 года. Он также выступил художником первых почтовых марок Приднестровской Молдавской Республики, которые вышли в декабре 1993 года. Григорий Бронза является также автором третьего стандартного выпуска ПМР, вышедшего в апреле 1997 года, одной из марок серии к 5-летию трагических событий в Бендерах (1997), серии марок «Исторические и современные гербы городов Приднестровья» (1999), к 200-летию А. С. Пушкина (1999) и др.

Музейная работа

Григорий Захарович Бронза причастен к возникновению пяти музеев. Григорий с детства интересовался историей, умел рисовать. Во время службы на Дальнем Востоке его привлекли к организации полкового музея боевой славы 3-го стрелкового Ачинского полка в рабочем посёлке Приморье. Для экспозиции Григорий Бронза искал на складах оружие времён гражданской войны. Этот музей открылся в 1949 году.

В 1957 году Г. З. Бронза вновь привлекли к созданию музея, на сей раз в посёлке Смоляниново в честь 141-го гвардейского Полоцко-Новобугского тяжёлого танко-артиллерийского полка, в котором он стал служить. Бронза работал в архивах Сталинграда, Подольска, Ленинграда, Херсона. За почти два месяца он собрал богатейший материал по истории полка и даже отснял фильм на 16-мм плёнке.

В 1963 году командир 40-й стрелковой дивизии имени Серго Орджоникидзе забрал Г. З. Бронза к себе адъютантом. Ему была предоставлена возможность создать музей дивизии. Командование шло ему навстречу во всём. Были организованы командировки в главные архивы страны, Бронза разрешили выехать со своей дочерью Алисой на границу для раскопок в районе озера Хасан. При этом Григорий Захарович не только отыскивал страницы истории дивизии, но и попутно узнавал, записывал многое о жизни и деятельности Александра Васильевича Суворова, снимал копии документов. В 1964 году музей открыл свои двери. В нём были представлены редчайшие экспонаты, например, башня первого советского танка, шашки, наганы, телеграфный аппарат Блюхера и многое другое.

Позднее, когда одного из командиров Бронзы перевели с Дальнего Востока в Тирасполь, тот сделал всё, чтобы Бронза прибыл в Тирасполь и принялся за создание музея боевой славы. В 1965 году старшина сверхсрочной службы Бронза был переведён в 59-ю гвардейскую Краматорскую стрелковую дивизию специальным приказом министра обороны СССР. Это беспрецедентный случай в истории Советской Армии. Музей боевой славы 59-й гвардейской Краматорской стрелковой дивизии (ныне Музей боевой славы российских войск) открылся в начале 1967 года. В залах музея, помимо прочего, экспонировалось оружие, прошедшее войну: 45-мм орудие, пулемёт «Максим», снайперская винтовка, карабин, пистолет-пулемёт Шпагина и многое другое. В 1992 году, во время Приднестровского конфликта, всё оружие, в том числе и музейные экспонаты, было сдано на склады вооружения. В начале 2000-х годов в Молдавии началось утилизация боевого оружия, вместе с которым были уничтожены музейные экспонаты.

Второй музей, разработанный Григорием Захаровичем в Тирасполе, — Музей Александра Васильевича Суворова — открылся 3 августа 1997 года. С предложением основать хотя бы небольшой музей, посвящённый А. В. Суворову, к Григорию Захаровичу в начале июня 1997 года обратился командующий ОГРВ генерал В. Г. Евневич. В музее много ксерокопий документов из петербургского музея Суворова, документов из Тираспольского объединённого музея. Представлены книги Суворова, литература конца XVIII — начала XIX века, фотографии, картины, портреты, макеты боевых знамён и воинской одежды, изготовленные по выкройкам того времени руками самого художника и его жены Нелли. Имеются и подлинные экспонаты, найденные на территории крепости при расчистке под строительство. Это полковой сигнальный рожок, георгиевская лента с кистями, колесо с металлическим ободом от пушечного лафета. Музей занимает помещение библиотеки и состоит из одного выставочного зала.

23 октября 1997 года министр обороны России И. Сергеев оставил в книге отзывов музея следующую запись:

Все, что вы сделали, неоценимо, так как вложена душа и сохранена память. А кто забудет прошлое — будущего иметь не будет!

Музей боевой славы российских войск и Музей Суворова не входят в состав государственной музейной системы ПМР и размещаются на территории ОГРВ.

Некоторые награды

• Орден «Трудовая слава» (ПМР)
• Орден Отечественной войны II степени
• Медаль «За боевые заслуги» (сентябрь 1945)
• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Медаль «За победу над Японией»
• всего 21 правительственная награда СССР
• Медаль «За освобождение Кореи» (КНДР)
• Именные часы от Министерства обороны Российской Федерации

См. также

• История почты и почтовых марок Приднестровской Молдавской Республики
• Музеи А. В. Суворова

Ссылки

• Феч, Николай. [www.olvia.idknet.com/ol89-03-08.htm Григорий Бронза: «Я уверен, что российские войска никогда не покинут Приднестровье»]. Архив новостей за март 2008 года. Информационное агентство «Ольвия-пресс» (12 марта 2008). Проверено 25 июля 2011. [www.webcitation.org/69a8wDUBB Архивировано из первоисточника 1 августа 2012].

Отрывок, характеризующий Бронза, Григорий Захарович

Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.