Бронзино, Аньоло

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Бронзино»)
Перейти к: навигация, поиск
Аньоло Бронзино
Имя при рождении:

Аньоло ди Козимо ди Мариано

Место рождения:

Флоренция, Тоскана

Жанр:

итальянский живописец флорентийской школы

Стиль:

маньеризм

Покровители:

Козимо I Медичи

Влияние:

Понтормо

Аньоло Бронзино (Bronzino, настоящее имя Аньоло ди Козимо ди Мариано — Agnolo di Cosimo di Mariano) (17 ноября 1503, Флоренция, Тоскана, — 23 ноября 1572[1] (по другим данным 23 ноября 1563), Флоренция) — итальянский живописец, выдающийся представитель маньеризма.





Творчество

Бронзино писал фрески, алтарные картины, религиозные, аллегорические картины и картины на мифологические темы. Однако настоящую славу художнику принесли в первую очередь портреты. Бронзино был высокообразованным и начитанным человеком и хорошо знал труды таких великих современников-гуманистов, как Данте и Петрарка. Он писал стихи и был членом флорентийской академии.

Бронзино создал тип парадно-аристократического портрета, в котором отчуждённая замкнутость образа сочетается с торжественной неподвижностью композиции, остротой рисунка, холодным колоритом и бесстрастной точностью деталей. Картины Бронзино на религиозные и мифологические темы отличаются сложностью композиции, надуманностью поз и жестов и эротизмом образов.

Аньоло Бронзино учился у Раффаэллино дель Гарбо и Джакопо Понтормо. Вместе с Понтормо он расписывал фресками чертозу (картезианский монастырь) в Галуццо, виллы Медичи в Кареджи и Кастелло в окрестностях Флоренции. С 1525 по 1535 год под сильным влиянием своего учителя Бронзино создал несколько картин на религиозные и мифологические сюжеты в стиле маньеризма. Над некоторыми картинами художники работали совместно, поэтому точно определить их авторство очень сложно. В 1530 году он стал придворным художником герцога Урбино Франческо Мария делла Ровере. Бронзино участвовал в оформлении фресками религиозного и мифологического содержания виллы Империале в Пезаро. Для Гвидобальдо II делла Ровере Бронзино написал картину «Состязание Аполлона и Марсия» и в 1532 году портрет герцога, с которого начался успех портретиста Аньоло Бронзино.

Придворный художник Медичи

В 1533 г. Бронзино переехал из Урбино во Флоренцию ко двору Медичи в качестве придворного художника. Бронзино вошёл в тесный круг интеллектуалов, литераторов и художников, которых собрал вокруг себя тосканский герцог Козимо I Медичи. В 1537 г. он вступил в гильдию Св. Луки и во флорентийскую академию. Во время своего пребывания в Риме в 1546—1547 гг. он познакомился с творчеством Микеланджело и многому у него научился. За исключением краткого периода работы в Пизе в 1564—1565 гг. всю свою жизнь Бронзино прожил во Флоренции. В его задачи как придворного художника входило оформление праздничных декораций, например, для парадного въезда Элеоноры Толедской во Флоренцию по случаю бракосочетания с Козимо I в 1539 г., которые однако не сохранились, как и другие театральные и праздничные декорации, которые Бронзино создавал для Медичи и других аристократических семей Флоренции.

В Палаццо Веккьо Бронзино оформил часовню Элеоноры Толедской сценами Сотворения мира и ликами святых.

В 1540—1555 гг. Бронзино рисовал эскизы для шпалерных мастерских во Флоренции, среди них — 16 сцен из истории ветхозаветного Иосифа, над которыми он работал вместе с Франческо Сальвиати. На мотивы его эскизов для шпалер создавали свои творения Джованни Рост и Николас Кархер.

В это же время Бронзино пишет алтарные образы для флорентийских церквей и аллегорические полотна для герцога, наиболее известными из которых является «Аллегория любви», которую герцог с дипломатическими целями передал в подарок французскому королю Франциску I.

Бронзино — дядя Алессандро Аллори, который также называл себя иногда Алессандро Бронзино.

Похороны Бронзино были скромными. В эпитафии на его могиле есть такие слова: «Не умирает тот, кто живет, как жил Бронзино…»[2]

Напишите отзыв о статье "Бронзино, Аньоло"

Литература

Примечания

  1. ↑ [global.britannica.com/EBchecked/topic/81135/Il-Bronzino Encyclopædia Britannica]
  2. ↑ Большая иллюстрированная энциклопедия живописи.. — Москва: ОЛМА Медиа-Групп, 2011. — С. 71. — ISBN 978-5-373-03516-3..

Ссылки

Галерея

Отрывок, характеризующий Бронзино, Аньоло

– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Бронзино,_Аньоло&oldid=80608512»