Тарашкевич, Бронислав Адамович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Бронислав Тарашкевич»)
Перейти к: навигация, поиск
Бронислав Тарашкевич
Бранісла́ў Тарашке́віч
Дата рождения:

20 января 1892(1892-01-20)

Место рождения:

Мацюлишки, Виленская губерния, Российская империя (ныне — Вильнюсский район, Литва)

Дата смерти:

29 ноября 1938(1938-11-29) (46 лет)

Место смерти:

Расстрельный полигон «Коммунарка», Московская область

Гражданство:

Российская империя Российская империя
Польша Польша
СССР СССР

Образование:

Петербургский университет

Партия:

Белорусская крестьянско-рабочая громада
Белорусская социалистическая громада
Компартии Западной Белоруссии

Род деятельности:

языковед, переводчик

Бронисла́в Ада́мович Тарашке́вич (белор. Браніслаў Адамавіч Тарашкевіч; 20 января 1892 — 29 ноября 1938) — белорусский, литовский и польский общественно-политический деятель левого толка, языковед, переводчик, публицист. Академик АН БССР (1928).





Биография

Юность, учёба и начало научной карьеры

Родился в Матюлишках (лит. Mačiuliškės) Виленского уезда (теперь Вильнюсский уезд Литвы) в крестьянской семье и единственный из детей получил образование. Учился в Виленской гимназии (1906—1911), которую окончил с серебряной медалью. В 1916 году окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. Под руководством А. А. Шахматова и Е. Ф. Карского начал разрабатывать белорусскую грамматику. Был оставлен там при кафедре русского языка и литературы. Работал и как приват-доцент древнегреческого и латинского языков.

Начало общественно-политической деятельности

В 1917 году — один из лидеров Белорусской социалистической громады. В 1918 году руководил культурно-просветительским отделом Петроградского отделения Белорусского национального комиссариата (Белнацком), участвовал в издании газеты «Дзянніца». В 1919 году — преподаватель белорусского и греческого языков в Минском педагогическом институте. В 1920 году — заведующий белорусского сектора департамента просвещения Срединной Литвы. После того как западнобелорусские земли оказались в составе Польши, Б. А. Тарашкевич стал членом Центрального белорусского избирательного комитета, с 1921 года — директор Виленской белорусской гимназии. В 1920-х годах Тарашкевич был также членом масонских лож «Томаш Зан» в Вильно и ложи «Правда» в Варшаве[1].

Парламентская и общественная деятельность в Западной Белоруссии в составе Польши

В 1922 году Тарашкевич был избран послом (депутатом) польского сейма, в 1922—1924 годах являлся председателем Белорусского посольского клуба. В первый период своей парламентской работы придерживался полонофильской ориентации, хотя остро критиковал с сеймовой трибуны национальную и социальную политику польского правительства. В феврале 1924 года вместе с Радославом Островским и Александром Власовым принял участие в создании Белорусско-польского товарищества (БПК) в Вильно, за что был отстранён от председательства в Белорусском посольском клубе. После этого сблизился с левым крылом БПК. 24 июня 1925 года вместе с Семёном Рак-Михайловским, Павлом Волошиным и Петром Метлой вышел из состава БПК и основал посольский клуб Белорусской крестьянско-рабочей громады.

Стал председателем клуба, а после и созданной на его основе массовой политической партии.

Подпольная деятельность в Компартии Западной Белоруссии

Тесно сблизился с лидерами Компартии Западной Белоруссии (КПЗБ) и в январе 1926 года был принят в её ряды. Тайно участвовал в III конференции КПЗБ (январь 1926 года). В январе 1927 года был арестован польскими властями и в мае 1928 года осуждён на 12 лет заключения. В мае 1930 года Тарашкевич был досрочно выпущен из тюрьмы. Активно участвовал в избирательной кампании Компартии в польский парламент, возглавлял прокоммунистический избирательный комитет Белорусского рабоче-крестьянского посольского клуба «Змаганьне» («Борьба»). Жил в Данциге (Гданьске). В феврале 1931 года вновь арестован польскими властями при попытке проехать через польскую территорию из Данцига в Берлин. В ноябре 1932 года был осуждён на 8 лет каторги.

В СССР

С сентября 1933 года в результате обмена политзаключенными между Польшей и СССР на Ф. Олехновича, вернулся и жил в Москве. Работал заведующим отдела Польши и Прибалтики в Международном аграрном институте.

6 мая 1937 года арестован по вымышленному обвинению, в январе 1938 года приговорён к высшей мере наказания; 29 ноября 1938 года — расстрелян на Коммунарке. Реабилитирован 26 января 1957 года[2].

Научная и литературная деятельность

Публиковался в белорусской печати с 1914 года. В 1918 году, работая заведующим культурно-просветительного отдела Белнацкома, подготовил и издал в Вильно первый учебник белорусской грамматики для школьников «Беларуская граматыка для школаў» («Белорусская грамматика для школ»). В ней автор обобщил и закрепил письменные традиции, сложившиеся к тому времени в издании художественной, научно-популярной, публицистической литературы и в периодической печати; учел достояния тогдашней лингвистической науки (исследования А. А. Шахматова, Е. Ф. Карского) и опыт предшественников. Грамматика переиздавалась 6 раз.

Находясь в заключении, перевёл на белорусский язык «Илиаду» Гомера и «Пана Тадеуша» Адама Мицкевича.

Произведения

  • Заходняя Беларусь — пляцдарм імпэрыялістычнай інтэрвэнцыі. — Менск : Беларуская акадэмія навук, Камісія па вывучэньні Заходняй Беларусі, 1931. — 20 с.
  • Как живут крестьяне за границей. — Москва-Ленинград, 1935.
  • Дифференциация крестьянства в Польше во время кризиса // Польская деревня во время кризиса. — Москва, 1935.
  • Выбранае: крытыка, публіцыстыка, пераклады / Укладанне, уступ, каментарыі А. Ліса. — Мінск : Мастацкая літаратура, 1991. — 319 с.

Увековечивание памяти

Именем Бронислава Тарашкевича названы улицы в городе Молодечно Минской области и в городском посёлке Радошковичи Молодечненского района. В 1969 году имя Тарашкевича стал носить лицей с белорусским языком обучения в польском городе Бельск-Подляски. В 2003 году именем Тарашкевича названа улица в жилом районе Большая Степянка города Минска[3].

Напишите отзыв о статье "Тарашкевич, Бронислав Адамович"

Примечания

  1. А. И. Серков. Русское масонство 1731—2000. Энциклопедический словарь.
  2. Браніслаў Тарашкевіч // Беларускія пісьменнікі (1917—1990) : Даведнік / Склад. А. К. Гардзіцкі; нав. рэд. А. Л. Верабей. — Мн.: Мастацкая літаратура, 1994. — С. 534—535.
  3. [minsk.gov.by/news_rb/2003/01/729/ru Имена вместо цифр]

Литература

  • Бергман, А. Слова пра Браніслава Тарашкевіча. — Мн.: Мастацкая літаратура, 1996. — 192 с.
  • Валахановіч, А.І., Міхнюк, У. М. Споведзь у надзеі застацца жывым. — Мінск: БелНДІДАС, 1999. — 197 с.
  • Клейн, Б. Старонкі палымянага жыцця // Полымя. — 1963. — № 10. — С. 141—153.
  • Ліс, А. С. [kamunikat.org/halounaja.html?pubid=21225 Браніслаў Тарашкевіч]. — Мінск : Навука і тэхніка, 1966. — 167 с.
  • Ліс, А. Браніслаў Тарашкевіч : трагічны пошук свабоды // Назаўсёды разам: да 60-годдзя ўз’яднання Заходняй Беларусі з БССР. — Мінск, 2001. — С. 47—53.
  • Марціновіч, А. Быў. Ёсць. Будзе (100 гадоў з дня нараджэння Браніслава Тарашкевіча) // Літаратура і мастацтва. 1992. 7 лютага. — № 6. — С. 12.

Ссылки

  • [txt.knihi.com/taraskievic/ Бронислав Тарашкевич] в библиотеке «Беларуская Палічка»  (белор.)
  • [csl.bas-net.by/anews1.asp?id=23107 Бронислав Адамович Тарашкевич] в базе данных «История белорусской науки в лицах» Центральной научной библиотеки им. Я.Коласа НАН Беларуси
  • [library.basnet.by/handle/csl/287 Биобиблиографический указатель] в репозитории Центральной научной библиотеки им. Якуба Коласа НАН Беларуси

Отрывок, характеризующий Тарашкевич, Бронислав Адамович

Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?