Броуд

Броуд или Брод (англ. Broad) — английская золотая монета, отчеканенная во времена Английского содружества в 1656 году. Монета диаметром 29-30 миллиметров имеет вес 9-9,1 грамм золота и равнялась 20 серебряным шиллингам.

Разработчиком монеты выступил известный британский медальер Томас Саймон. На аверсе монеты помещено изображение лорда-протектора Английского содружества Оливера Кромвеля. На легенде монеты надпись на латыни с сокращениями «OLIVAR D G R P ANG SCO HIB &c PRO» что означает «Оливер, Божьей милостью, защитник Английской республики, Шотландии, Ирландии и других». На реверсе монеты изображён гербовый щит содружества который венчает корона. Вверху обозначен год чеканки монеты. По окружности расположена надпись на латыни «PAX QVAERITVR BELLO» что в переводе означает «Мир достигается войной».

Данная монета чеканилась только один год и представляет большую историческую и коллекционную ценность, стоимость монеты в состоянии VF-XF на британском рынке колеблется в диапазоне от 3500 до 6000 фунтов стерлингов. Некоторые исследователи считают что монета не поступила в реальное денежное обращение и осталась пробной, однако некоторая часть этих монет встречается со значительными следами обращения.

Известна также чрезвычайно редкая монета пьедфорт, отчеканенная теми же штемпелями, что и обычная монета, но с увеличенным в 2,5 раза весом. Данный вариант монеты равнялся соответственно 50 серебряным шиллингам.

Одна из монет с номиналом броуд является первой монетой, отчеканенной по технологии пруф , на аукционе такая монета была продана за 60000 долларов.

Ссылки

[theregencytimes.co.uk/en/2010/1656-oliver-cromwell-broad-of-twenty-shillings-s-3225/ Броуд]

Отрывок, характеризующий Броуд

– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.