Брошь Фуллера

Брошь Фуллера. IX век

англ. Fuller Brooch

серебро, чернь

Британский музей, Лондон

Брошь Фуллера (англ. Fuller Brooch) — англо-саксонская серебряная брошь, изготовленная во второй половине IX века. Великолепно сохранившаяся украшение находится в настоящее время в Британском музее и считается значимым артефактом раннесредневековой Англии и образчиком ювелирного искусства англосаксов.

Описание

Брошь сделана из листового серебра с применением чернения, её диаметр составляет 114 мм (4,5 дюйма). Центр броши украшают персонифицированные изображения пяти чувств — Зрения (в центре, считалось в Средние века важнейшим из органов чувств), Вкуса (слева вверху; фигура, олицетворяющая вкус, помещает руку в рот), Обоняния (справа вверху; стоит среди высоких растений, руки держит за спиной); Слуха (слева внизу; прислушивается, приложив руку к уху) и Осязания (справа внизу; потирает руки). Основная композиция окружена орнаментом из 16-ти маленьких медальонов с изображением людей, животных, птиц или растительных узоров.

Брошь Фуллера сравнивают с другой известной англо-саксонской брошью того же периода, брошью Стрикленда, также изготовленной из серебра с чернью и тоже хранящейся в Британском музее. Обе броши относятся к так называемому стилю Тревиддл.

История

Брошь сохранилась в отличном состоянии, хотя игла и её крепление были удалены, а в верхней части диска были проделаны отверстия, чтобы использовать брошь как подвеску. Из-за столь хорошей сохранности изделье первоначально было принято за подделку, после чего его приобрел капитан Альфред Уолтер Фрэнсис Фуллер по цене серебра. После того как в 1949 году стала известной брошь Стрикленда, дополнительные исследования подтвердили подлинность броши Фуллера. Капитан Фуллер в 1952 году передал брошь Британскому музею с условием, что она будет именоваться в его честь.

Отрывок, характеризующий Брошь Фуллера

Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.