Брюйн, Корнелис де

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Бруин, Корнелис де»)
Перейти к: навигация, поиск
Корнелис де Брюйн (де Бруин)
нидерл. Cornelis de Bruijn, или нидерл. Cornelis de Bruyn

Корнелис де Брюйн на гравюре Готфрида Кнеллера.
Дата рождения:

1652(1652)

Место рождения:

Гаага

Дата смерти:

1727(1727)

Место смерти:

Утрехт

Подданство:

Республика Соединённых Провинций Нидерландов

Стиль:

гравюра

Работы на Викискладе

Корнелис де Брюйн (Корнилий де Бруин[1], нидерл. Cornelis de Bruijn 1652, Гаага — 1727, Утрехт) — нидерландский художник, путешественник и писатель. Он совершил два больших путешествия на Восток и опубликовал две книги, иллюстрированные собственными рисунками: «Reizen van Cornelis de Bruyn door de vermaardste Deelen van Klein Asia» (1698) и «Reizen over Moskovie, door Persie en Indie» (Путешествие через Московию в Персию и Индию) (1711). В первом путешествии он посетил Рим, Египет, Иерусалим, множество больших и малых городов в Оттоманской империи, сделал первые изображения и зарисовки Иерусалима и внутреннего вида египетских пирамид. Его книги имели сенсационный успех в Европе и были переведены на несколько языков. Во время второго путешествия он посетил Россию, её северную часть, Москву, Астрахань и далее Персию, где сделал зарисовки с натуры городов, древних развалин, надписей, людей, животных, растений. Продолжив свой путь через Индийский океан, он достиг острова Ява, а потом вернулся через Персию и Россию в Голландию.





Первое путешествие

Во время своей первой поездки в 2016 году, он посетил Рим, где присоединился к объединению художников «Bentvueghels» (Перелётные птицы) под именем Адонис.

В 1678 году он отправился через порт Гамиро в Смирну, которая в то время была голландской колонией. В 1679 году де Брюйн обратил внимание, что в Стамбуле турецкие женщины покрывают голову платками. В 1681 году он прибыл в Египет и поднялся на вершину пирамиды и оставил там свою подпись.

Де Брюйн тайно посетил Иерусалим и Вифлеем в Палестине, жил долгое время в Алеппо. Он тайком зарисовал Иерусалим, который тогда была частью Османской империи. Де Брюйн сделал зарисовки Пальмиры в Сирии, которая была разорена римским императором Аврелианом. Через Кипр и Смирну он добрался в 1684 году до Венеции, где работал с живописцем Иоганном Карлом Лотом. Вернувшись в 1693 году в Гаагу, он продал свои сувениры. В 1698 году он опубликовал свою книгу с большим количеством гравюр, которая имела успех и была переведена на несколько языков. Среди его рисунков были рисунок интерьера Великой Пирамиды и рисунок Иерусалима, которые стали известны в Европе. Это было одно из первых изданий с цветными гравюрами, изготовленными в типографии того времени, а не вручную.

Второе путешествие

Осенью 1701 года ,Карнелий направился на паруснике в Архангельск. Познакомившись с городом и коренными жителями севера самоедами, он отправился на санях через города Вологда и Ярославль до Москвы. Это был единственный путь, которым добирались многочисленные ремесленники, строители, архитекторы, дипломаты Западной Европы до столицы. Во время пребывания в Москве де Брюйн, воспользовавшись случаем и рекомендательными письмами Николааса Витсена, познакомился с русским царем Петром I. Общение шло на голландском языке, который знал царь. Корнелис рассказывал о собственных путешествиях, о пребывании в Венеции, где не пришлось побывать Петру. Как художник, он выполнил по заказу царя портреты русских царевен, племянниц Петра I. Эти портреты были разосланы потенциальным женихам. Де Брюйн был первым иностранцем, который получил возможность зарисовать различные интересные здания в Москве и других регионах России. Художник обращал внимание на одежду, наказания, праздники и свадьбы, питание, водку и вино, погодные условия и средства передвижения.

Пётр, готовясь к шведской кампании и зная, что Корнилий направляется в южные страны, пригласил его в Воронеж, чтобы показать новый флот, строившийся для защиты южных рубежей от турок. Корнилий сделал в Воронеже известный рисунок города — вид с Чижовской слободы. Вместе с Петром он посетил древнюю стоянку охотников на мамонтов в Костёнках. Обильные возлияния в компании Петра подорвали здоровье голландца, чтобы прийти в себя ему потребовалась целая неделя. Поездке в Воронеж посвящены две главы его «Путешествия».

В конце апреля 1703 года де Брюйн выехал из Москвы и продолжил своё путешествие вниз по Москва-реке, Оке и Волге в город Астрахань. Благодаря короткой остановке де Брюйна в Нижнем Новгороде во время Пасхи, появилось описание праздника, города с его Кремлём, каменными церквями и оживленными кабаками. На юге страны он встретился с черкасами и татарами. Оставив границы Русского государства он прибыл в Персию, где сделал чертежи Исфахана и Персеполя. В 1705 году де Брюйн продолжил своё путешествие до Цейлона и Явы, а также посетил султана Бантама. Через полгода де Брюйн стал возвращаться тем же маршрутом обратно. В Персии ему удалось заполучить копию книги Фирдоуси «Шахнаме» и сделать её доступной для Запада. Приехав в Москву, он покинул страну через Архангельск.

См. также

Напишите отзыв о статье "Брюйн, Корнелис де"

Примечания

  1. Согласно нидерландско-русской практической транскрипции, эту фамилию по-русски следует передавать как де Брёйн.

Литература

  • Брёйн, Корнелис // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Drijvers, J.W. & J. de Hond, H. Sancisi-Weerdenburg (eds.): «Ik hadde de nieusgierigheid». De reizen door het Nabije Oosten van Cornelis de Bruijn (ca. 1652—1727) (1997 Leiden and Leuven)
  • Hond, J. de «Cornelis de Bruijn (1652—1726/27). A Dutch Painter in the East». In: G.J. van Gelder, E. de Moor (eds.), Eastward Bound. Dutch Ventures and Adventures in the Middle East (1994 London/Atlanta), pp.51-81
  • Jurriaans-Helle, G. (ed.), Cornelis de Bruijn. Voyages from Rome to Jerusalem and from Moscow to Batavia (Catalogue of an exposition in the Allard Pierson Museum, Amsterdam, 1998)

Ссылки

  • [drevlit.ru/b.html Бруин, Корнелий де. Путешествия в Московию]

Отрывок, характеризующий Брюйн, Корнелис де

Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.