Брук, Чарльз Энтони Джонсон
 |
Эту страницу предлагается переименовать в Брук, Чарльз. Пояснение причин и обсуждение — на странице Википедия:К переименованию/11 августа 2016.
Возможно, её текущее название не соответствует нормам современного русского языка и/или правилам именования статей Википедии. Не снимайте пометку о выставлении на переименование до окончания обсуждения. Переименовать в предложенное название, снять этот шаблон |
| Чарльз Энтони Джонсон Брук англ. Charles Anthony Johnson Brooke | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 11 июля 1868 — 17 мая 1917 | |||
| Предшественник: | Джеймс Брук | ||
| Преемник: | Чарльз Вайнер Брук | ||
| Вероисповедание: | Англиканство | ||
| Рождение: | 3 июня 1829 Бенаресе, Британская Индия | ||
| Смерть: | 17 мая 1917 (87 лет) Глостершир, Великобритания | ||
| Род: | Белые раджи | ||
| Отец: | Фрэнсис Джонсон | ||
| Мать: | Эмма Джонсон | ||
| Супруга: | Маргарэт Алиса Лили Брук | ||
| Дети: | сын: Чарльз Вайнер | ||
Чарльз Брук (3 июня 1829 — 17 мая 1917) — второй раджа Саравака с 1868 по 1917 из династии Белых раджей.
Биография
Чарльз родился в Англии, его мать была младшей сестрой Джеймса Брука. При рождении получил имя Чарльз Энтони Джонсон.
Так как Джеймс Брук не имел детей, он указал на Чарльза как на наследника трона в 1861. В 1863 Джеймс Брук разгневался на племянника за то, что тот критиковал его, находясь в Лондоне, и выслал его из Саравака, но в 1865 снова объявил Чарльза своим преемником.
Чарльз принял имя своего дяди и вступил на службу в 1852 как резидент на станции Лунду. 20 октября 1869 он женился на дочери Лили де Виндт, двадцатилетней Маргарет.
Получив трон, Чарльз продолжал дело Джеймса, укрепляя правление, подавляя пиратство и работорговлю и при каждой возможности расширяя границы своих владений, которые не были чётко оговорены с султаном Борнео. К моменту его смерти Британия присвоила Сараваку статус протектората, было введено парламентское правление, разведаны запасы нефти, проведена железная дорога.
Наследником Чарльза стал его сын, Чарльз Вайнер Брук.
Борьба с охотой за головами
Среди даяков был распространён обычай охоты за головами, приводивший к самоистреблению.
Султан Борнео считал ситуацию безнадёжной и неразрешимой. Никакой даяк не мог прекратить сражаться, ибо не было иного способа стать мужчиной и жениться, как принести голову врага. Попытка же военной экспедици против даяков была крайне опасна и бесперспективна — возникал риск получить статус врагов даякского племени, и тогда сотни юнцов с трубками станут из поколения в поколение охотиться на колонистов. Поэтому султан сказал белому радже, что он получит земли всех даяков, которых сможет подчинить и остановить обычай охоты за головами. Чарльзу Бруку удалось это сделать, и территория Саравака резко увеличилась, достигнув современных размеров — он не стал проходить только горные перевалы, ограничившись естественными бассейнами рек, текущих на север.
Чарльз Брук ввёл запрет на охоту за головами и начал с хорошо продуманной военной операции, имевшей целью взять в плен вождей наиболее сильных племенных групп. Некоторые из них были показательно казнены, некоторые отпущены — в то время как простые даяки попросту отпускались к семьям безо всяких санкций. При этом Белый раджа умело играл на межплеменных противоречиях.
Довольно скоро авторитет Белого Раджи стал непоколебим, и племена вынуждены были перейти к мирному образу жизни. Постепенно всё больше и больше племен покорялись Белому радже, отказываясь от своих диких обычаев и переходя к мирной жизни, ощущая преимущества стабильного сосуществования.
Напишите отзыв о статье "Брук, Чарльз Энтони Джонсон"
Ссылки
- [www.strannik.de/travel/borneo.htm В гостях у охотников за головами]
Отрывок, характеризующий Брук, Чарльз Энтони Джонсон
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
