Брум, Джейкоб

Джейкоб Брум

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Джейкоб Брум (англ. Jacob Broom, 17 октября 1752 — 25 апреля 1810) — американский предприниматель и политик из округа Нью-Касл (штат Делавэр). Делегат Конституционного конвента в 1787 году, Конвента Аннаполиса в 1786 году, член сената Делавэра. Отец конгрессмена Джеймса М. Брума и дед конгрессмена Джейкоба Брума.

Семья

Джейкоб Брум родился 17 октября 1752 года в штате Делавэр. Его отец, Джеймс Брум, был кузнецом, который позже стал зажиточным фермером, мать — Эстер Уиллис, квакерша. В 1773 году он женился на Рэйчел Пирс, от которой имел восемь детей.

Образование и карьера

Получив среднее образование в Старом училище Уилмингтона, он поочерёдно был фермером, топографом и картографом, судовладельцем, торговцем недвижимостью и привозными товарами. Даже в молодости Брум привлекал большое внимание преуспевающей деловой общины Уилмингтона; такое выдающееся положение дало толчок его политической карьере. Он занимал ряд местных государственных должностей, таких как районный судебный заседатель, президент городских «уличных регулировщиков» (группа, которая отвечала за улицы, водные и сточные системы, мировой суд) округа Нью-Касл. В 1776 году в возрасте 24 лет он стал вице-мэром Уилмингтона и избирался на эту должность шесть раз подряд. Также 4 раза был мэром города. Он никогда не проигрывал выборы.

Хотя пацифистское влияние его друзей-квакеров и родственников удерживало его от участия в революции, Брум, несомненно, был патриотом, который сделал вклад в дело независимости. Например, он предложил свои умения как картографа в диспозиции Континентальной армии и составлял подробные карты региона для генерала Вашингтона незадолго до битвы при Брендивайне. Политический кругозор Брума расширился после того, как его община выдвинула его представителем штата в Конвенте Аннаполиса.

Конституционный конвент

Несмотря на его недостаточное участие в национальной политике до Конституционного конвента, Брум был преданным сторонником сильной централизованной власти. Когда Джордж Вашингтон посетил Уилмингтон в 1783 году, Брум убеждал его «своим советом и влиянием содействовать той гармонии и объединению наших зародышевых органов власти, которые столь важны для пожизненной установки нашей свободы, счастья и благополучия».

С такими убеждениями Брум приехал в Филадельфию, где он постоянно голосовал за меры, которые обеспечат значительное реагирование правительства на нужды штатов. Он поддерживал девятилетний срок полномочий для членов Сената, в котором поровну должны быть представлены все штаты. Он хотел, чтобы законодательные собрания штатов оплачивали своих представителей в Конгрессе, который, в свою очередь, должен был иметь полномочия накладывать вето на законопроекты штатов. Он также стремился наделить законодательные собрания штатов правом избирать членов коллегии выборщиков, а также выступал за пожизненный срок президентского правления. Брум исправно посещал все заседания Филадельфийского конвента и несколько раз выступал с речами по вопросам, которые считал критическими. Уильям Пирс, делегат от штата Джорджия, описал его как «простого хорошего человека, с некоторыми способностями, но ничего показного, молчаливый прилюдно, но бодрый и общительный с глазу на глаз».

Поздние годы

После Конвента Брум вернулся в Уилмингтон, где в 1795 году построил дом возле Брендивайн-Крик на окраине города. Основное внимание Брум уделял местному самоуправлению. В дополнение к его обязанностям в муниципалитете Уилмингтона он стал первым городским начальником почтового отделения (1790—1792 годы).

Много лет он председательствовал в совете директоров уилмингтонского Банка Делавэра. Также он руководил хлопчатобумажной фабрикой и магазином оборудования, который производил и ремонтировал оборудование фабрики. В 1802 году он продал Дю Понту своё хлопковое хозяйство, которое позже стало центром мануфактурной империи Дю Понт. Также Брум участвовал в неудачном проекте по добыче бурого железняка, позже заинтересовался местными усовершенствованиями: платными дорогами, каналами и мостами.

Брум находил время и для филантропической и религиозной деятельности. Его длительные отношения со Старым училищем привели к его вовлечению в реорганизацию училища в Уилмингтонский колледж; также Брум стал членом первого попечительского совета колледжа.

Брум умер в 1810 году во время деловой командировки в Филадельфии и был похоронен на кладбище Крайст-Черч.

В 1974 году его дом вблизи Брендивайна стал национальной исторической достопримечательностью.

Библиография

• Life & Character of Jacob Broom, by Rev. William W. Campbell, Historical Society of Delaware, Wilmington, 1909
• Soldier-Statesmen of the Constitution, by Robert K. Wright, Jr. and Morris J. MacGregor, Jr., Center of Military History, United States Army, Washington, D.C., 1987

Отрывок, характеризующий Брум, Джейкоб

– Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь? Разве можно оставаться спокойною в наше время, когда есть у человека чувство? – сказала Анна Павловна. – Вы весь вечер у меня, надеюсь?
– А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться там, – сказал князь. – Дочь заедет за мной и повезет меня.
– Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes ces fetes et tous ces feux d'artifice commencent a devenir insipides. [Признаюсь, все эти праздники и фейерверки становятся несносны.]
– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.
– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.