Брум (Австралия)
| Город и район
Брум
Broome
|
Брум (англ. Broome) — город в северо-западной части австралийского штата Западная Австралия, центр графства Брум (англ. Broome Shire). Население города по оценкам на 2006 год составляло примерно 11,5 тысяч человек,[1] а население всего района — 15,4 тысяч человек (2008 год).[2]
С юго-восточной стороны города вглубь континента простирается Большая Песчаная пустыня. С XIX века известен как Порт жемчуга. Сегодня в основном это место паломничества туристов.
Содержание
История
Западное побережье Австралии официально было открыто голландцем Дирком Хартогом в 1616 году. До 1688 года о западном побережье Австралии мало кто знал. Именно тогда английский писатель, художник и пират Уильям Дампир случайно наткнулся на этот берег, идя под парусами пиратского судна «Сигнит». Вернувшись домой, Дампир опубликовал заметки своих путешествий. Его описания и рисунки сильно распалили воображение соотечественников. Из Королевского флота был выделен корабль на освоение Новой Голландии, как тогда называли Австралию.
Экспедицию Дампира на военном корабле «Роубак» сочли неудачной. В её ходе не было открыто ничего нового, а сама экспедиция закончилась печально — прогнивший «Роубак» наполнился водой и затонул. Дампиру удалось спастись. В отчете о своем путешествии он сообщал, что нашел целую колонию жемчужниц или жемчужных раковин. Только в 1854 году в месте, которое Дампир назвал заливом Шарк, начали добывать жемчуг. Однако промысел жемчуга был успешным лишь отчасти. Одновременно с освоением залива Шарк в заливе Никол, расположенном по соседству, нашли огромных моллюсков, называемых Pinctada maxima. Раковина этого огромного моллюска служила источником лучшего в мире перламутра — сырья для производства пуговиц.
Уже в 1890 году из Брума в Англию ежегодно отправляли перламутра на сумму около 140 000 английских фунтов стерлингов. Хотя в раковинах и находили много ценного жемчуга, он мало ценился. Первые жемчужные магнаты большую часть своего состояния сколотили, занимаясь продажей самих раковин, которые часто доставались ценой немалых жертв — многие аборигены-ныряльщики утонули, стали жертвами акул или медленно умирали от непосильного труда и невыносимых условий работы. Позже появились ныряльщики из Малайзии и Явы. Когда запасы жемчужниц на мелководье истощились, промысел переместился в глубоководные места. Чтобы добраться до них, пользовались маской с присоединенным к ней длинным шлангом, через который можно было дышать.
Флотилия, занимавшаяся промыслом жемчуга в Бруме, выросла до размеров целой армады в 400 кораблей. Смешение разных культур: азиатской, европейской и культуры аборигенов — привело к созданию уникального конгломерата, который зачастую был и рассадником преступности.
Однако, когда началась Первая мировая война, ситуация на рынке перламутра резко ухудшилась, и брумские магнаты обанкротились. Промысел возродился на короткое время в период между двумя мировыми войнами, но после Второй мировой войны Брум пережил еще один крах. Вскоре изобретение пластмассы, которую вскоре стали использовать для производства пуговиц, снизило спрос на перламутр.
В конце Второй мировой войны австралийская делегация посетила ферму по выращиванию жемчуга в Аго, Япония. Там Микимото Кокичи усовершенствовал метод выращивания жемчуга, помещая в раковину моллюска песчинку. Микимото заверил австралийцев, что в австралийских жемчужницах можно вырастить более крупный жемчуг. Его слова были приняты к сведению, и в 1970-х годах жемчуг, выращенный в австралийских жемчужницах, приобрел славу одного из самых крупных и ценных жемчугов в мире. Жемчужины, выращиваемые в других частях мира, достигают 11 миллиметров в диаметре, а жемчуг, выращенный в здешних местах, может достигать 18 миллиметров в диаметре. Нитка такого крупного жемчуга стоит более 500 тысяч долларов.
Климат
Хотя Брум и находится в тропиках, в действительности имеет полузасушливый климат. Как и у большинства австралийских тропиков, в Бруме присутствуют два вида сезона: сухой сезон и влажный сезон. Сухой сезон длится с мая по ноябрь с почти каждым днем ясные и максимальные температуры приблизительно 30 градусов Цельсия. Влажный сезон длится с декабря до марта, с максимальной температурой приблизительно 35 градусов Цельсия, с довольно неустойчивыми тропическими ливнями, и высокой влажностью. Ежегодное среднее число выпадающих осадков в Бруме составляет 598,9 мм, 76 % которых выпадают с января по март.[3]
Брум восприимчив к тропическим циклонам, наряду с одинаково непредсказуемой природой летних гроз, играющей большую роль в неустойчивой природе осадков. Например, в январе 1922, в Бруме выпало 2,8 мм осадков[4], в то время как в том же самом месяце 1997 года — 910,8 мм.
| Климат Брума | |||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Показатель | Янв. | Фев. | Март | Апр. | Май | Июнь | Июль | Авг. | Сен. | Окт. | Нояб. | Дек. | Год |
| Средний максимум, °C | 33,4 | 33,3 | 34,2 | 34,3 | 31,2 | 28,3 | 27,9 | 29,8 | 31,7 | 32,8 | 33,9 | 34,1 | 32,1 |
| Средний минимум, °C | 26,1 | 26,0 | 25,2 | 22,3 | 18,1 | 15,3 | 14,1 | 15,3 | 18,4 | 22,0 | 24,7 | 26,1 | 21,1 |
| Норма осадков, мм | 158,4 | 143,5 | 100,9 | 29,8 | 20,7 | 23,3 | 4,3 | 2,6 | 1,2 | 0,7 | 13,3 | 76,8 | 574,9 |
| Источник: www.bom.gov.au/climate/averages/tables/cw_003002.shtml | |||||||||||||
Кабл-бич
Одной из самых известных достопримечательностей Брума является Кабл-бич — пляж, вытянувшийся на 7 км от самого города вдоль хорошо асфальтированной дороги. Сам берег имеет протяжённость 22,5 км. Берег с чистым белым песком, ежедневно вымывающийся чистой океанической водой, как магнит притягивает к себе туристов.[5] Вода пляжа совершенно прозрачна и имеет бирюзовый оттенок. Для желающих поплавать существуют предостережения с ноября по март, так как в этот период активны ядовитые медузы. На пляже существуют пункты проката четырёхколёсных мотоциклов. Свои услуги предлагают погонщики верблюдов. Кабл-бич является «родиной» и одного из самых известных берегов австралийских нудистов.
Напишите отзыв о статье "Брум (Австралия)"
Примечания
- ↑ [www.censusdata.abs.gov.au/ABSNavigation/prenav/LocationSearch?locationLastSearchTerm=Broome&locationSearchTerm=Broome&newarea=UCL502400&submitbutton=View+QuickStats+%3E&mapdisplay=on&collection=Census&period=2006&areacode=UCL502400&geography=&method=Place+of+Usual+Residence&productlabel=&producttype=QuickStats&topic=&navmapdisplayed=true&javascript=true&breadcrumb=PL&topholder=0&leftholder=0¤taction=104&action=401&textversion=false&subaction=1 Australian Bureau of Statistics: Broome (Urban Centre/Locality)]
- ↑ [www.abs.gov.au/ausstats/abs@.nsf/Latestproducts/3218.0Main%20Features82007-08?opendocument&tabname=Summary&prodno=3218.0&issue=2007-08&num=&view= Australian Bureau of Statistics: Regional Population Growth, Australia, 2007-08]
- ↑ [www.bom.gov.au/climate/averages/tables/cw_003003_All.shtml Climate statistics for Australian locations — Broome Airport]
- ↑ [www.bom.gov.au/climate/averages/tables/cw_003002_All.shtml Climate statistics for Australian locations — Broome Post Office]
- ↑ [web.archive.org/web/20090303224217/www.dpi.wa.gov.au/mediaFiles/mar_rb_broome-12-08.pdf Broome Boating Guide]
Ссылки
- [www.broome.wa.gov.au/ Shire of Broome] — правительство района Брум (англ.)
- [www.broomevisitorcentre.com.au/ Туризм в Бруме]
- www.stmarysbroome.wa.edu.au/home/barefoot/open.html
- [www.stmarysbroome.wa.edu.au/home/nature/aaopen.html Флора и фауна Брума]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи по географии желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Брум (Австралия)
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
