Бруни, Татьяна Георгиевна
Татьяна Георгиевна Бруни | ||
Жанр: |
театральный художник | |
---|---|---|
Звания: |
| |
Премии: |
|
Татьяна Георгиевна Бруни (1902—2001[1]) — советский и российский театральный художник, график и педагог. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1960). Лауреат Сталинской премии второй степени (1950).
Содержание
Биография
Татьяна Георгиевна принадлежит к петербуржской семье итальянского происхождения, многие представители которой были художниками и музыкантами. Особенно известен её прадед художник Фёдор Антонович Бруни, сын Антонио Бруни, переехавшего в Россию. Её отец, Георгий Юльевич, был профессиональным музыкантом и, в частности, давал уроки музыки маленькому Сергею Прокофьеву. Все члены семьи владели музыкальными инструментами. Татьяна Георгиевна в детстве занималась танцами. Её семья увлекалась театром, и ещё в детстве она постоянно посещала спектакли.
После обучения в гимназии, которая к концу обучения была уже преобразована в советскую школу, Татьяна Бруни получила художественное образование. Некоторое время она занималась в «детском классе» в Академии художеств у В. И. Шухаева. С 1920 года она училась в художественной школе Общества поощрения художеств в Петрограде, класс вёл Шнейдер, а после его смерти — у А. Р. Эберлинга, модного портретиста, одного из лучших преподавателей рисунка. В 1922 году классы Общества поощрения художеств были переведены в ВХУТЕИН (так тогда называлась Академия художеств), где она занималась по 1926 год. Среди её последующих педагогов называют О. Э. Браза, Н. Э. Радлова, В. И. Беляева, А. И. Вахрамеева и К. С. Петрова-Водкина. Татьяна Георгиевна закончила обучение как художник-пейзажист, но всю жизнь проработала театральным художником.
Её первой театральной работой стало оформление в 1923 году балета С. С. Прокофьева «Мимолётности», поставленного в Петроградском институте ритма совершенного движения, который был небольшой концертной группой. В 1920-х годах в советском театральном искусстве шли активные поиски новых направлений. Характерной чертой времени было создание небольших, мобильных коллективов, не имевших постоянной площадки и много гастролировавших по стране. Татьяна Георгиевна и её муж Георгий Коршиков сотрудничали со многими коллективами. Кроме Института ритма совершенного движения, можно назвать «Молодой балет», руководимый Георгием Баланчивадзе, который позднее в Америке станет Джорджем Баланчиным, Театр пролетарского актёра, руководимый Н. Орбеловым и М. В. Кастальской, театры «Стройка», «Ансамбль», Драмы и комедии, ЛАРС (Ленинградский ансамбль работников сцены). Работа художника в этих коллективах была в основном сосредоточена на костюмах, а оформление сцены было минимальным.
Первая работа в стационарном театре — постановка балета «Болт» балетмейстером Ф. В. Лопуховым в Ленинградском театре оперы и балета в 1931 году, выполненная совместно с мужем Г. Н. Коршиковым. Выполненные ею эскизы костюмов к «Болту» связаны с эстетикой кубизма. Но это был один из последних всплесков авангардизма в советском искусстве. (Не случайно одна из современных выставок русского авангарда называется «От Малевича до Бруни»). Из довоенных работ Бруни критики отмечают оформление в Малом оперном театре балета «Тщетная предосторожность», отличающееся изяществом линий и мягких акварельными красками.
Работала преимущественно в Ленинграде, большинство работ выполнено в ЛМАТОБ (24 спектакля), а также в ЛАТОБ имени С. М. Кирова. Кроме того, работала в ЛБДТ имени М. Горького, ЛАТД имени А. С. Пушкина, Кукольном театре Евгения Деммени, ЛХУ, Ленинградском цирке, Балете на льду, Мюзик-холле и др. Однако основным направлением её деятельности был балет. Работала также в Оперной студии Ленинградской консерватории, Ленинградском гастрольном ансамбле классического балета. Кроме Ленинграда, оформляла спектакли в других городах: Театре оперы и балета им. Шевченко (Киев), Перми, Красноярске[2], Ярославле. В ряде случаев выполняла только костюмы к спектаклям.
Во время Великой отечественной войны погиб на фронте её муж, в 1941 году она осталась в блокадном Ленинграде, зимой 1941—1942 годов от истощения умерли её отец и брат. Татьяна Георгиевна в тяжёлом состоянии была эвакуирована из Ленинграда в марте 1942 года и попала в Пермь (тогда Молотов), куда был эвакуирован театр им. Кирова. Там она оформила многие спектакли («Лебединое озеро», «Дон-Кихот», «Тщетную предосторожность», «Спящую красавицу», «Жизель», «Ромео и Джульетту»), которые активно восстанавливались, несмотря на трудности военного времени. Её связь с Пермью не оборвалась после возвращения в Ленинград. Она оформила несколько спектаклей в Пермском театре оперы и балета[3].
Преподавала на постановочном факультете Ленинградского государственного театрального института имени А. Н. Островского, создателем и руководителем которого был Н. П. Акимов.
Прошла долгий творческий путь — последние работы для театра выполнены в возрасте около 80 лет.
Некоторые работы
- 8 апреля 1931 — совместно с Г. Н. Коршиковым «Болт» балет Д. Д. Шостаковича в 3 актах 7 картинах, сценарий В. В. Смирнова, ЛАТОБ имени С. М. Кирова, балетмейстер Ф. В. Лопухов
- 1932 — совместно с Г. Н. Коршиковым опера Дж. Россини «Севильский цирюльник», Детский оперный театр
- 1934 — совместно с Г. Н. Коршиковым оперетта К. Я. Листова «Ледяной дом», Ленинградский театр музыкальной комедии
- 1936 — «Лестница славы», пьеса Э. Скриба, Ленинградский театр комедии
- 1937 — «Черное домино» оперетта Д. Обера, Ленинградский театр музыкальной комедии
- 10 января 1937 — «Тщетная предосторожность», композитора П. Гертеля, ЛМАТОБ, балетмейстер и либретто (по Ж. Добервалю) — Л. М. Лавровский.
- 23 июня 1940 — «Барышня-крестьянка», на музыку одноактного балета композитора А. К. Глазунова «Барышня-служанка, или испытание Дамиса», сценарий М. X. Франгопуло по одноимённой повести А. С. Пушкина, выпускной спектакль ЛХУ на сцене ЛАТОБ имени С. М. Кирова, балетмейстер К. Ф. Боярский.
- 1940 — «Вишневый сад», комедия в 4 действиях А. П. Чехова, Ленинградский Большой драматический театр, режиссёр П. П. Гайдебуров
- 9 декабря 1942 — костюмы для балета «Гаянэ» А. И. Хачатуряна, сценарий К. Н. Державина, ЛАТОБ имени С. М. Кирова в эвакуации на сцене Пермского театра оперы и балета, балетмейстер Н. А. Анисимова, декорации — Н. И. Альтман
- 1943 — «Дон Кихот», балет Л. Ф. Минкуса, Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова в эвакуации на сцене Пермского театра оперы и балета, возобновление В. И. Пономарёвым
- 1943 — «Жизель», балет А. Адана в 2 актах, сценарий Т. Готье, Ж. Сен-Жорж, Ж. Коралли; Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова в эвакуации на сцене Пермского театра оперы и балета, возобновление В. И. Пономарёвым
- 1943 — «Лебединое озеро», балет П. И. Чайковского в 4 актах, сценарий В. П. Бегичева и В. Ф. Гельцера, Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова в эвакуации на сцене Пермского театра оперы и балета, возобновление В. И. Пономарёвым по Л. И. Иванову и М. И. Петипа;,
- 27 июня 1943 — «Тщетная предосторожность» П. Гертеля, Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова в эвакуации на сцене Пермского театра оперы и балета, возобновление В. И. Пономарёвым постановки М. И. Петипа и Л. И. Иванова
- 4 декабря 1944 — «Ромео и Джульетта», балет С. С. Прокофьева в 3 актах 13 картинах по трагедии У. Шекспира, сценарий А. И. Пиотровского, С. С. Прокофьева, С. Э. Радлова, спектакль Ленинградского хореографического училища на сцене Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова, сценическая композиция и постановка Л. В. Якобсона
- 7 декабря 1944 — «Испанское каприччио», одноактные балеты на музыку Н. А. Римского-Корсакова выпускной спектакль Ленинградского хореографического училища на сцене Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова, сценарий и балетмейстер Л В. Якобсон
- 28 декабря 1944 — «Травиата», опера Дж. Верди, либретто Ф. М. Пьяве по драме А. Дюма-сына «Дама с камелиями», Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова, режиссёр И. Ю. Шлепянов
- 12 мая 1945 — «Евгений Онегин», опера П. И. Чайковского, Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова, режиссёр И. Ю. Шлепянов
- 22 июня 1945 — костюмы к балету П. И. Чайковского «Лебединое озеро», в 4 актах, сценарий В. П. Бегичева и В. Ф. Гельцера, Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова, хореография Л. И. Иванова и М. И. Петипа, возобновленная Ф. В. Лопуховым, декорации Б. И. Волков.
- 22 марта 1946 — «Мнимый жених» балет М. И. Чулаки в 3 актах 6 картинах, сценарий П. А. Коломойцев. Б. А. Фенстер по комедии К. Гольдони «Слуга двух господ», Ленинградский Малый театр, балетмейстер Б. А. Фенстер (Спектакль получил Сталинскую премию, но художника среди награждённых нет)
- 1946 — «Дон Кихот», балет Л. Ф. Минкуса, в 4 актах 8 картинах с прологом, сценарий М. И. Петипа, переработан Слонимским. Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова, балетмейстеры П. А. Гусев, Н. А. Анисимова (новые танцы) и Р. И. Гербек
- 3 ноября 1946 — совместно с И. Ю. Шлепяновым «Дуэнья» опера С. С. Прокофьева, Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова, режиссёр И. Ю. Шлепянов
- 8 ноября 1948 — костюмы к балету «Доктор Айболит», композитора И. В. Морозова в 4 актах 8 картинах сценарий П. Ф. Аболимов по сказке К. И. Чуковского, Ленинградский Малый театр, балетмейстер Б. А. Фенстер, режиссёр Г. И. Исаева, декорации H.П. Акимова
- 9 декабря 1949 — «Юность» балет М. И. Чулаки, сценарий Б. А. Фенстера и Ю. И. Слонимского по Н. А. Островскому, Ленинградский Малый театр, балетмейстер Б. А. Фенстер
- 1949 — «Коппелия», балет-пантомима Л. Делиба в 2 актах 3 картинах новый сценарий Г. Б. Ягфельда по мотивам повести-сказки Э. Т. А. Гофмана «Песочный человек», Ленинградский Малый театр, балетмейстер Н. А. Анисимова
- 1949 — «Гаянэ», балет А. И. Хачатуряна, сценарий К. Н. Державина, Киевский театр им. Т. Г. Шевченко, балетмейстер С. Н. Сергеев
- 1950 — «Золушка», балет С. С. Прокофьева, Киевский театр им. Т. Г. Шевченко балетмейстер С. Н. Сергеев
- 29 декабря 1951 — «Барышня-крестьянка» балет Б. В. Асафьев в 3 актах 7 картинах по одноимённой повести А. С. Пушкина, сценарий Н. Д. Волкова, Ленинградский Малый театр, балетмейстер Б. А. Фенстер
- 26 февраля 1952 — костюмы для «Испанское каприччио», одноактных балетов на музыку Н. А. Римского-Корсакова, Ленинградский Малый театр, сценарий и балетмейстер Л В. Якобсон, декорации — Н. П. Акимов.
- 1952 — «Дон Кихот», балет Л. Ф. Минкуса, Киевский театр им. Т. Г. Шевченко балетмейстер С. Н. Сергеев
- 1952 — «Конёк-Горбунок», балет Ц.Пуни в 4 актах 9 картинах, сценарий А. Сен-Леона по одноимённой сказке П. П. Ершова, Киевский театр им. Т. Г. Шевченко, балетмейстер С. Н. Сергеев
- 1953 — «Красный мак», балет Р. М. Глиэра, Киевский театр им. Т. Г. Шевченко балетмейстер С. Н. Сергеев)
- 1954 — «Двенадцать месяцев» балет Б. Л. Битова, либретто А. Г. Хандамирова по драматической сказке С. Я. Маршака Ленинградский Малый театр, балетмейстер-режиссёр Б. А. Фенстер
- 1954 — «Спящая красавица», балет П. И. Чайковского по сказкам Ш. Перро. Киевский театр им. Т. Г. Шевченко. Возобновление спектакля Ф. М. Лопуховым
- 1954 — «Глубокие корни» пьеса Д. Гоу и Д. Юссо, Малый драматический театр, режиссёр Л. П. Юренин
- 1954 — «Лекарь поневоле», пьеса Ж. Мольера, Малый драматический театр, режиссёр Л. С. Петрова
- 1955 — «Ромео и Джульетта», балет С. С. Прокофьва, Киевский театр им. Т. Г. Шевченко, балетмейстер В. И. Вронский
- 1956 — «Жизель», балет А.Адана, Киевский театр им. Т. Г. Шевченко, возобновление спектакля С. Н. Сергеевым
- 13 декабря 1956 — «Голубой Дунай» балет в 3 актах на музыку И.Штрауса по сценарию Н. Д. Волкова, Ленинградский Малый театр, балетмейстер — Б. А. Фенстер
- 28 февраля 1958 — «Гаврош», балет Б. Л. Битова и Е. М. Корнблита в 3 актах, 5 картинах, сценарий — Леонид Браусевич и В. А. Варковицкий по мотивам романа В.Гюго «Отверженные» Ленинградский Малый театр, балетмейстер В. А. Варковицкий
- 6 января 1959 — совместно с С. Б. Вирсаладзе- «Хореографические миниатюры», балетный спектакль, Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова, балетмейстер Л. В. Якобсон
- 23 марта 1959 — «Франческа да Римини» на музыку симфонической фантазии П. И. Чайковского по эпизоду поэмы Данте «Божественная комедиия», Ленинградский Малый театр, сценическая композиция К. Ф. Боярский
- 16 ноября 1960 — «Накануне» балет И. И. Шварца, сценарий А. А. Белинского по роману И. С. Тургенева, Ленинградский Малый театр, балетмейстер К. Ф. Боярский
- 29 декабря 1960 — совместно с Коротковой «Маскарад», балет Л. А. Лапутина в 4 актах либретто О. М. Дадишкилиани по одноимённой драме М. Ю. Лермонтова. Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова. балетмейстер Б. А. Фенстер
- 1961 — «Тема с вариациями» на музыку 4 части «Сюиты для оркестра № 3 соль мажор» П. И. Чайковского, Ленинградский Малый театр, балетмейстер Р. И. Гербек;
- 26 марта 1962, костюмы для одноактного балета «Жар-Птица», композитора И. Ф. Стравинского, в 2 картинах, сценарий M. M. Фокина по мотивам русских народных сказок, Ленинградский Малый театр. балетмейстер. К. Ф. Боярский по М. М. Фокину, декорации — С. А. Соломко
- 15 декабря 1962 — восстановление декораций и костюмов по эскизам Л. Бакста для одноактного балета «Карнавал» на музыку одноимённого фортепианного. цикла Р. Шумана, сценарий M. M. Фокина. Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова, возобновление К. M. Сергеевым спектакля М. М. Фокина.
- 1964 — «Лебединое озеро», балет П. И. Чайковского в 4 актах, Ленинградский Малый театр, возобновление П. А. Гусева
- 11 июня 1964 — «Золушка», балет С. С. Прокофьева в 3 актах сценарий Н. Д. Волкова по одноимённой сказке Ш. Перро, Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова, балетмейстер К. М. Сергеев
- 30 октября 1965 — костюмы к балету «Фадетта» («Дикарка»), в 3 актах, 4 картинах на музыку балета «Сильвия» Л. Делиба, сценарий Л. М. Лавровского и В. Н. Соловьёва по мотивам повести Жорж Санд «Маленькая Фадетта» новая редакция балетм. Г. И. Исаева по Л. М. Лавровскому, декорации Эрбштейн и П. А. Штерич
- 1967 — «Под небом Испании», Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова, балетмейстер X. Влана-Томас де Фонса
- 1969 — «Мимолётности», цикл хореографических миниатюры на музыку С. С. Прокофьева, ансамбль «Молодой балет», балетмейстер К. Я. Голейзовский
- 1970 — совместно с дочерью, В. Г. Коршиковой, «Дон Кихот», Киевский театр им. Т. Г. Шевченко.
- 1971 — «Контрасты», на музыку И. Ф. Стравинского, Ансамбль хореографических. миниатюр, балетмейстер Л. В. Якобсон
- 1972 — «Вестрис», балет Г. И. Банщикова, Ансамбль хореографических. миниатюр, балетмейстер Л. В. Якобсон
- 1972 — «Симфония бессмертия», на музыку Б. И. Тищенко, Ансамбль хореографических. миниатюр балетмейстер Л. В. Якобсон
- 1973 — «Блестящий дивертисмент», на музыку М. И. Глинки, Ансамбль хореографических миниатюр, балетмейстер Л. В. Якобсон
- 1974 — «Времена года», аллегорический балет А. К. Глазунова в 1 акте 4 картинах, либретто М. И. Петипа. Балет неоднократно ставился как выпускной спектакль Ленинградского хореографического училища на сцене театра им. Кирова, балетмейстер К. М. Сергеев
- 4 июня 1975 — «Арлекинада» балет в 2 актах, композитора Р. Е. Дриго, сценарий и балетмейстер М. И. Петипа, Ленинградский Малый театр, возобновление П. А. Гусевым по хореографии М. И. Петипа
- 23 ноября 1978 — совместно с Э. Я. Лещинским «Слуга двух господ» балет М. И. Чулаки («Мнимый жених») в 3 актах 6 картинах сценарий П. А. Коломойцев, Б. А. Фенстер по комедии К. Гольдони «Слуга двух господ», Ленинградский Малый театр, балетмейстер Н. Н. Боярчиков по А. Б. Фенстеру
- 1979 — «Видение розы» на музыку концертной пьесы К. М. фон Вебера «Приглашение к танцу» сценарий Ж. П. Водуайе по стихотворению Т. Готье «Призрак розы», Московский классический балет, возобновление М. Э. Лиепа по М. М. Фокину
- 28 августа 1979 — «Весна священная» (Картины языческой Руси в 2 частях) одноактный балет И. Ф. Стравинского, Московский классический балет на сцене Концертного зала имени П. И. Чайковского, сценарий и балетмейстеры — Н. Д. Касаткина и В. Ю. Василёв
- 1980 — «Доктор Айболит», Ленинградский Малый театр, балетмейстер Б. А. Фенстер, возобновление Н. Н. Боярчиков;
- 28 декабря 1981 — «Эсмеральда», балет Ц. Пуни в 2 актах 5 картинах. сценарий Ж. Перро по роману В. Гюго «Собор Парижской богоматери», Ленинградский Малый театр, художественный руководитель Н. Н. Боярчиков по мотивам редакции Ж. Перро и М. И. Петипа, консультанты Т. М. Вечеслова и П. А. Гусев.
- 1983 — «Волшебный камзол», балет Н. Н. Каретникова по повести Э. Т. А. Гофмана «Крошка Цахес по прозванию Циннобер», Московский классический балет, балетмейстеры Н. Д. Касаткина и В. Ю. Василёв
Некоторые выставки
- 1956 — Персональная выставка Статья «Выставка работ Т. Г. Бруни» в журнале «Театр», 1956 № 3
- 1971 — Персональная выставка в ЛОСХ (каталог, статья — Левитин Г. М.)
- 1978 — Графика из частных собраний Ленинград, ГМИЛ (каталог, 1979)
- 1981 — Москва-Париж (каталог)
- 1982 — Персональная выставка балетных костюмов. ЛОСХ
- 1985 — Персональная выставка в ЛОСХ
- 1998 — Полифония. От Малевича до Татьяны Бруни. 1910—1930. Театральные эскизы русского авангарда. Санкт-Петербургский государственный музей театрального и музыкального искусства в Милане [www.museum.ru/M148]
- 2002, 19 сентября Санкт-Петербург, Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. К 100-летию со дня рождения [www.museum.ru/N9395]
- 2002, 6 ноября — Санкт-Петербург, Михайловский театр, К 100-летию со дня рождения
- 2007 — Выставка в СТД, посвященная 105-летию со дня рождения [www.balletart.ru/rus/news/2008/01_01.htm]
- 2007 — Выставка в ЦДХ, Москва, посвященная 105-летию со дня рождения [www.ng.ru/antiquare/2007-11-09/21_hudozhnik.html]
- 2008 — «Легенда Кировского театра». Выставка картин в Вашингтоне
- 2010 — «АРТ-Пермь 2010» [properm.ru/news/region/14328/]
Награды и звания
- Сталинская премия второй степени (1950) — за оформление балетного спектакля «Юность» М. И. Чулаки
- заслуженный деятель искусств РСФСР (1960)
Напишите отзыв о статье "Бруни, Татьяна Георгиевна"
Примечания
- ↑ Ряд источников называет дату смерти 16.09. Дата 19.09 приведена в соответствии с некрологом в газете «Коммерсантъ» [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=283583&print=true]
- ↑ [www.rosteatr.ru/search.asp?org=404 Красноярский государственный театр оперы и балета :: адреса, телефоны, история, технические параметры, планы сцен и зрительных залов]
- ↑ [www.mamatov.ru/tg_bruni.html Татьяна Георгиевна Бруни]. Н. В. Скоморовская, хранитель коллекции живописи Пермской государственной художественной галереи
Литература
- Левитин Г. М. Татьяна Георгиевна Бруни. Л.: Художник РСФСР, 1986 г. 160с.
- Татьяна Бруни. Живопись. Графика. Театр. К 100-летию. со дня рождения художницы. Санкт-Петербургский государственный музей театрального и музыкального искусства, Спб, 2002 [www.museum.ru/M148]
- Русский балет: Энциклопедия. — М.: Большая Российская энциклопедия; Согласие, 1997. — 632 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-85370-099-1
- Театральная энциклопедия в 6 т. Советская энциклопедия.
- [www.artsait.ru/art/b/bruniT/main.htm Т. Г. Бруни на сайте «Русская живопись»]
Отрывок, характеризующий Бруни, Татьяна Георгиевна
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
- Заслуженные деятели искусств РСФСР
- Лауреаты Сталинской премии
- Персоналии по алфавиту
- Художники по алфавиту
- Персоналии:Александринский театр
- Персоналии:БДТ им. Товстоногова
- Персоналии:Киевский театр оперы и балета им.Тараса Шевченко
- Пермский театр оперы и балета
- Сценографы Михайловского театра
- Сценографы Мариинского театра
- Художники-постановщики СССР
- Художницы СССР
- Персоналии:Блокада Ленинграда
- Выпускники Института имени Репина
- Художники Санкт-Петербурга
- Художницы русского авангарда