Бруннер, Джон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Сэр Джон Томлинсон Бруннер, первый баронет (8 февраля 1842 — 1 июля 1919) был британским химиком, промышленником и политиком партии либералов. На производстве щёлочи Хатчинсона в Вайднесе он занимал должность главного менеджера. Там он встретил Людвига Монда, вместе с которым он позже основал химическую компанию Brunner Mond & Co, изначально производящую щелочь посредством Сольвей процесса. Как член парламента, он в 1885—1886 представлял Нортвич, Чешир, а впоследствии — и с 1887—1910. Он был патером работодателя и, как политик, поддерживал ирландское самоуправление, профсоюзы, свободную торговлю, реформы системы социального обеспечения и, в преддверии первой мировой войны, склонялся к прогеманской позиции. Бруннер был видным масоном и благотворителем в городах своего избирательного округа и Университета Ливерпуля. Кроме того, он прадед Его Королевского Высочества, герцогини Кент.





Ранняя жизнь и карьера

Джон Томлинсон Бруннер родился в Эвертоне, Ливерпуль, четвертым ребенком и вторым сыном Джона Бруннера (р. 20 июня 1800), швейцарского унитариста и учителя, и Маргарет Екатерины Карфей (ум. 8 сентября 1874), бывшей по происхождению выходцем из Isle of Man, дочерью Томаса Карфей и Маргарет Лиис. Его отец создал школу в Недерфилд Род, Эвертон, известную как Дом Святого Георгия, чтобы учить детей в соответствии с направлениями Песталоцци.[1] Мать Бруннера умерла в 1847 году, когда ему было лет пять. Отец женился на Нэнси Инман в 1851 году. Она была проницательной в вопросах бизнеса, и отец Бруннера поручил ей обучение своего сына практическим навыкам.[2] Бруннер получил образование в школе отца, а затем в возрасте 15 лет он решил сделать карьеру в торговле.[3] Он провел четыре года в доме доставки в Ливерпуле, но не нашел это дело ни интересным, ни прибыльным, поэтому им принято решение о смене вида деятельности.[4] В 1861 году Бруннер занял пост в канцелярии в щелочном произвождстве Хатчинсона в Вайднесе, где его старший брат Генри уже работал в качестве технического менеджера.[5] Там он дослужился до должности генерального управляющего. Вскоре после начала работы на Хатчинсоне, Бруннер встретил химика немецкого происхождения Людвига Монда.[3]

Brunner Mond and Company

В 1873 году Бруннер организовал партнерские отношения с Мондом, и вместе они основали Brunner Mond & Company.[3] Их начальный капитал был менее £ 20 000 (1,3 млн фунтов стерлингов в пересчёте на 2011)Шаблон:Inflation-fn, большая доля которого была повзаимствованна[6] В апреле 1872 Монд прибыл в Бельгию, чтобы встретиться Эрнестом Солвей для переговоров об условиях производства щелочи с использованием разрабатывавшегося Сольвей процесса. Сольвей процесс давал при производстве кальцинированную соду, которая была дешевле, а также была получена из более легко доступного сырья и с меньшим количеством побочных продуктов, чем та же сода, производимая по ранее применяемой процедуре Леблан.[7] Монд подписал соглашение с Сольвей о разделении мирового рынка с компанией Монда, имевшей эксклюзивное права в США и на Британских островах.[8]

Бруннер и Монд решили построить свой завод в Виннингтоне, недалеко от Нортвича, в Чешире на земле, принадлежащей лорду Стэнли из Алдрея. Он был расположен на реке Уивер, что позволило поставлять по ней сырье и перевозить готовую продукцию. Лорд Стэнли настаивал на продаже дома Виннингтон Холл, а также прилегающих земель как одном из условий сделки. Покупка была завершена в 1873 году, и некоторое время Монд и Бруннер жили в разных крыльях холла.[9] В первые годы было чрезвычайно сложно, сначала сделать работу завода наиболее эффективной, а затем, продавать кальцинированную соду. Так было до тех пор, пока в 1878 не был достигнут успех, когда они превзошли своих конкурентов, начав производить более дешёвую продукцию.[10] В 1881 году сотрудничество было преобразовано в ООО с капиталом имущества, оцениваемым в £ 600,000 (£ 4500000 по оценке на 2011 год)Шаблон:Inflation-fn, и учредители стали управляющими на всю оставшуюся жизнь.[11] В 1891 году Бруннер стал председателем совета директоров и сохранил этот пост до апреля 1918 года, завершив своё руководство лишь за 14 месяцев до его смерти. Однако к тому времени его обязанности чаще исполнял его сын, Роко.[12]

После успешного начала Brunner Mond & Company стала самой дорогостоящей британской химической компании конца 19 века. В слиянии с тремя другими британскими химическими компаниями в 1926 году она сформировала Imperial Chemical Industries(ICI), которая имела рыночную стоимость свыше £ 18 млн (£ 770 млн по состоянию на 2011).Шаблон:Inflation-fn Таймс дало Бруннеру прозвище «Химический Крез».[3] Он был патерналистким работодателем и пошёл на многое, чтобы улучшить положение своих сотрудников. Бруннер предпринял такие меры, как сокращенние рабочего дня, уменьшение врероятности болезней и травм, страхование и оплачиваемый отпуск.[3][13] Сейчас компания называется Tata Сhemicals Europe.

Политика

За годы своей работы в Хатчинсоне Вайднеса, Бруннер отстаивал свои политические интересы. Он присоединился к филиалу Национальной лиги в Вайднеса и стал его секретарем в 1872 году.[14] Это дало ему возможность контактировать с либералами из Ливерпуля и других частей страны.[15] Вскоре, после переезда в Нортвич, Бруннер стал более активно вовлекаться в образование на местах, в особенности в Британской Школе в городе. Позднее он служил в совете губернаторов, а также в местном санитарном управвлении.[16] В результате того, что был создан закон о перераспределении мест 1885 парламентского избирательного округа Нортвича, Бруннер предложил себя в качестве кандидата в Либеральной партии.[17] В своем выступлении на должность он поддержал отделение церкви Англии, реформу законодательства, Ирландское движение за самоуправление, выплату в мпенсации тем, чьи права были ущемлены перекачкой соляной воды из соляных копий в океане.[18] Во время предвыборной кампании его стали перебивать, потому что у него было иностранное имя. Он ответил: «Мой отец был швейцарским подданым, моя мать родом из острова Мэн, я родился в Ливерпуле, моя няня была из Велльса: этого достаточного для вас в Чешире?»[19] На всеобщих выборах 1 декабря 1885 Бруннер победил Уильяма Генри Вердина, своего соперника консерватора, с перевесом в 1028 голосов.[20]

Либеральная партия получила больше всего мест на выборах, но недостаточно, чтобы сформировать правящее большинство, и отмежевалась от ирландской парламентской партийной фракции, чтобы сохранить баланс политических сил. Это сделало невозможным формирование стабильного правительства, и, таким образом, была объявлена дата повторных всеобщих выборов в июне 1886 года.[21] В то же время, Либеральная партия раскололась, и сформировалась либеральная партия юнионистов. Оппонентом Бруннера на 1886 выборах был его брат Уильям Генри Вердин Роберт, отстаивающий позицию Либерально юнионистской партии.[22] На выборах 13 июля 1886 года Бруннер был побежден с перевесом в 458 голосов.[23] В ноябре 1886 г. Бруннер начал мировое турне в сопровождении своей жены и сына Стефана. Его возвращение в Нортвич 2 июля 1887 году было встречено большим праздником, так как он был чрезвычайно популярен в городе как добрый и отзывчивый работодатель и щедрый благотворитель.[24] Не позднее чем через три недели после возвращения Бруннера Роберт Вердин умер,[25] что стало причиной дополнительных выборов. Противник Бруннера был лорд Генри Гросвенор, отстаивающий взгляды либерально юнионистской партии.[26] На этот раз, на выборах 13 августа, Бруннер победил с большинством в 1129 голосов.[27] В 1892 на всеобщих выборов, противником Бруннера был уже не либерал юнионист, а консерватор Джордж Вайтли, который был производителем хлопка из Блэкберна. Бруннер был избран большинством в 1255 голосов.[28] В 1895 на выборах он победил Томаса Уорда, другого консерватора, с преимуществом в 1638 голосов.[29] Всеобщие выборы 1900 года проводились во время англо-бурской войны, против которой выступал Бруннер. Он сохранил своё место с большинством в 699 голосов.[30] В 1906 на всеобщих выборов, противником Бруннера был консерватор полковник Б. Н. Норд, участвовавший в англо-бурской войне. Бруннер увеличил своё большинство до 1792 голосов.[31] Он продолжал быть членом парламента от Нортвича до всеобщих выборов в январе 1910 года, когда решил не избираться, отчасти из-за своего здоровья, а также из-за беспокойства за здоровье жены.[32] Впоследствии он переехал в графство Суррей, но продолжал играть роль в политике, после того, как был избран при голосовании в Чертси из графства Суррей Совета.[33]

Как депутат-либерал он поддерживал ирландское самоуправление, профсоюзы, свободные торговые реформы и благосостояние.[3] В преддверии первой мировой войны он утверждал, что Великобритания должна принять более благосклонный подход по отношению к Германии, включая военно-морское разоружение.[34] Когда же война разразилась, Бруннер был решительным в мнении, что нужно бороться и победить. В дополнение к производству щелочей, его заводы производили и другие химические соединения для использования в взрывчатых веществах. Он также построил новый завод по очистке тринитротолуола.[35]

Заслуги

Бруннер был щедрым благотворителем, включая содействие в обеспечении школ, гильдий и социальных клубов. Нортвичу он подарил бесплатную библиотеку и повторно обеспечил доходом гимназию сэра Джона Дина[36]. В Ранкорне он купил заброшенную часовню и подарил её городу для использования профсоюзами и содружествами[37], а в соседней деревне Ведстон он купил заброшенную школу и передал её местной общине[38]. Он также обеспечил доходом кафедры экономики, физической химии и египтологии Университета Ливерпуля[39].

За границей он сделал подарок Landesmuseum в Цюрихе и также обеспечил больницу в Швейцарии[3]. В 1885 году он стал масоном, а в 1900 основал John Brunner Lodge в Over Winsford. В следующем году он был удостоен чести ранга патента Past Grand Deacon Англии[39].

В 1899 году Бруннер (который к тому времени получил титул баронета) стал председателем компании Runcorn and Widnes Transporter Bridge. Он выписал 25 000 £ (2 400 000 £ в ценах 2013 года) на его строительство вдобавок к кредиту в 12 000 фунтов стерлингов (1,1 млн фунтов стерлингов в ценах 2013 года) и личной гарантии на банковский кредит в размере 31 000 £ (3 млн £ по состоянию на 2013 год). Строительство Bridge было завершено в 1905 году, и его должен был открывать Эдуард VII, но король не смог присутствовать, так что Бруннер проводил церемонию сам[40]. К 1911 году стало ясно, что мост будет всегда работать себе в убыток, и Бруннер стал отстаивать его право на существование в Widnes Corporation. «Таймс» объявила, что это действие можно отнести к «виртуальному подарку на 68 000 £» (5 900 000 £ по состоянию на 2013 год)[37].

Личная жизнь

4 июня 1864 Бруннер обвенчался с Саломе Дэвис, дочерью ливерпульского торговца, с которой у него было шесть детей. Саломе умерла 29 января 1874 г., и уже в следующем году он женился на Джейн Вайман, дочери врача Кеттеринга и гувернантке своих детей.[3] From this marriage three more children, all daughters, were born. От этого брака у него появились еще трое дочерей. В 1891 году он переехал из Brunners Winnington Hall в Wavertree, в пригород Ливерпуля.[41]

Среди других занимаемых должностей он был вице-президентом Британской гильдии наук, заместителем лейтенанта графства Ланкашир и про-канцлером Ливерпульского университета.[39] В 1909 году ливерпульский университет присудил ему почетную степень Доктора Права.[42] В 1895 году он был назначен баронетом Друидского Креста в графстве Ланкашир, и в 1906 году стал членом тайного совета, но отказался от звания пэра. Он умер в 1919 году в своем доме в Чертэй, графстве Суррей. Цена его поместье составила более £ 906 000 (£ 31 млн по состоянию на 2011). Шаблон:Inflation-fn Кроме того он отдал своих пятерых дочерей замуж и перевел инвестиции на своих сыновей.[43] Титул баронета перешёл к его старшему сыну Джону Фаулеру Лиису Бруннеру.[44]

Примечания

  1. Koss 1970, pp. 3–6.
  2. Koss 1970, pp. 7–9.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 Dick, Francis (2004) 'Brunner, Sir John Tomlinson, first baronet (1842—1919)', rev., Oxford Dictionary of National Biography, Oxford University Press [www.oxforddnb.com/view/article/37236] Retrieved on 9 March 2007.
  4. Koss 1970, pp. 11–13.
  5. Hardie, D. W. P. (1950), A History of the Chemical Industry of Widnes, Imperial Chemical Industries, с. 227 
  6. Koss 1970, С. 23.
  7. Koss 1970, С. 24.
  8. Koss 1970, С. 25.
  9. Koss 1970, pp. 27–29..
  10. Koss 1970, pp. 30–31..
  11. Koss 1970, pp. 33–34.
  12. Koss 1970, pp. 46–47.
  13. Koss 1970, pp. 35–45.
  14. Koss 1970, pp. 17–18.
  15. Koss 1970, С. 47.
  16. Koss 1970, С. 49.
  17. Koss 1970, pp. 49–50.
  18. Koss 1970, pp. 54–55.
  19. Koss 1970, С. 38.
  20. Koss 1970, pp. 67–68.
  21. Koss 1970, pp. 68–69.
  22. Koss 1970, pp. 80–81.
  23. Koss 1970, С. 85.
  24. Koss 1970, pp. 89–95.
  25. Koss 1970, С. 97.
  26. Koss 1970, С. 98.
  27. Koss 1970, С. 107.
  28. Koss 1970, pp. 172–174.
  29. Koss 1970, С. 178.
  30. Koss 1970, pp. 186–189.
  31. Koss 1970, С. 202.
  32. Koss 1970, pp. 207–208.
  33. Koss 1970, С. 210.
  34. Koss 1970, pp. 215–289.
  35. Koss 1970, pp. 273–275.
  36. Cox, Marjorie, A History of Sir John Deane's Grammar School, Northwich, 1557-1908; with a chapter on later developments since 1908, Manchester University Press, ISBN 0-7190-1282-1 
  37. 1 2 Starkey 1990, С. 217.
  38. Starkey 1990, С. 189.
  39. 1 2 3 Anon (2003), [www.google.co.uk/books?id=LSrGRg8wuMYC&pg=RA1-PA146&dq=%22Witton+Grammar+School%22&sig=xOEOEpy67fNIA8orEB4_Yf1KdSE Representative British Freemasons], Kila: Kessinger Publishing, сс. 146ff, ISBN 0-7661-3589-6, <www.google.co.uk/books?id=LSrGRg8wuMYC&pg=RA1-PA146&dq=%22Witton+Grammar+School%22&sig=xOEOEpy67fNIA8orEB4_Yf1KdSE> 
  40. Starkey 1990, pp. 213–214.
  41. Koss 1970, С. 33.
  42. [www.thepeerage.com/p3766.htm Rt. Hon. Sir John Tomlinson Brunner, 1st Bt.], thePeerage.com, <www.thepeerage.com/p3766.htm>. Проверено 1 октября 2007. 
  43. Koss 1970, С. 289.
  44. [www.leighrayment.com/baronetage/baronetsb6.htm The Baronetage of England, Ireland, Nova Scotia,Great Britain and the United Kingdom], Leigh Rayment, <www.leighrayment.com/baronetage/baronetsb6.htm>. Проверено 2 октября 2007. 

Биография

}

Напишите отзыв о статье "Бруннер, Джон"

Отрывок, характеризующий Бруннер, Джон

– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил: