Бруно II (граф Брауншвейга)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бруно II
нем. Brun II
граф Брауншвейга
23 апреля 1038 — 26 июля 1057
Соправитель: Экберт I (1038 — 1057)
Предшественник: Людольф
Преемник: Экберт I
маркграф Фрисландии
23 апреля 1038 — 26 июля 1057
(под именем Бруно)
Соправитель: Экберт I (1038 — 1057)
Предшественник: Людольф
Преемник: Экберт I
 
Рождение: ок. 1024
Смерть: 26 июля 1057(1057-07-26)
Род: Бруноны
Отец: Людольф
Мать: Гертруда

Бруно II (нем. Brun II; ок. 102426 июля 1057) — граф Брауншвейга и маркграф Фрисландии с 1038, старший сын Людольфа, графа Брауншвейга, и Гертруды.





Биография

О нём известно очень немного. Бруно наследовал отцу в 1038 году. Он упоминается вместе с братом Экбертом в акте, датированном 1051 годом.

После гибели в 1056 году маркграфа Северной марки Вильгельма императрица Агнесса де Пуатье, вдова недавно умершего императора Генриха III, которая стала регентшей от имени своего малолетнего сына Генриха IV, отдала Северную марку, а также некоторые владения дома Хальденслебен, графу Штаде Лотарю Удо I, что вызвало неудовольство Оттона, сводного брата Вильгельма. Разгорелся серьёзный конфликт, Оттона поддержали многие саксонские графы. Для разбора конфликта в июне 1057 года императрица пригласила Оттона в сопровождении приверженцев и вассалов в Мариенбург. Однако по дороге Оттон столкнулся с Бруно и его братом Экбертом. Они были врагами Оттона и напали на него. По сообщению Ламперта Герсфельдского Бруно сошёлся в поединке с Оттоном и они нанесли друг другу смертельные раны. Экберт же, несмотря на тяжелую рану, смог обратить сторонников Оттона в бегство[1].

О жене и детях Бруно ничего не сообщается. Наследовал ему брат Экберт.

Напишите отзыв о статье "Бруно II (граф Брауншвейга)"

Примечания

  1. Ламперт Герсфельдский. Анналы, 1057 год.

Литература

  • Lampert von Hersfeld. [www.vostlit.info/Texts/rus/Lampert/frametext1.htm Annalen] // Ausgewaehlte Quellen zur deutschen Gechichte des Mittelalters. Bd. 13. — Berlin, 1957.

Ссылки

  • [www.manfred-hiebl.de/genealogie-mittelalter/brunonen_sippe/brun_graf_von_braunschweig_1057/brun_graf_von_braunschweig_+_1057.html Brun. Graf von Braunschweig] (нем.). Mittelalterliche Genealogie im Deutschen Reich bis zum Ende der Staufer. Проверено 20 декабря 2011. [www.webcitation.org/67TIoVE4l Архивировано из первоисточника 7 мая 2012].
  • [fmg.ac/Projects/MedLands/BRUNSWICK.htm#BrunoIdied1014 BRUNSWICK] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 20 декабря 2011.

Отрывок, характеризующий Бруно II (граф Брауншвейга)

– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.