Брух, Макс

Макс Брух
Полное имя	Макс Христиан Фридрих Брух
Годы активности	1862 – 1910
Страна	Германская империя Германская империя;</br>Веймарская республика Веймарская республика
Профессии	композитор, дирижёр
Коллективы	Оркестр Зондерсхаузена;</br>оркестр Ливерпульского Королевского филармонического общества;</br>Шотландский оркестр
Награды

Макс Христиан Фридрих Брух (нем. Max Christian Friedrich Bruch; 6 января 1838, Кёльн — 2 октября 1920, Фриденау (Берлин) — немецкий композитор и дирижёр.

Биография

Родился в Кёльне в немецкой католической семье. Его отец — заместитель начальника городской полиции, мать — певица Вильгельмина Брух, от которой он получил первые уроки музыки. Позднее он учился у Фердинанда Хиллера (1853—1857), затем занимался в Лейпциге у Карла Райнеке.

В 1862—1864 гг. Брух работал в Мангейме, здесь он написал оперу «Лорелея» (1863). Вторая редакция кантаты «Фритьоф» (1864) принесла Бруху первый успех. В 1865—1867 гг. он занимал пост музикдиректора в Кобленце, в 1867—1870 гг. был руководителем придворного оркестра Зондерсхаузена, затем работал в Берлине и Бонне. В 1880—1883 гг. он возглавлял оркестр Ливерпульского Королевского филармонического общества — один из ведущих музыкальных коллективов Великобритании. В Ливерпуле он познакомился со своей будущей женой, Кларой Тучек (наполовину еврейкой по происхождению). В браке родилась дочь Маргарете (1882—1963), которая в дальнейшем стала писательницей, и ещё трое детей.

В 1890—1910 гг. Брух преподавал в Берлинской Высшей школе музыки, где его учениками были, в частности, Отторино Респиги, Оскар Штраус и Ральф Воан-Уильямс.

При жизни Бруха определённой популярностью пользовались его масштабные хоровые полотна — «Одиссей» (1872) и «Огненный крест» (нем. Das Feuerkreuz; 1899). Со временем, однако, в фокусе внимания исполнителей и аудитории остались, главным образом, симфонические сочинения Бруха: его скрипичные концерты (особенно первый — Op. 26, 1868, — входящий в стандартный скрипичный репертуар), «Шотландская фантазия» для скрипки с оркестром (Op. 46, 1880), пьеса «Кол нидрей» для виолончели с оркестром (Op. 47, 1881) на тему еврейских литургических мелодий (прежде всего, собственно молитвы Кол нидрей).

В нацистской Германии Брух попал в чёрный список, поскольку нацисты ошибочно полагали, что Брух, автор пьесы «Кол нидрей», был евреем. Его произведения были сняты с репертуара и в послевоенной Германии почти забыты. Интерес к его творчеству возрастает в последнее время. Среди примечательных записей произведений Бруха, помимо основных концертных произведений, — комплект трёх его редко исполняемых симфоний; проект, осуществлённый дирижёром Куртом Мазуром.

Память

См. также

Концерт для кларнета и альта с оркестром

Литература

• Соловьёв Н. Ф. Брух, Макс // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• D. Kämper. Max-Bruch-Studien. Zum 50. Todestag des Komponisten. Köln 1970. Beiträge zur rheinischen Musikgeschichte 87.
• Karl Gustav Fellerer. Max Bruch 1838—1920. Beiträge zur Rheinischen Musikgeschichte Heft 103. Köln 1974.
• Christopher Fifield. Max Bruch, His Life and Works. London 1988. Ergänzte Neuauflage 2005, ISBN 1-84383-136-8.
• Christopher Fifield. Max Bruch, Biographie eines Komponisten. Aus d. Engl. von Renate Maria Wendel. Zürich 1990, ISBN 3-7263-6616-4.
• Matthias Falke. Die Symphonie zwischen Schumann und Brahms. Studien zu Max Bruch und Robert Volkmann. Berlin 2006. ISBN 978-3-936637-09-0.

Ссылки

• [www3.wooster.edu/music/twood/bruchcatalog.html Список всех произведений композитора]  (англ.)
• [www.jewish.ru/style/music/2014/03/news994323795.php Лебедев Н. Об оратории Бруха "Моисей".]

Отрывок, характеризующий Брух, Макс

Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.