Брэдбери, Норрис

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Норрис Брэдбери
англ. Norris Bradbury
Место рождения:

Санта-Барбара, Калифорния

Место смерти:

Лос-Аламос, Нью-Мексико

Научная сфера:

Физика

Место работы:

Стэнфордский университет, Калифорнийский университет, Лос-Аламосская национальная лаборатория

Альма-матер:

Калифорнийский университет в Беркли

Научный руководитель:

Leonard B. Loeb

Известен как:

Второй директор Национальной лаборатории в Лос-Аламосе.

Награды и премии:

Премия Энрико Ферми, 1970

Подпись:

Норрис Эдвин Брэдбери (30 мая 1909[1] — 20 августа 1997) — американский физик; директор Лос-Аламосской национальной лаборатории в течение 25 лет, с 1945 по 1970 год. Был на этой должности преемником Р. Оппенгеймера, который лично выбрал его на эту должность после тесной работы над Манхэттенским проектом во время Второй мировой войны. Брэдбери руководил окончательной сборкой «Штучки» (англ. Gadget), взорванной в июле 1945 в ходе испытания Тринити[2][3].

Брэдбери принял руководство лабораторией в трудное время. По окончании войны осенью 1945 года, когда миссия Лаборатории считалась выполненной и началась демобилизация, персонал уходил в массовом порядке, были плохие жилищные условия и существовала возможность закрытия лаборатории. Он сумел уговорить достаточное число персонала остаться и убедил Калифорнийский университет продлить контракт на руководство лабораторией. Он подтолкнул дальнейшее развитие ядерного оружия, превратив его его из лабораторных устройств в серийные модели. Многочисленные улучшения сделали данный вид оружия более безопасным, более надежным и легким в обращении и при хранении.





Молодость

Норрис Брэдбери родился в Санта-Барбаре (Калифорния) 30 мая 1909 года. Был одним из четырёх детей в семей своих родителей Эдвина Пёрли и Эльвиры ни Клаузен. Одна сестра умерла в младенчестве, и семья приняла близнецов Бобби и Бетти, оба из которых во время Второй мировой войны.служили в Корпусе морской пехоты США.

Вторая мировая война

Брэдбери был призван на службу в начале 1941 года несмотря на то, что ВМС США позволило ему остаться в Стэнфорде до конца учебного года. Его отправили в Вирджинию для осуществления работ по внешней баллистике. К тому времени в том месте уже работали Leonard B. Loeb и коммандер Уильям Парсонс.

В марте 1945 года Оппенгеймер создал проект «Альберта» под контролем Парсонса для приведения в исполнение окончательной задачи Манхэттенского проекта: подготовки и доставки ядерного оружия к цели. Брэдбери перевели на этот проект, чтобы он возглавил сборочную группу бомбы «Толстяк».

Директор Лос-Аламосской лаборатории

Оппенгеймер подал в отставку с поста директора Лос-Аламосской лаборатории, но остался исполнять его обязанности, пока не будет найден преемник. Директор Манхэттенского проекта, генерал-майор Лесли Гровс, хотел, чтобы эту должность занял кто-то, кто бы имел как серьёзное академическое образование, так и высокое положение в рамках проекта. Оппенгеймер порекомендовал Брэдбери. Кандидатура была одобрена Гровсом, которому понравился тот факт, что морской офицер Брэдбери был и военным и учёным[4][5]. 16 октября 1945 г. Оппенгеймер официально сложил полномочия, а Брэдбери был представлен сотрудникам как новый директор Лаборатории начиная со следующего дня — 17 окятбря 1945 г. Этот пост он будет занимать 25 лет.

Старость

Брэдбери ушёл в отставку с поста директора Лос-Аламосской лаборатории в 1970 году. Его преемник, Гарольд Агню, пригласил его стать старшим консультантом, но Брэдбери отклонил это предложение, хотя он всё же работал консультантом для других правительственных агентств, включая национальную академию науки членом советов Лос-Аламосского медицинского центра, Первого национального банка Санта Фэ.

В середине 90-х Брэдбери при рубке дров случайно попадает по правой ноге. Наступила гангрена, и ногу ампутировали ниже колена. Болезнь распространилась и на левую ногу. В результате была ампутирована часть левой ступни. После этого Брэдбери остался в инвалидном кресле. Болезнь в конечном счете оказалась роковой, и он умер 20 августа 1997 года[6]. Отпевание и похороны состоялись в Лос-Аламосе.

Напишите отзыв о статье "Брэдбери, Норрис"

Примечания

  1. Seaborg, Glenn T. (January 1998). «[www.physicstoday.org/resource/1/phtoad/v51/i1/p74_s1?bypassSSO=1 Obituary: Norris Edwin Bradbury]». Physics Today 51 (1): 74–75. DOI:10.1063/1.882111. Bibcode: [adsabs.harvard.edu/abs/1998PhT....51a..74S 1998PhT....51a..74S].
  2. Hoddeson, Henriksen, pp. 367–368.
  3. Hewlett, Anderson, p. 378.
  4. Hoddeson, Henriksen, pp. 398–402.
  5. Agnew, Schreiber, p. 4.
  6. Ebinger, 2006, pp. 190–193.

Литература

  • Agnew Harold. [www.nasonline.org/publications/biographical-memoirs/memoir-pdfs/bradbury-ne.pdf Norris E. Bradbury 1909–1996: A Biographical Memoir]. — Washington, D.C.: National Academies Press, 1998.
  • Christman Albert B. Target Hiroshima: Deak Parsons and the Creation of the Atomic Bomb. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1998. — ISBN 1-55750-120-3.
  • Ebinger Virginia Nylander. Norris E. Bradbury 1909–1997. — Los Alamos, New Mexico: Los Alamos Historical Society, 2006. — ISBN 0-941232-34-4.
  • Hewlett Richard G. [www.governmentattic.org/5docs/TheNewWorld1939-1946.pdf The New World, 1939–1946]. — University Park: Pennsylvania State University Press, 1962. — ISBN 0-520-07186-7.
  • Hewlett Richard G. Atomic Shield, 1947–1952. — University Park: Pennsylvania State University Press, 1969. — ISBN 0-520-07187-5.
  • Hoddeson Lillian. Critical Assembly: A Technical History of Los Alamos During the Oppenheimer Years, 1943–1945. — New York: Cambridge University Press, 1993. — ISBN 0-521-44132-3.
  • Hunner Jon. Inventing Los Alamos: The Growth of an Atomic Community. — Norman: University of Oklahoma Press, 2004. — ISBN 978-0-8061-3891-6.

Отрывок, характеризующий Брэдбери, Норрис

– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.