Брэндон, Фрэнсис

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фрэнсис Грей, герцогиня Саффолк
англ. Frances Grey, Duchess of Suffolk
Предполагаемый портрет леди Фрэнсис Брэндон. Художник Ганс Гольбейн Младший
Имя при рождении:

Frances Brandon

Дата рождения:

16 июля 1517(1517-07-16)

Место рождения:

Хатфилд, Хартфордшир, Англия

Дата смерти:

20 ноября 1559(1559-11-20) (42 года)

Место смерти:

Лондон, Англия

Отец:

Чарльз Брэндон, 1-й герцог Саффолк

Мать:

Мария Тюдор

Супруг:

1. Генри Грей, 3-й маркиз Дорсет
2. Эдриан Стоукс

Дети:

От 1-го брака:
Джейн Грей
Катерина Грей
Мария Грей
От 2-го брака:
Элизабет Стоукс

Фрэнсис Грей, герцогиня Саффолк (англ. Frances Grey, Duchess of Suffolk, урождённая леди Фрэнсис Брэндон; 16 июля 1517, Хатфилд, Хартфордшир — 20 ноября 1559, Лондон) — мать леди Джейн Грей, известной как «королева на девять дней».

Её родителями были Чарльз Брэндон, 1-й герцог Саффолк, и Мария Тюдор. У неё был старший брат Генри (1516—1522), младшие брат и сестра — Генри, 1-й граф Линкольн, и леди Элеонора, а также двое старших единокровных сестёр от первого брака Чарльза Брэндона с Энн Браун — Энн и Мэри, и двое младших единокровных братьев от четвёртого брака её отца с Кэтрин Уиллоуби — Генри и Чарльз.

По материнской линии Фрэнсис приходилась племянницей королю Генриху VIII и, соответственно, внучкой Генриху VII. В завещании Генриха VIII от 1546 года Фрэнсис Брэндон упоминалась как мать возможных наследников английского престола в том случае, если первоочерёдные наследники короля — Эдуард, Мария и Елизавета — умрут бездетными[к 1].





Биография

Ранние годы и первое замужество

Фрэнсис Брэндон родилась в Хатфилде 16 июля 1517 года, в день канонизации святого Франциска, в честь которого, вероятно, и была названа[к 2]. Её крёстными родителями стали королева Екатерина Арагонская, принцесса Мария и настоятель аббатства Святого Альбана[5]. В последующие годы Фрэнсис была очень близка со своей тётей, королевой Екатериной, первой женой Генриха VIII, и с кузиной, принцессой Марией[6]. В 1533 году, после аннулирования брака Генриха и Екатерины, Мария Тюдор открыто выразила протест против новой жены короля, Анны Болейн, заявив, что никогда не признает её как законную королеву Англии. По примеру матери Фрэнсис всегда оказывала поддержку своим родственницам — Екатерине Арагонской и принцессе Марии.

Ранние годы её прошли в поместье Уэсторп Холл в Саффолке, где она жила вместе с матерью, братьями и сёстрами, а также другими подопечными её родителей, среди которых была и Кэтрин Уиллоуби. В 1533 году с разрешения своего дяди, Генриха VIII, Фрэнсис вышла замуж за Генри Грея, 3-го маркиза Дорсета. Супруги Грей вели довольно активную светскую жизнь и пользовались благосклонным расположением Генриха, а впоследствии его наследника, Эдуарда. В 1551 году, после смерти сводных братьев леди Фрэнсис от потницы, титул герцога Саффолка был пожалован её мужу[7].

С наследниками дело обстояло не столь благополучно. Первые двое детей от этого брака, мальчик и девочка, умерли в младенческом возрасте. Вслед за ними родились три дочери:

Несмотря на разочарование от отсутствия наследников мужского пола, супруги Грей уделяли повышенное внимание образованию своих дочерей. Они были отданы на воспитание лучшим наставникам и, подобно детям короля, получили блестящее по тем временам образование, включавшее, помимо традиционных женских занятий вроде шитья, пения и игры на музыкальных инструментах, изучение древних языков, классической литературы и искусства. Особенно впечатляющих успехов добилась старшая дочь, леди Джейн[8].

Борьба за власть

Леди Фрэнсис была весьма честолюбивой и деспотичной особой, имела склонность к политическим интригам, и, памятуя о своём близком родстве с королевской семьёй, строила грандиозные планы относительно будущего своих детей. Её амбициозная личность часто вступала в конфликт с мягким характером дочерей, которые, вопреки её ожиданиям, были довольно тихими и застенчивыми девушками, не проявлявшими никакого интереса к дворцовым интригам. Подобное слабоволие вызывало раздражение у Фрэнсис, и в гневе она нередко прибегала к рукоприкладству и розгам.

Благодаря связям при дворе, а также по традиции того времени продолжать образование в семье наиболее высокопоставленных родственников, леди Джейн была отправлена под опеку королевы Катарины Парр, где ей представился случай проявить свои интеллектуальные дарования, а также близко сдружиться с принцем Эдуардом[8].

После смерти Генриха VIII в январе 1547 года королём был провозглашён Эдуард. Поначалу положение сестёр Грей при дворе выгодно отличалось от статуса принцесс Марии и Елизаветы, которые были объявлены незаконнорождёнными. Учитывая этот факт, Джейн, Катерина и Мария считались даже более предпочтительными наследницами престола, нежели дочери короля.

После воцарения Эдуарда Джейн и Катарина Парр переехали в новую резиденцию вдовствующей королевы. Там юная леди Грей продолжила своё образование. Вскоре супруги Грей и новый муж Катарины, Томас Сеймур, дядя Эдуарда, начали обдумывать проект женитьбы короля на Джейн. Этот план казался идеальным: молодые люди знали друг друга с детства, были очень дружны, а кроме того этот брак обеспечивал влияние семьи Грей на Эдуарда, а также укреплял их положение в качестве близких родственников будущих потомков короля. Сеймур же преследовал цель уменьшить власть своего брата Эдуарда Сеймура, 1-го герцога Сомерсета, лорда-протектора, а также рассчитывал убедить своего племянника-короля разрешить ему жениться на принцессе Елизавете.

Но неуравновешенный характер, частые вспышки бесконтрольного гнева и взбалмошность Сеймура лишили его доверия многих влиятельных лиц, а странная выходка с убийством собаки Эдуарда заставила заподозрить его в покушении на жизнь короля[к 3]. Сеймур был схвачен, лишён всех титулов и званий и казнён 20 марта 1549 года.

Супругам Грей удалось убедить Тайный совет в своей непричастности к интригам Томаса Сеймура. Попытка женить Эдуарда VI на Джейн провалилась, но, несмотря на поражение, леди Фрэнсис рассматривала возможность породниться с семьёй лорда-протектора, выдав Джейн за его сына, Эдуарда Сеймура, 1-го графа Хертфорда. Но вскоре Сомерсет утратил своё могущество, и его место в качестве лорда-протектора занял Джон Дадли, 1-й герцог Нортумберленд. Семья Грей поспешила засвидетельствовать ему свою поддержку и почтение, и некоторое время спустя была организована помолвка леди Джейн и Гилфорда, младшего сына Джона Дадли[10].

Мать королевы

Свадьба Джейн Грей и Гилфорда Дадли состоялась 21 мая 1553 года. У Джона Дадли были далеко идущие планы касательно молодой четы. Умирающий король был убеждённым протестантом, в то время как его единокровная сестра Мария являлась ярой католичкой. Её возможное восшествие на престол могло положить конец развитию и укреплению новой религии в Англии. Чтобы не допустить подобного поворота событий, был предложен новый Акт о престолонаследии, отстранявший дочерей Генриха VIII от трона на том основании, что обе они были ранее объявлены незаконнорождёнными[11]. Таким образом, Фрэнсис Грей становилась главной наследницей английской короны. Её убедили отказаться от своих прав в пользу старшей дочери и её возможных наследников мужского пола от брака с Гилфордом Дадли.

Эдуард VI скончался 6 июля 1553 года, и уже 10 июля Джейн была провозглашена королевой Англии. Амбиции Фрэнсис Грей были удовлетворены, она стала матерью правящей королевы. Но честолюбивым намерениям Дадли и супругов Грей править страной от лица Джейн не суждено было осуществиться. 19 июля в результате переворота на трон была возведена старшая дочь Генриха VIII, принцесса Мария.

Дадли, леди Джейн и её муж Гилфорд, а также Генри Грей были арестованы. Джон Дадли был обвинён в предательстве и казнён 22 августа. Генри Грей вскоре был отпущен на свободу. Мария намеревалась простить мужа своей кузины, а после своей коронации планировала освободить и Джейн.

Вскоре после вступления на трон, королева объявила о своём желании вступить в брак с Филиппом II, испанским королём. Это известие стало одной из причин, побудившей сэра Томаса Уайетта-младшего начать восстание против Марии 25 января 1554 года. Генри Грей, в надежде вернуть корону своей дочери, примкнул к рядам мятежников. Восстание было подавлено в начале февраля, заговорщики схвачены. Мария не могла допустить мысли, что кто-то может оспаривать её законное место на троне Англии, она также опасалась возврата к протестантской религии, представительницей которой являлась «Девятидневная королева». Судьба Джейн Грей была предрешена[12].

12 февраля 1554 года леди Джейн и Гилфорд Дадли были обезглавлены. Спустя несколько дней, 23 февраля был казнён и Генри Грей.

Жизнь при дворе. Второе замужество

Королева Мария I, памятуя о прежних добрых отношениях, а также о поддержке, оказываемой семейством Грей её матери, Екатерине Арагонской, даровала прощение своим опальным родственницам, и вскоре леди Фрэнсис и две её младшие дочери — Катерина и Мария — снова стали желанными персонами при дворе. Они также присутствовали на свадьбе Марии с королём Испании Филиппом. Дочери леди Грей были назначены фрейлинами, и королева всегда выказывала им особую благосклонность.

Вскоре среди членов Тайного совета возникла идея организовать брак леди Фрэнсис с Эдвардом Кортни, графом Девоном, однако эта мысль не нашла отклика ни у одной из сторон. В конечном итоге Кортни покинул Англию в мае 1555 года, а Фрэнсис вышла замуж за своего шталмейстера Эдриана Стоукса. После свадьбы она редко бывала при дворе, живя в одном из своих поместий вместе с мужем и младшей дочерью Марией[13]. В 1558 году, после смерти Марии и восшествия на престол королевы Елизаветы, Фрэнсис и её дочери утратили свои высокие позиции при дворе. Елизавета позволила им остаться, но не в качестве особо приближённых, а лишь простых фрейлин. Прохладное отношение новой королевы к семейству Грей объяснялось тем, что они никогда не признавали её мать, Анну Болейн, законной женой Генриха VIII, и саму Елизавету считали бастардом, а кроме того, Катерина и Мария оставались в числе законных наследников английского престола и могли быть использованы с целью свержения Елизаветы.

Леди Фрэнсис Грей скончалась 20 ноября 1559 года в возрасте 42 лет в присутствии своих дочерей и нескольких приближённых. Она была похоронена 5 декабря в Вестминстерском аббатстве в соответствии с рангом члена королевской фамилии. Все расходы на погребение взяла на себя королева Елизавета. Похоронная процессия, возглавляемая Катериной Грей, прошла от Ричмонда к Вестминстеру. Надгробную речь произнёс Джон Джуэл, епископ Солсберийский[14]. Четыре года спустя Эдриан Стоукс воздвиг на её могиле алебастровое надгробие, сохранившееся и по сей день. Скульптура, изображающая леди Фрэнсис, облачена в горностаевую герцогскую мантию, на голове её корона, а в руках — молитвенник[15].

Образ в кинематографе и литературе

  • «Роза Тюдоров» (англ. Tudor Rose), год выпуска — 1936, Великобритания. Фильм повествует о судьбе старшей дочери Фрэнсис Брэндон — леди Джейн Грей. В роли Фрэнсис — Мартита Хант[16].
  • «Леди Джейн», год выпуска — 1986, Великобритания. В основе сюжета — романтическая история отношений леди Джейн Грей и её мужа, Гилфорда Дадли. Роль Джейн сыграла актриса Хелена Бонэм-Картер. Роль леди Фрэнсис исполнила Сара Кестелман (англ. Sara Kestelman).
  • Фрэнсис Брэндон — персонаж исторических романов Алисон Уир «Трон и плаха леди Джейн» (в оригинале — Innocent Traitor) и «Опасное наследство» (Dangerous Inheritance: A Novel of Tudor Rivals and the Secret of the Tower). В первом из них повествование частично ведётся от её лица, во втором она упоминается эпизодически.

Генеалогия

Предки Фрэнсис Брэндон
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
8. Сэр Уильям Брэндон
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
4. Уильям Брэндон
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
18. Сэр Роберт Уингфилд
 
 
 
 
 
 
 
9. Элизабет Уингфилд
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
19. Элизабет Гушил
 
 
 
 
 
 
 
2. Чарльз Брэндон, 1-й герцог Саффолк
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
20. Сэр Морис Бруин
 
 
 
 
 
 
 
10. Генри Бруин
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
21. Элизабет Ретфорд
 
 
 
 
 
 
 
5. Элизабет Бруин
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
22. Роберт Дарси
 
 
 
 
 
 
 
11. Элизабет Дарси
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
1. Фрэнсис Брэндон
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
24. Оуэн Тюдор
 
 
 
 
 
 
 
12. Эдмунд Тюдор, 1-й граф Ричмонд
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
25. Екатерина Валуа
 
 
 
 
 
 
 
6. Генрих VII Тюдор
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
26. Джон Бофорт, 1-й герцог Сомерсет
 
 
 
 
 
 
 
13. Маргарет Бофорт
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
27. Маргарет Бошан из Блетсо
 
 
 
 
 
 
 
3. Мария Тюдор
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
28. Ричард Плантагенет, герцог Йоркский
 
 
 
 
 
 
 
14. Эдуард IV
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
29. Сесилия Невилл
 
 
 
 
 
 
 
7. Елизавета Йоркская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
30. Ричард Вудвилл, 1-й граф Риверс
 
 
 
 
 
 
 
15. Элизабет Вудвилл
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
31. Жакетта Люксембургская
 
 
 
 
 
 

Напишите отзыв о статье "Брэндон, Фрэнсис"

Комментарии

  1. Помимо Фрэнсис Грей, с подобными оговорками в завещании упомянуто и имя её младшей сестры, Элеоноры. На тот момент, когда Генрих VIII подготавливал своё завещание (конец декабря 1546 года), Фрэнсис и Элеонора были достаточно молоды и способны родить детей, вполне возможно, сыновей, которые и могли в будущем взойти на престол[1][2].
  2. По мнению Агнес Стрикленд и Карен Линдсей, на выбор имени также повлияло желание её родителей сохранить память о том, кто в своё время способствовал успешному заключению их брака — короле Франциске[3][4].
  3. Намереваясь совершить переворот с целью сместить регента Эдуарда Сеймура, Томас Сеймур среди ночи проник в спальню короля. Испугавшись неожиданно залаявшего спаниеля, Сеймур убил собаку, был схвачен и обвинён в государственной измене[9].

Примечания

  1. Lisle, Leanda de, 2010, p. 26.
  2. Ives, Eric, 2009, p. 35.
  3. Strickland, Agnes, 1868, p. 77.
  4. Линдсей, Карен, 1996, с. 75.
  5. Strickland, Agnes, 1868, p. 77-78.
  6. Эриксон, Кэролли, 2008, с. 54.
  7. [www.thepeerage.com/p10208.htm#i102072 Henry Grey, 1st Duke of Suffolk — thepeerage.com] (англ.). Проверено 6 апреля 2010. [www.webcitation.org/66ciNRmy8 Архивировано из первоисточника 2 апреля 2012].
  8. 1 2 Эриксон, Кэролли, 2005, с. 62.
  9. Линдсей, Карен, 1996, с. 295.
  10. Линдсей, Карен, 1996, с. 297.
  11. Эриксон, Кэролли, 2005, с. 121—122.
  12. Линдсей, Карен, 1996, с. 300.
  13. Lisle, Leanda de, 2010, pp. 167-168.
  14. Lisle, Leanda de, 2010, p. 197.
  15. [www.westminster-abbey.org/our-history/people/frances-brandon Frances Brandon, Duchess of Suffolk] (англ.). westminster-abbey.org. Проверено 9 апреля 2012. [www.webcitation.org/68Hl8McfW Архивировано из первоисточника 9 июня 2012].
  16. Tudor Rose (англ.) на сайте Internet Movie Database

Литература

  • Линдсей, Карен. Разведённые. Обезглавленные. Уцелевшие. Жёны короля Генриха VIII / Пер. с англ. Т. Азаркович. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1996. — 336 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-232-00389-5.
  • Эриксон Кэролли. Елизавета I / Пер. с англ. Н. А. Анастасьева. — М.: АСТ, 2005. — 512 с. — (Историческая библиотека). — 5 000 экз. — ISBN 5-17-016990-6.
  • Эриксон, Кэролли. Мария Кровавая / Пер. с англ. Л. Г. Мордуховича. — М.: АСТ, 2008. — 637 с. — (Историческая библиотека). — 2 000 экз. — ISBN 5-17-004357-6.
  • Ives, Eric. Lady Jane Grey: A Tudor Mystery. — Wiley-Blackwell, 2009. — 392 с. — ISBN 9781405194136.
  • Lisle, Leanda de. The Sisters who would be Queen: Mary, Katherine, and Lady Jane Grey. A Tudor Tragedy. — London: HarperCollins UK, 2010. — 352 с. — ISBN 0007219067.
  • Strickland, Agnes. Lives of the Tudor princesses including Lady Jane Gray and her sisters. — London: Longmans, Green, and Co, 1868. — С. 428.

Ссылки

  • [www.tudorplace.com.ar/Bios/FrancesBrandon.htm Frances Brandon: TudorPlace.com] (англ.). [www.webcitation.org/66ciO1mhU Архивировано из первоисточника 2 апреля 2012].
  • [www.thepeerage.com/p10207.htm#i102069 Frances Brandon: ThePeerage.com] (англ.). [www.webcitation.org/66awMXkK4 Архивировано из первоисточника 1 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Брэндон, Фрэнсис

– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.