Брюнель, Изамбард Кингдом

Изамбард Кингдом Брюнель
Isambard Kingdom Brunel
Брюнель незадолго до спуска на воду парохода «Грейт Истерн»
Род деятельности:	инженер
Дата рождения:	4 апреля 1806(1806-04-04)
Место рождения:	Портсмут, Великобритания
Дата смерти:	15 сентября 1859(1859-09-15) (53 года)
Отец:	Марк Брюнель
Мать:	София Кингдом
Супруга:	Мери Элизабет Хорсли
Дети:	Изамбард Брюнель мл., Генри Марк Брюнель, Флоренс Мери Брюнель

И́замбард Ки́нгдом Брюне́ль (англ. Isambard Kingdom Brunel, [ˈɪzəmbɑ(ɹ)d ˈkɪŋdəm bruːˈnɛl]; 9 апреля 1806, Портсмут — 15 сентября 1859, Вестминстер) — британский инженер, одна из крупных фигур в истории Промышленной революции. Сын Марка Брюнеля.

Биография и достижения

Родился в Портсмуте, получил образование в коллеже в Кане и лицее Генриха IV. Практическую свою деятельность как инженер он начал под руководством отца, которому помогал с 1826 года при постройке туннеля под Темзой; позже он главным образом занимался постройкой железных дорог и изготовлением машин и механизмов для пароходов.

В 1833 году Брюнель получил назначение главным инженером «Большой западной железной дороги» и занимался постройкой туннелей, мостов и других больших сооружений для этой дороги, в том числе, построил мост через Темзу у Мэйденхеда (Maidenhead) и через Уай (Wye) у Чипстоу. Он же выстроил Гунгерфордский висячий мост в Лондоне и участвовал в постройке мостов Conway и «Британия»; он же построил доки в Кардиффе и в Сандерленде, корабли: «Great Western» (1835), «Great Britain» (1842) и «Great Eastern».

При постройке Хрустального дворца он помогал и советом, и делом, и по его указаниям предприниматель Пакстон сделал некоторые поправки в первоначальном плане.

Во время Крымской войны, в 1854 году ему была поручена постройка военного госпиталя в Ренкиое (Эренкое) у Дарданелл; для постоянного снабжения его свежей водой он устроил водопровод, провёл рельсовый путь для перевозки больных от места их высадки. Тогда же предлагал построить канонерскую лодку для высадки боевых машин для атаки крепости Кронштадт (прообраз танков-амфибий — не реализовано).

Узнав об экспериментах с первым винтовым пароходом «Архимед», установил винт на «Грейт Бритн», что послужило популяризации винта.

Последним, самым знаменитым его делом была постройка колоссального полностью металлического парохода «Левиафана», переименованного после в «Грейт Истерн», проект которого он составил в 1852 года и окончил после многолетней работы, преодолев денежные затруднения и всякого рода материальные и физические препятствия. Сильное напряжение и возбуждение сил во время исполнения его любимого проекта содействовало преждевременной его смерти; он уже давно болел и все свои важные работы исполнял будучи уже больным. Во время приготовлений к пробному плаванию «Great Eastern» он был поражен апоплексическим ударом (по другой версии, инфарктом), от которого умер в Вестминстере 15 сентября 1859 года. Он оставил о себе славу одного из первых инженеров XIX века.

За свою жизнь Брюнель построил 25 железных дорог в Англии, Ирландии, Италии, Индии. Проектировал и руководил постройкой — 8 пирсов и сухих доков, 5 висячих мостов, 125 железнодорожных мостов, в том числе Клифтонский мост у г. Бристоль, 3 крупных парохода. В 1855 году опубликовал проект строительства Панамского канала. Добивался перевода железных дорог на «широкую» колею (безрезультатно).

Память

• По данным опроса, проведённого в 2002 году вещательной компанией Би-би-си, занял второе место в списке величайших британцев в истории, уступив только Уинстону Черчиллю.
• В 2006 году Королевский монетный двор Великобритании выпустил две биметаллические памятные монеты достоинством в 2 фунта каждая в честь 200-летия со дня рождения Брунеля. На обратной стороне монет изображен портрет Брюнеля на фоне двух его наиболее значимых достижений. Одна из монет, выпущенная тиражом 7 928 250 экземпляров, содержит изображение моста Royal Albert Bridge, вторая (тираж 7 452 250 штук) — изображение крыши станции Паддингтон.

Литература

• Брюнель, Изамбар-Кингдом // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Брюнель, Изамбард Кингдом

10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.