Брюнсвийк, Ронни
| Ронни Брюнсвийк | |
| Ronnie Brunswijk | |
 | |
| Род деятельности: |
политик, футболист |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Гражданство: | |
Ронни Брюнсвийк (нидерл. Ronnie Brunswijk, род. 7 марта 1961, Моэнго-Тапоэ[en]) — экс-лидер повстанцев Суринама, политик, бизнесмен, футболист.
После того, как персонал телохранителей Дези Баутерсе в начале 1980-х отвернулся от него, Брюнсвийк создал Суринамскую освободительную армию, более известную как коммандо джунглей, которая начала партизанскую войну против армии Баутерсе, чтобы освободить Суринам от военной диктатуры.
29 ноября 1986 года суринамская армия вошла в деревню Брюнсвийка Мойвана и убила по крайней мере 39 жителей, в основном женщин и детей. Они не смогли найти Брюнсвийка, но они сожгли его дом[1]. Брюнсвийк был заочно приговорен нидерландским судом в Харлеме к шести годам лишения свободы за контрабанду кокаина. Был выдан международный ордер на его арест[2].
Ронни Брюнсвийк является председателем суринамской политической партии АБОП (Algemene Bevrijdings- en Ontwikkelingspartij), которая в настоящее время имеет три места в парламенте. Брюнсвийк занимает одно из них .
Также Брюнсвийк является игроком Маровейне и владельцем футбольного клуба Интер Моенготапое. Дисциплинарный комитет Футбольной ассоциации Суринама отстранил его на пять лет, за угрозы пистолетом нескольким игрокам во время матча в 2005 году. Позже обвинения были сняты из-за отсутствия доказательств. В июне 2012 года его деятельность была приостановлена сроком на 1 год, потому, что, он вел себя жестоко по отношению к рефери и игрокам на футбольном матче.
В 2002 году Брюнсвийк построил футбольный стадион в Моэнго, который он назвал в Ронни Брюнсвийкстадион.
В декабре 2007 года, Брюнсвийк избил Рашида Дохи, члена партии Дези Баутерсе, в здании суринамского парламента, когда Дохи оскорбил Пола Сомохарджо, члена парламента Суринама.
Напишите отзыв о статье "Брюнсвийк, Ронни"
Примечания
Отрывок, характеризующий Брюнсвийк, Ронни
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
