Брюс, Виктор

Виктор Брюс Victor Bruce<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Вице-король Индии
11 октября 1894 — 6 января 1899
Монарх:	Виктория
Предшественник:	Генри Петти-Фицморис
Преемник:	Джордж Керзон
Государственный секретарь по делам колоний
10 декабря 1905 — 12 апреля 1908
Глава правительства:	Генри Кэмпбелл-Баннерман
Монарх:	Эдуард VII
Предшественник:	Альфред Литтелтон
Преемник:	Роберт Крю-Милнс
Рождение:	16 мая 1849(1849-05-16) Монреаль, Нижняя Канада
Смерть:	18 января 1917(1917-01-18) (67 лет) Данфермлин, Шотландия
Место погребения:	Лаймкилнс, Файф, Шотландия
Род:	Брюсы
Отец:	Джеймс Брюс
Мать:	Мари-Луиза Брюс
Супруга:	Констанс Карнеги (1876—1909) Гертруда-Лилиан Оджилви (1913—1917)
Дети:	Эдвард Джеймс Брюс + ещё 11 детей
Партия:	Либеральная партия
Образование:	Баллиол-колледж
Награды:

Виктор Александр Брюс, 9-й граф Элгин, 13-й граф Кинкардин, KG, PC (англ. Victor Alexander Bruce; 16 мая 1849, Монреаль — 18 января 1917, Данфермлин) — британский государственный деятель. Член палаты лордов от Либеральной партии, первый комиссар общественных работ (1886), вице-король Индии (1894—1899), государственный секретарь по делам колоний (1905—1908).

Биография

Ранние годы

Виктор Александр Брюс был старшим сыном Джеймса Брюса, 8-го графа Элгина, и леди Мари-Луизы Брюс (ур. Ламбтон). Виктор родился 16 мая 1849 года в Монкландсе — предместье Монреаля, где его отец в это время выполнял обязанности губернатором Объединённой провинции Канады. По возвращении в Шотландию мальчик был отдан сначала в Тринити-колледж (Гленалмонд), а позже в Итон. Во время учёбы в Итоне Виктор потерял отца, скончавшегося в Индии, куда он был направлен в качестве вице-короля, и в 16 лет получил титулы графа Элгина и графа Кинкардина. По окончании колледжа молодой лорд поступил в Баллиол-колледж Оксфордского университета и в 1873 году окончил его по специальности Literae humainores (классическая филология). Позже, в 1877 году, он получил также вторую степень.

В течение двух десятилетий после окончания Оксфорда лорд Брюс занимался внутренними делами своего региона — Файфшира — и Шотландии в целом. Особое внимание в своей деятельности он уделял развитию системы образования. Занимая посты директора Северо-Британской железной дороги и Королевского банка Шотландии, он в 1881 году возглавил также Либеральную ассоциацию Шотландии, поддерживая праволиберальную линию в британской политике, лидером которой был премьер-министр Гладстон. В 1886 году Брюс стал членом недолговечного либерального кабинета, вначале как казначей двора, а затем как первый комиссар общественных работ.

Вице-король Индии

Уже в 1892 году, после возвращения либералов к власти, Брюсу был предложен пост вице-короля Индии. В это время в индийских колониях назревал кризис, и предыдущий кандидат на этот пост, сэр Генри Норман, от этого предложения отказался. Брюса, опасавшегося, что его способностей будет недостаточно для такой должности, также удалось убедить не сразу, и он в итоге дал согласие только в 1893 году, а к исполнению обязанностей приступил ещё годом позже.

Уже первые шаги Брюса в качестве вице-короля вызвали нарекания: ему не удалось противостоять протекционистской политике метрополии, из-за которой ввозимый из Индии хлопок облагался дополнительным налогом в интересах ланкаширских хлопководов. В дальнейшем ему пришлось иметь дело с постоянной напряжённостью на индийских границах, внутренним беспокойством, тяжёлым экономическим кризисом, апогеем которого стал большой голод 1896 года, а также со вспышкой бубонной чумы в Бомбее, распространившейся затем в другие регионы. По мере своих сил Брюс пытался решать эти вопросы, но его нерешительность и мягкий характер не позволили ему проявить себя как администратору: как пишет в «Национальном биографическом словаре» 1927 года Ф. Б. Браун, он поставил свои действия в слишком большую зависимость от Уайтхолла и свёл к минимуу принятие самостоятельных решений. В целом сочувствуя идеям Индийского национального конгресса, Брюс придерживался точки зрения, согласно которой Индия не созрела для самоуправления, и противодействовал шагам в этом направлении. В одном случае он вступил, однако, в конфликт с либеральным правительством в Лондоне, отменив решение об эвакуации британских войск из Читрала. Это решение было поддержано новым консервативно-юнионистским правительством в 1895 году и впоследствии сыграло важную роль в обеспечении спокойствия на северо-западных границах. Хорошо проявил себя Брюс и в транспортном вопросе: при нём в Индии было проложено 3000 миль железных дорог и утверждена прокладка ещё такого же количества. Его действия по борьбе с катастрофическим голодом 1896 года были разумными и эффективными и были отмечены одним из его предшественников на посту вице-короля Индии, лордом Дафферином, как одно из главных достижений британских колониальных властей в Индии. Преемник Брюса на этом посту, Джордж Керзон, также отзывался положительно о достижениях Брюса в приватной переписке, хотя публично и подчёркивал своё большее соответствие этой роли.

Виктор Брюс вернулся в Англию в 1899 году. По возвращению он был произведён в кавалеры ордена Подвязки.

Дальнейшая политическая карьера

По возвращении из Индии лорд Брюс возглавлял одну за другой три правительственных комиссии. Первая изучала вопрос загрязнения британских рек, приведшего к снижению улова лосося; деятельность комиссии стала одним из первых в истории исследований в области экологии. Вторая комиссия Брюса изучала проблемы, возникшие при подготовке к войне в Южной Африке. Выводы этой комиссии, представленные в июле 1903 года привели в дальнейшем к формированию добровольческой Территориальной армии. В центре внимания третьей комиссии, возглавляемой Брюсом, оказался конфликт между пресвитерианскими церквями Шотландии. По окончании деятельности этой комиссии он возглавил Фонд Карнеги по развитию шотландских университетов — пост, который он занимал до самой смерти.

В 1905 году Брюс получил пост государственного секретаря по делам колоний в либеральном правительстве Кэмпбелла-Баннермана. Его заместителем был назначен молодой и энергичный Уинстон Черчилль. Несмотря на личную симпатию старшего и младшего политиков, о которой пишет личный секретарь Черчилля Эдвард Марш, их взгляды расходились достаточно резко, поскольку Черчилль представлял молодое радикальное крыло партии, противостоявшее осторожной политике, проводимой Брюсом. Основной задачей министерства по делам колоний в эти годы была ликвидация последствий бурской войны, и одним из важнейших шагов в этом направлении стало предоставление Трансваалю в 1906 году практически полной автономии, за которым последовал год спустя аналогичный шаг по отношению к Оранжевой республике. В то же время Брюс решительно противодействовал поползновениям бурских политиков в сторону аннексии Свазиленда. Ещё одним ключевым решением министра было пресечение практики телесных наказаний китайских рабочих на золотых приисках Витватерсранда. В других африканских колониях Брюс предпринимал шаги по обузданию отечественных милитаристов и предпринимал усилия по развитию местных экономик (в частности, выращиванию хлопка в Уганде и Нигерии и прокладке железных дорог). В 1907 году, когда в британской политике столкнулись сторонники идей федеративной империи и менее жёстко структурированного Содружества (концепция, которая в это время была относительно новой), Брюс выступил на стороне последних.

Вне пределов своих прямых обязанностей лорд Брюс мало проявлял себя в большой политике, отмалчиваясь на заседаниях кабинета и отказываясь выступать с речами в парламенте в поддержку законов, которые не затрагивали работы его ведомства. В парламенте Черчилль, блестящий оратор, легко затмевал своего начальника. В итоге в новом либеральном правительстве, сформированном Асквитом в 1908 году, Брюсу места не нашлось, и он, отказавшись от титула маркиза, вернулся в Шотландию, где провёл остаток своих дней в местной политике и заботе о собственном имении. Он скончался 18 января 1917 года в Данфермлине и был похоронен в файфском городке Лаймкилнс.

Семья

9 ноября 1876 года Виктор Брюс женился на леди Констанс Карнеги, дочери лорда Саутэска. От этого брака у него родились 11 детей — 6 сыновей (включая будущего наследника, Эдварда Джеймса Брюса) и пять дочерей. Девять из их детей пережили своих родителей. Констанс, которую частые роды превратили в инвалида, скончалась в 1909 году. В 1913 году лорд Брюс женился вторично — на вдове Гертруде-Лилиан Оджилви, которая от этого брака родила сына. Мальчик, названный Бернардом, родился уже после смерти Биктора Брюса, а Гертруда-Лилиан пережила мужа больше чем на полвека, скончавшись только в 1971 году.

Литература

• Elizabeth Lane Furdell. Bruce, Victor Alexander // [books.google.ca/books?id=L-X-XYB_ZkIC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Historical Dictionary of the British Empire: A-J] / James Stuart Olson, Robert Shadle (Eds.). — Greenwood Press, 1996. — P. 204—205. — ISBN 0-313-29366-X.
• R. Hyam. [www.oxforddnb.com/templates/article.jsp?articleid=32136&back= Bruce, Victor Alexander, ninth earl of Elgin and thirteenth earl of Kincardine (1849–1917)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2008. — DOI:10.1093/ref:odnb/32136

Ссылки

• Frank Herbert Brown. [www.thepeerage.com/e448.htm Victor Alexander Bruce, 13th Earl of Kincardine]. The Peerage: A genealogical survey of the peerage of Britain as well as the royal families of Europe. Проверено 3 мая 2013. [www.webcitation.org/6GhZ6QiEb Архивировано из первоисточника 18 мая 2013].

Отрывок, характеризующий Брюс, Виктор

Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!