Брюховецкий, Иван Мартынович

Иван Мартынович Брюховецкий
Брюховецький Іван Мартинович
Гетман Иван Брюховецкий и его герб. Картина XVII века. Неизвестный автор.
Род деятельности:	гетман Войска Запорожского
Дата рождения:	1623(1623)
Место рождения:	Брюховичи, Речь Посполитая
Подданство:	Речь Посполитая  Российское царство  Гетманщина </td></tr>
Дата смерти:	18 июня 1668(1668-06-18) </td></tr>
Место смерти:	Опошня, Зеньковский район, Полтавская область </td></tr> </table> Брюхове́цкий Ива́н Марты́нович (укр. Брюховецький Іван Мартинович, 1623 — 18 июня 1668) — кошевой атаман Запорожской Сечи, боярин и гетман Войска Запорожского (левобережный) с 1663 по 1668 год. Преемник гетмана Якима Самко. Биография Происхождение Брюховецкого неизвестно: сохранилось сведение, что он был «полу-лях». Сохранились свидетельства, что казацких предков Брюховецкий не имел, а образование получил в униатской школе. Службу в Войске Запорожском начал в 1648 году, как старший джура (слуга) при гетмане Богдане Хмельницком. В 1649 году имя Брюховецкого упоминается в реестре 1649 года среди казаков Чигиринской сотни. Впоследствии Брюховецкий служил при Юрии Хмельницком, уехал с ним в Киев и жил в одном доме, исполняя обязанности слуги. Все тайны наконец обясняются: потомство узнало кто был Иван Брюховецкий. Слуга Богдана Хмельницкого, спасая жизнь господина, однажды попался он Татарам в плен; его пытали, мучили, наконец за дорогой выкуп отпустили к Гетману. По смерти Богдана, он достался Юрию; молодой Пан одевал его богато, дал ему саблю, и на своем «коште» для него содержал коня. Он любил своего старого слугу, слушал его советы, требовал от него мнений, и эти мнения уважал. Летописи говорят, что и слуга никогда не употреблял во зло господской доверенности; полагал кончить жизнь при Пане своем, всегда был при нем неотлучно, все его чувства принимал к сердцу. Верный слуга был известен каждому Украинцу под именем Мартынца. — [www.library.kr.ua/elib/markevich/tom2/index.html «История Малороссии»], Н.А. Маркевич, Том 2, М. 1842. В 1659 году был избран кошевым атаманом Запорожской Сечи и безуспешно попытался отбить у гетмана Ивана Выговского Чигирин. В 1660 году, когда начался поход на Львов, гетман Юрий Хмельницкий назначил Брюховецкого наместником в Чигирине. После капитуляции Хмельницкого в битве под Слободищем и перехода гетмана на сторону Речи Посполитой, Брюховецкий бежал из Чигирина в Лохвицу к князю Борису Мышецкому, откуда отправился в Москву. В 1662-1663 годах вновь был кошевым атаманом на Сечи. В январе 1663 года Брюховецкий, в противовес Якиму Сомко, был провозглашен «кошевым гетманом» Запорожской Сечи. Гетман Яким Сомко говорил царскому посланнику Фёдору Лодыженскому, что виновником этого является епископ Мстиславский и Оршанский Мефодий «и Брюховецкий по баламутству его называетца гетманом; а у них же в Запорогах от веку гетмана не бывало, а были атаманы, также как и на Дону…, а особного де кошевого гетмана в Запорогах николи не бывало, то же учинено вновь… А Брюховецкому де верить нельзя, что он полулях, был Ляхом да крестился; а в войске он не служил и казаком не бывал». В июне 1663 года на Черной раде в Нежине Иван Брюховецкий был избран гетманом. Противник Брюховецкого, Яким Сомко был обвинен в измене и по приговору войскового суда казнен. Переяславский воевода князь Василий Волконский, узнав про избрание Брюховецкого, заявил прибывшим к нему с этим известием посланцам нового гетмана: «...худые де вы люди, свиньи учинились в начальстве и обрали в гетманы такую же свинью, худого человека, а лутших людей, Самка с таварищи, от начальства отлучили». В январе 1664 года за оборону Глухова от польско-татарских войск, которая предопределила провал похода короля Яна II Казимира на Левобережную Украину, а также за участие в победе над польской армией при её отступлении (Пироговская битва), Брюховецкий был пожалован в Москве боярским титулом и женился на княжне Дарье Исканской из рода Долгоруких. В ответ, Брюховецкий подписал с царским правительством в 1665 году Московские статьи, существенно ограничившие автономию Гетманщины. При этом Брюховецкий весьма самоуничижительно подписался «холопом Ивашкой», что было нехарактерно для гетманов до тех пор. В том же году Брюховецкий рассорился с епископом Мефодием, который начал писать на него доносы в Москву. Правобережный гетман Пётр Дорошенко сносился и с Брюховецким, уговаривая его отказаться от Москвы и обещая помочь ему сделаться гетманом под покровительством Турции и Крыма. В 1667 году, после низложения Большим московским собором патриарха Никона, епископ Мефодий, обиженный на Москву, помирился с Брюховецким и стал помогать Дорошенко. Чувствуя непрочность своего положения, Брюховецкий сдался. Он изменил Москве и поднял против неё восстание: прежде всего были изгнаны воеводы. Пытаясь привлечь на свою сторону донских казаков, в феврале 1668 Брюховецкий, писал в своем универсале, что люди в Москве: …верховнейшего пастыря своего, святейшего отца патриарха, свергли, не желая быть послушными его заповеди; он их учил иметь милость и любовь к ближним, а они его за это заточили; святейший отец наставлял их (москвичей), чтобы не присовокуплялись к латинской ереси, но теперь они приняли унию и ересь латинскую, ксендзам в церквах служить позволили, Москва уже не русским, но латинским письмом писать начала… — [az.lib.ru/s/solowxew_sergej_mihajlowich/text_1120.shtml С. М. Соловьев — «История России с древнейших времен», т. XII, стр. 370.] Дорошенко же писал в Варшаву, что «сделает так, что обе стороны Днепра будут за королём». Весной 1668 года Дорошенко потребовал, чтобы Брюховецкий отдал булаву и присягнул ему. Обманутый Брюховецкий попытался договориться с султаном и принять протекцию Турции. Султан согласился и в Гадяче Брюховецкий присягнул на верность Турции. В это время на Брюховецкого выступил Дорошенко. 7 июня 1668 года Дорошенко и Брюховецкий встретились на Сербовом поле близ Диканьки. Здесь казаки Брюховецкого сами схватили своего гетмана и отдали Петру Дорошенко. Дорошенко приказал приковать Брюховецкого к пушке, пока над ним будет идти суд, но при этом будто бы случайно сделал движение рукой. Толпа приняла этот знак как смертный приговор, накинулась на Брюховецкого и забила его. После этого страшно изуродованный труп отвезли в Гадяч и там похоронили со всеми гетманскими почестями. Семья В 1665 году Брюховецкий женился на княжне Дарье Дмитриевне Долгоруковой. Второй женой Брюховецкого была Дарина Исканская; от этого брака родилось трое детей, сын и две дочери. Интересные факты В честь гетмана Брюховецкого, получил наименование курень на Запорожье, а затем наименование за куренем (станицей) осталось при переселении казаков на Кубань. В Краснодарском крае есть станица Брюховецкая, название которой происходит от гетмана Брюховецкого. Напишите отзыв о статье "Брюховецкий, Иван Мартынович" Примечания Смотрите также История Украины uk:Чорна рада 1663 Литература Брюховецкий, Иван // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. Север А. Русско-украинские войны. — М.: Яуза-пресс, 2009. — С. 75-79. — 384 с. — 4000 экз. — ISBN 978-5-9955-0033-9. Костомаров Н. И., «Исторические монографии и исследования», т. XV. — С. Е., «Гетманство Брюховецкого» («Киевская Старина», 1885 г., август). В. Б. Антонович и В. А. Бец, «Исторические деятели юго-западной России», вып. І, Киев, 1885. Летописи: Велички, Грабянки. С. М. Соловьев, «История России». Д. Бантыш-Каменский, «История Малой России». Петр Симоновский, «Краткое описание о казацком малороссийском народе» («Чтения Моск. Общества истории и древностей», 1847 г., № 2, стр. 88—94). Малороссийские летописи в «Российском Магазине» Ф. О. Туманского, 1793 г., ч. III, стр. 69—154. Акты Южной и Западной России, изд. Археограф. Комиссии. А. Ригельман, «Летописное повествование о Малой России», Москва, 1848 г. А. Лазаревский, «Описание старой Малороссии», т. І «Полк Стародубский» (Киев, 1888 г.), стр. 183; т. III «Полк Прилуцкий» (Киев, 1902 г.), стр. 236, 352. «Краткое историческое описание о Малой России до 1765 г.» («Чтения Московского Общества Истории и Древностей», 1847 г., № 6, стр. 30—31). А. С. Клеванов, «Приезд гетмана Ивана Бруховецкого в Москву» («Московские Губернские Ведомости», 1852 г., № 15 и 16). «Южнорусские летописи, открытые и изданные Н. Белозерским», т. I, Киев, 1856 г., стр. 29—32. Энциклопедические словари: Плюшара, Березина, Старчевского, Толля, Клюшникова, Брокгауза-Ефрона, Большая энциклопедия. «Сборник Имп. Исторического Общества», т. XLIII. Дворцовые разряды, т. III. Вл. Греков.

Отрывок, характеризующий Брюховецкий, Иван Мартынович

– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.