Брянск-Орловский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 53°15′47″ с. ш. 34°24′20″ в. д. / 53.26306° с. ш. 34.40556° в. д. / 53.26306; 34.40556 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=53.26306&mlon=34.40556&zoom=17 (O)] (Я)
Станция Брянск-Орловский
Брянский железнодорожный узел
Москва — Киев
Московская железная дорога
ДЦС:

ДЦС-7 Брянский

Регион ж. д.:

Брянский

Дата открытия:

1868[1]

Прежние названия:

Брянск (c 1868)
Брянск-Риго-Орловский (до 1917[2]:34) Брянск-Пассажирский (до 1930[1])

Тип:

пассажирская

Классность:

1

Количество платформ:

7

Количество путей:

13

Тип платформ:

1 высокая, 6 низких

Форма платформ:

прямая

Выход к:

ул. Речная, ул. Димитрова (по пешеходному мосту)

Пересадка на:

А 9; Тб 1.

Расстояние до Москвы:

379 км 

Тарифная зона:

0

Код в АСУЖТ:

[osm.sbin.ru/esr/esr:200106 200106]

Код в «Экспресс-3»:

2000160

Брянск-Орло́вский (неофициально также Брянск I) — узловая железнодорожная станция Московской железной дороги в городе Брянск. Входит в Брянский центр организации работы железнодорожных станций ДЦС-7 Московской дирекции управления движением. По основному применению является пассажирской, по объёму работы отнесена к 1 классу.

Вокзал Брянск-Орло́вскийжелезнодорожный вокзал при станции Брянск-Орло́вский. Входит в Московскую региональную дирекцию Дирекции железнодорожных вокзалов[3]. Основной пассажирский железнодорожный вокзал города Брянска.

Действуют как в пригородном, так и в дальнем сообщении.

Расположены на территории Володарского района Брянска.





Здание вокзала

Здание вокзала станции Брянск-Орловский состоит из двух больших частей: старого здания (1952 год, архитектор В. Ф. Скаржинский[4]:66, главный архитектор А. Н. Душкин) и нового здания (1981 год, архитектор Я. В. Шамрай)[2]:67.

В новом здании расположены билетные кассы дальнего следования, справочное бюро, кафе, комнаты отдыха, администрация вокзала и другие служебные помещения. Просторный кассовый зал оформлен огромным витражом и декоративным панно-картой на железнодорожную тему.

Старое здание, в свою очередь, подразделяется на несколько частей:

  • Холл. Сюда ведёт главный вход в здание вокзала из города. В холле расположены расписания поездов дальнего сообщения, электронное табло с временем отправления ближайших поездов, отделение связи, торговые точки, предприятия обслуживания. Напротив выхода в город находится вход в подземный переход, а по его сторонам — два выхода на платформу № 1 (не действуют).
  • Действующий зал ожидания. Помещение отремонтировано, установлены новые сидения. Тема оформления зала — история региона. Окраска одной стены выполнена на тему города Брянска, на противоположной изображена карта Брянщины, гербы старинных городов Брянщины (Севск, Трубчевск и т. д.). Окна-витражи оформлены на тему храмов Брянска.
  • Неработающий зал ожидания. Единственное помещение старой части вокзала, не имеющее стеклопакетов — оставлены старые деревянные окна, старые сидения. Доступа для пассажиров нет.
  • Кассовый зал пригородного сообщения. Имеет выходы на привокзальную площадь (закрыт) и на платформу № 1; вход в подземный переход.

В 1954 году построен подземный переход. Он соединяет между собой все помещения вокзала и платформы № 2, 3 и 4. В переходе находятся камера хранения, санузел, несколько торговых точек.

Платформы

На территории станции Брянск-Орловский расположено 7 платформ. Примыкающая к зданию вокзала платформа № 1 — высокая и наиболее примечательная из всех: на ней расположен паровоз-памятник типа Эр, семафор и водоразборная колонка (всё было установлено к празднику 60-летия Победы). Остальные платформы низкие. К платформам № 2, 3, 4 ведёт подземный переход из здания вокзала, к платформам № 5, 6, 7 переход осуществляется по настилу. К платформам № 3 и № 7 имеются спуски с переходного моста. Платформы № 6 и 7 расположены в огороженной зоне таможенного контроля: для многих поездов международного сообщения станция Брянск-Орловский является первой (или последней) остановкой в России, и их таможенный досмотр проводится брянскими таможенниками.

Переходной мост

Для нужд пассажиров малопригоден, так как соединяет напрямую Привокзальную площадь с жилой частью Володарского района и имеет лишь два промежуточных выхода — на платформы № 3 и № 7.

Особенности

Вокзал находится в стороне от главного хода Москва — Киев, по которому следует подавляющее большинство товарных поездов, проходящих через Брянск. Пассажирские поезда, чтобы попасть на вокзал, отклоняются от главного хода, на что затрачивается лишнее время. Возможны два варианта захода на Брянск-Орловский со стороны Москвы: через Брянск-Северный и Мальцевскую (так идут почти все поезда, смена направления движения не требуется) или через Чернец и Полпинскую (более короткий путь, но для продолжения следования в сторону Киева нужна смена направления движения); так идут лишь некоторые поезда, для которых Брянск является конечной станцией; в частности, фирменный № 99/100 «Иван Паристый», №101/102, 103/104, 105/106, 109/110 "Фирменный" (Москва - Брянск - Москва). Через станцию следуют поезда в направлении городов: Санкт-Петербург, Калуга, Москва, Киев а также Брест, Гомель и др[5].

Дальнее следование по станции

По состоянию на июль 2016 года через станцию курсируют следующие поезда дальнего следования:

Круглогодичное обращение поездов

Сезонное обращение поездов

Напишите отзыв о статье "Брянск-Орловский"

Примечания

  1. 1 2 Железнодорожные станции СССР. Справочник. — М., Транспорт, 1981
  2. 1 2 Я. Д. Соколов. Володарка: от Привокзальной слободы до наших дней. — Брянск, 1998.
  3. [dzvr.ru/about/structure/ Структурные подразделения - ДЖВ]
  4. Свод памятников архитектуры и монументального искусства России: Брянская область. — М.: Наука, 1998. — 640 с. — 4400 экз. — ISBN 5-02-011705-6.
  5. [www.nnov-airport.ru/rus/wokzal_bryansk.html Краткая справка по станции Брянск-Орловский]

Ссылки

  • [infojd.ru/30/ot-bryansk.html Фотографии станции Брянск-Орловский]

</center>

Отрывок, характеризующий Брянск-Орловский

Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.