Бубнов, Александр Анатольевич
Поделись знанием:
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
| Александр Бубнов | |
| Имя при рождении: |
Александр Анатольевич Бубнов |
|---|---|
| Профессия: |
кинорежиссёр, сценарист, художник, аниматор |
| Карьера: |
1988 — наст. время |
Александр Анатольевич Бубнов (род. 31 октября 1959) — советский, украинский сценарист, режиссёр, художник мультипликации. Окончил Киевский инженерно-строительный институт по специальности архитектура (1986), ВКСР (1992, анимационную мастерскую Ф. Хитрука и Э. Назарова). Работает в анимации (с 1989); в частности известен как художник, режиссёр и автор сценария фильма «Последняя жена Синей Бороды» (1996).
Содержание
Фильмография
- 2014 — Шерлок Холмс и Королевские игрушки (планируется)
- 2012 — Шерлок Холмс и чёрные человечки — Сценарий, режиссура, создание графики, анимация
- 2005 — Шерлок Холмс и доктор Ватсон: Убийство лорда Уотербрука — Сценарий, режиссура, создание графики, анимация
- 2001—2002 — Pigeon Boy (сериал) (26x26') — Графическое создание персонажей и декораций
- 1999—2001 — " Talis " (сериал) (52x13') — Графическое создание персонажей и декораций
- 1998 — Pigeon Boy, пилот к серии 45 — Создание графики, анимация
- 1996 — Последняя жена Синей Бороды — Сценарий, режиссура, создание графики, анимация
- 1994—1995 — Работа над рекламными роликами, студия «Пилот» — Сценарист, режиссёр, аниматор
- 1993 — Клиника — Сценарий, режиссура, создание графики, анимация
- 1990 — Колобок — сценарист
- 1990 — Побег — сценарист, художник-постановщик
- 1990 — Гость — аниматор
- 1989 — Остров сокровищ — аниматор
- 1989 — Сладкая жизнь — аниматор
- 1989 — Самая красивая — аниматор
- 1989 — Смерть чиновника — аниматор
Награды
- 2006 — Приз за драматургию и 3-е место в рейтинге Открытого российского фестиваля анимационного кино в Суздале (Шерлок Холмс и доктор Ватсон: Убийство лорда Уотербрука)
- 2006 — Гран-при фестиваля «Мультивидения» (Шерлок Холмс и доктор Ватсон: Убийство лорда Уотербрука)
- 2006 — Номинация на приз Российской Киноакадемии «Золотой Орёл» (Шерлок Холмс и доктор Ватсон: Убийство лорда Уотербрука)
- 2003 --- Гран-при в номинации "Вебанима", фестиваль "Анима", Брюссель (Грок)
- 1997 — Гран-при международного фестиваля в Монреале (Последняя жена Синей Бороды)
- 1998 — Специальный приз за юмор в Загребе (Последняя жена Синей Бороды)
- 1997 — Приз фестиваля короткометражных фильмов в Виллёрбане (Последняя жена Синей Бороды)
- Специальный приз жюри фестиваля в Сиенне, Италия, и др. (Последняя жена Синей Бороды)
(всего около 10 призов)
- 1993 — Приз фестиваля «КРОК» (Клиника)
- Приз фестиваля «Молодость» (Клиника)
- Был отобран для участия в многочисленных международных фестивалях, таких как Хиросима, Брюссель, Лондон и др.) (Клиника)-->
Напишите отзыв о статье "Бубнов, Александр Анатольевич"
Примечания
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Ссылки
- Бубнов Александр Анатольевич (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.animator.ru/db/?p=show_person&pid=6127 Бубнов Александр Анатольевич] на Аниматор.ру
- [www.animator.ru/db/?p=show_person&pid=6127&sp=7 Бубнов Александр Анатольевич — Архив новостей]
- Годер Дина: Интервью с Александром Бубновым [www.animator.ru/articles/article.phtml?id=152 «Я себя чувствовал винтиком какого-то механизма...»] Время новостей: N°30, 21 февраля 2006
- Капков Сергей: Интервью — [www.animator.ru/articles/article.phtml?id=275 Александр Бубнов: «Чёрный юмор мне ближе всего»] Журнал Престиж, ноябрь 2007
Отрывок, характеризующий Бубнов, Александр Анатольевич
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
