Будайка

Будайка
Памятный камень на месте, где стоял дом, в котором родился В.И. Чапаев
56°07′00″ с. ш. 47°15′30″ в. д.56.11667° с. ш. 47.25833° в. д. / 56.11667; 47.25833
Город:	Чебоксары
Административный район города:	Ленинский
Первое упоминание:	1646
Год включения в черту города:	1940
Прежние названия:	Гря́зево, Гря́зевка, Гря́зевая стрелка
Этнохороним:	будайцы, будайковцы

Буда́йка — бывшая деревня под Чебоксарами, в 1940 году вошедшая в черту города. До образования Чувашской автономной области относилась к Чебоксарскому уезду Казанской губернии.

Название

По мнению краеведа И. С. Дубанова топоним Будайка, скорее всего, произошёл от русского будо/будовать «строить, возводить, устраивать, заводить новые здания, постройки». Дубанов же приводит и вторую версию:

Будаки — бывшие будные, майданские крестьяне, иногда приписанные к казенным (В. И. Даль, I, 136)

— Дубанов И. С.

История

В конце 18 в. деревней Будайка владел помещик, отставной поручик Грязев Александр Максимович.
В 1939 году в соответствии с генеральным планом (разработан Горьковским крайпрогором) в городскую черту Чебоксар были включены земли 11 прилегающих деревень Чебоксарского района: Набережная, Якимово, Банново, Соляное, Кнутиха, Будайка, Усадки, Заводская, Рябиновка, Новоилларионово, Сосновка, дополнительно — Кошкино, Завражная. Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 19 сентября 1939 года по ходатайству жителей деревни и граждан республики д. Будайка переименована в д. Чапаево, которая в 1940 году вошла в черту города.

Население

В Переписной книге Чебоксарского уезда в 1646 году числились

Поместье Луки Макарьева сына Грязьева:

Деревня Будайка: Дворы крестьянские: 1) 1 + 1 сын + 2 брата; 2) 1 (П.И. Клюкин «стар и увечен») + 1 сын + 2 внука; 3) 1 (3. Ларионов) + 1 сын + «да у него же, Захарка, брат Фетька Ларионов бежал в Астрахань во [7]150 (1641/42)-м году»; 4) 1 + 4 сына; 5) 1 + 2 сына + 5 пасынков; 6) 1 + 4 сына; 7) 1 + 1 брат; 8) 1 (Фомка Остафьев сын прозвище Шестак «стал увечен») + 2 сына + 3 пасынка; 9) 1 (Ивашко Микитин сын «стар и глух») + 1 сын + 1 пасынок; 10) 1 бездетен; 11) 1 + 2 сына; 12) 1 + 1 сын + 2 внука; 13) 1 + 1 сын. Дворы бобыльские: 1) 1 + 1 сын; 2) 1 + 1 сын + 2 брата; 3) 1 + 5 сыновей; 4) 1 + 2 сына; 5) 1 бездетен. «Бобыли ж бездворные и безпашенные кормятся миром»: 1) Олешка Карпов бездетен; 2) Ондрюшка Микифоров сын, у него 3 сына; 3) Ивашко Максимов сын Овчинников бездетен. <...> Всего в поместье за Л. М. Грязевым в двух деревнях 14 дворов крестьянских, а людей в них 52 человека, 8 дворов бобыльских, людей 37 человек, обоего 22 двора, людей 89 человек

В 1781—1782 гг. согласно «Ведомости о наместничестве Казанском» в деревне Будайка числилось 100 душ помещичьих крестьян.

В 1859 году в деревне Будайка (Грязево) «при овраге и ключе» числилось 15 дворов (89 жителей мужского пола и 84 — женского).

В «Списке селений Казанской губернии» к 1907 году в деревне Будайка (Грязева) насчитывалось 326 душ «обоего пола», русских.

Известные уроженцы

• Чапаев, Василий Иванович. В настоящее время на территории бывшей Будайки расположен сквер с памятным камнем на месте, где стоял дом В. И. Чапаева.
• Кузнецов Александр Иванович — агроном, организатор образования, доктор сельскохозяйственных наук, профессор

Будайка в искусстве

• Картина художника Спиридоновой А. М. [artmus.culture21.ru/ppage.aspx?objid=3620&author=1932&begindate=&enddate=&s_page=1 «Родина Чапаева. Будайка»] (1956 г.)

См. также

• Чебоксары

Ссылки

• Фото: [gov.cap.ru/hierarhy.asp?page=./5028/23582/263597/287085/287130 Деревня в 1960 году].

Отрывок, характеризующий Будайка

– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.