Буда (Калинковичский район)
Деревня
|
Буда (белор. Буда) — деревня в Дудичском сельсовете Калинковичского района Гомельской области Беларуси.
Поблизости расположено месторождение железняка.
Содержание
География
Расположение
В 6 км на северо-восток от районного центра и железнодорожной станции Калинковичи (на линии Гомель — Лунинец), 117 км от Гомеля.
Гидрография
На реке Ненач (приток реки Припять).
Транспортная сеть
Транспортные связи по просёлочной, затем автомобильной дороге Лунинец — Гомель. Планировка состоит из 2-х частей: северной (к прямолинейной широтной улице присоединяется с юга под прямым углом короткая прямолинейная улица) южной (от деревенской дороги отходят веером на восток 3 короткие улицы). Застройка двусторонняя, деревянная усадебного типа.
История
По письменным источникам известна с XVIII века как деревня в Минском воеводстве Великого княжества Литовского. Под 1778 год обозначена как селение, 3 дыма, в Каленковичском церковном приходе. После 2-го раздела Речи Посполитой (1793 год) в составе Российской империи. В 1850 году собственность казны. В 1908 году в Дудичской волости Волости Речицкого уезда Минской губернии. В 1913 году открыта школа, которая разместилась в наёмном крестьянском доме, а в 1923 году для неё построено собственное здание.
В 1928 году организован колхоз «Красная Буда», первым председателем которого стал Иван Николаевич Лаевский (1895 г.р.). В колхозе успешно работали 2 ветряные мельницы, кузница, начальная школа (в 1935 году 76 учеников).
С началом Великой Отечественной войны, Буда была оккупирована немецкими войсками Вермахта. Была создана оккупационная администрация, с привлечением к сотрудничеству местных жителей, из числа репрессированных Советской властью. Председатель колхоза "Красная Буда", Лаевский И. Н. решением Полесского обкома ВКП-б был оставлен в тылу врага, для организации подполья, руководством резидентуры НКВД и связью с партизанскими отрядами. Решение хранится в государственном Архиве РБ. По своей инвалидности - хромоте, он не подлежал призыву в РККА. С организанией немецкой полиции в сельском округе и его отделения в д. Буда в конце сентября 1941 года, Лаевский И. Н. выл выдан, как коммунист и активный функционер Советской власти, полевой военной полиции - (Feldgendarmerie) германского Вермахта непосредственно расквартированной в д. Буда. На следующий день, был оформлен и выдан письменный приказ Военной Полевой жандармении на его арест и передачу советского активиста в следственный отдел германской, государственной тайной полиции - ГЕСТАПО, в г. Калинковичи (нем. Gestapo; сокращение от нем. Geheime Staatspolizei, «тайная государственная полиция») — тайная государственная полиция Третьего рейха в 1933—1945 годах. Организационно входила в состав Министерства внутренних дел Германии.)
14 октября 1941 года, при конвоировании в г. Калинковичи, первый председатель колхоза, Лаевский И. Н. был зверски убит полицейскими, из числа местных жителей: Бичаном и Гадлевским. Военной полицией Вермахта они были арестованы за самоуправство, но с помощью отца Бичана, который был начальником полиции сельского округа, им удалось избежать наказания и они были освобождены из под стражи. По предварительному сговору, между собой, Бичан и Гадлевский утверждали, что Лаевского И. Н. забрали с собой проезжавшие по дороге на грузовике, солдаты Вермахта и они вернулись в Буду, для продолжения несения службы и о судьбе Лаевского они не имеют никакой информации.
Свидетелем зверского убийства председателя, стал его сын, Владимир Лаевский (1926 - 1986, похоронен на городском кладбище "Осовцы" в Гомеле). Спрятавшись в картофельном поле, он наблюдал, как Бичан и Гадлевский, примкнутыми к своим винтовкам штыками, зверски убили председателя. Он был замечен Бичаном и бежал с места событий в лес. Оба преступника-коллаборациониста открыли по нему огонь на поражение, но сыну председателя удалось добежать и скрыться в лесном массиве, невредимым, откуда он уже не смог вернуться в свой дом. На трупе Лаевского И. Н., при захоронении насчитали более 40 ран. После убийства председателя колхоза, его дом был подожжен неизвестными и полностью сгорел, а его дети были вынуждены покинуть родное село. Младший сын первого председателя колхоза, Владимир Лаевский, нашел в лесу партизан и до освобождения д. Буда Советской Армией, действовал в составе Калинковичской партизанской бригады.
Организатор первого колхоза в д. Буда и его первый председатель, Лаевский Иван Николаевич, похоронен на местном кладбище. Имеется памятная мемориальная доска. Изменник Родины, сотрудничавший с оккупантами, полицейский Гадлевский, при освобождении дер. Буда, был задержан на местном кладбище местными партизанами, о чем был составлен подробный протокол, но его сообщнику, Бичану удалось бежать с отступающими войсками германского Вермахта. Впоследствии, в апреле 1945 года, он был задержан в Алжире, английской военной полицией, установлен как гражданин СССР и передан военной контрразведке НКВД. При аресте у Бичана была язъята винтовка и 7 боевых патронов к ней. В уголовном деле имеется протокол ареста.
Бичан по приговору Военного трибунала, в 1947 году, был осужден к лишению свободы на срок 25 лет, с содержанием в ИТК Кемеровской области. Но через 6 лет он стал активно ходатайствовать о помиловании и используя "хрущевскую оттепель" ему удалось добиться пересмотра уголовного дела. Отбыв 8 лет лагерей он был переведен в колонию-поселение условно - досрочно и затем освобожден, с выдачей ему 47 рублей деньгами. Бичан проживал в г. Ленинск-Кузнецкий, Кемеровской области. Материалы его архивного уголовного дела, хранятся в Управлении ФСБ РФ по Кемеровской области.
Во время Великой Отечественной войны в боях около деревни погибли 477 советских солдат и партизан (похоронены в братской могиле на местном кладбище). Освобождена 13 января 1944 года, 41 житель погиб на фронте. В мае 1944 года жители из деревни, которая находилась во фронтовой полосе, были переселены в деревню Есипова Рудня, где они размещались до начала операции «Багратион», когда военные действия переместились дальше от этих мест. Согласно переписи 1959 года центр колхоза «Содружество». Располагались подсобное хозяйство районного потребительского общества, отделение связи, библиотека. До 15 января 1996 года в составе Горочичского сельсовета. До 15 января 1996 года в составе Горочичского сельсовета[1].
Население
Численность
- 2004 год — 70 хозяйств, 177 жителей.
Динамика
- 1778 год — 3 дыма.
- 1795 год — 7 дворов.
- 1850 год — 214 жителей.
- 1897 год — 34 двора, 260 жителей (согласно переписи).
- 1908 год — 270 жителей.
- 1959 год — 426 жителей (согласно переписи).
- 2004 год — 70 хозяйств, 177 жителей.
См. также
Напишите отзыв о статье "Буда (Калинковичский район)"
Примечания
- ↑ [archive.is/20120710155038/lawsby.narod.ru/razdel9/num4/9d4722.html Решение Гомельского облисполкома от 15 января 1996 г. № 14 «О внесении изменений в административно-территориальное устройство Горочичского и Дудичского сельсоветов Калинковичского района»]
Литература
- Гарады і вёскі Беларусі: Энцыклапедыя. Т.1, кн.1. Гомельская вобласць/С. В. Марцэлеў; Рэдкалегія: Г. П. Пашкоў (галоўны рэдактар) і інш. — Мн.: БелЭн, 2004. 632с.: іл. Тыраж 4000 экз. ISBN 985-11-0303-9 ISBN 985-11-0302-0
Ссылки
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Отрывок, характеризующий Буда (Калинковичский район)
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
