Будкевич, Константин Ромуальд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Константин Будкевич
Репрессированный католический священник
Дата рождения:

19 июня 1867(1867-06-19)

Место рождения:

Усадьба Зубры под Краславой (в настоящее время — Краславский край Латвия)

Дата смерти:

1 апреля 1923(1923-04-01) (55 лет)

Место смерти:

Москва

Константин Ромуальд Будкевич (Буткевич) (19 июня 1867, усадьба Зубры под Краславой (в настоящее время — Латвия) — ночь с 31 марта на 1 апреля 1923, Москва) — священник Римско-католической церкви, прелат Его Святейшества, был репрессирован во время гонений на христианство в Советском Союзе.





Семья и образование

Родился в многодетной дворянской польской семье Юлиана и Марии, урождённой Борковской. Отец работал лесничим. Учился в частной прогимназии в Кельцах, окончил пять классов гимназии в Люблине, Римско-католическую духовную семинарию в Санкт-Петербурге (1890), Императорскую Римско-католическую духовную академию в Петербурге со степенью кандидата богословия (1893).

Церковная деятельность 18931917

Проявил себя энергичным церковным деятелем. В бытность его настоятелем в храме св. Екатерины были произведены два ремонта (в 1907 и 1911). Сумел повысить доходы от принадлежащего приходу имущества, которые шли в основном на содержание и расширение приходских учебных заведений (в 1907 были основаны три элементарные школы, четырёхклассная профессиональная школа для подготовки сельских учительниц. Занимался повышением уровня образования в приходских мужской и женской гимназиях. В 1907 была учреждена ссудосберегательная касса для тех, кто работал в учебных заведениях. При храме функционировали Дом ремёсел, дешёвая столовая, создавались кружки самообразования для самых бедных. Значительное внимание о. Будкевич уделял благотворительным проектам, привлекая прихожан к их реализации. Активно участвовал в работе спортивного общества «Польский Сокол».

С 1908, одновременно с должностью настоятеля прихода, занимал пост декана петербургского деканата, который к 1914 насчитывал 18 приходов, 13 филиальных храмов, 10 часовен и 101 330 прихожан. С 31 мая 1910 — почётный каноник.

Во время Первой мировой войны был вице-председателем, а затем председателем Общества помощи жертвам войны, поддерживал деятельность Польского гражданского комитета, помогавшего беженцам-полякам, издавал еженедельник «Czytania Niedzielne».

Деятельность в 1917—1923

С 1917 активно участвовал в деятельности Общественного комитета (затем — Общественного совета) священников при архиепархиальном управлении. С 7 июня 1918 — прелат Его Святейшества.

После закрытия приходских учебных заведений организовал тайные курсы, которые учителя вели на квартирах. Выступил с инициативой создания архиепархиального Общества католических родителей и воспитателей с целью заботы о детях католиков и создания частных религиозных школ, однако советские власти отказались разрешить функционирование этой организации. Возглавлял Комиссию по организации обеспечения курии средствами к существованию, занимавшуюся сбором пожертвований на содержание епархиальных учреждений и духовной семинарии. После закрытия семинарии читал лекции в тайной семинарии, ректором которой был о. Антоний Малецкий.

В 1922 отказался подписать договор о пользовании храмом, по форме, установленной органами советской власти, но не санкционированной Ватиканом. Также выступал против изъятия принадлежавших приходу ценностей, передал основные ценности в польское представительство в Петрограде. От имени католической епархии вёл переговоры с органами советской власти, основывая свою позицию на каноническом праве Римско-католической церкви. Отказался покинуть своих прихожан и уехать за границу, несмотря на предупреждения со стороны друзей.

Судебный процесс и гибель

В 1922 о. Будкевич был допрошен по делу католического духовенства Петрограда, обвинённого в создании антисоветской, контрреволюционной организации с целью противодействия декрету об отделении церкви от государства и инструкции о порядке проведения в жизнь этого декрета. В ожидании судебного процесса находился под подпиской о невыезде. Вновь отказался покинуть Петроград, несмотря на явную опасность для его жизни — о. Будкевич не желал своим бегством повредить интересам католических священников и прихожан, остававшихся в России.

В начале марта 1923 был вызван на суд в Москву, где 10 марта арестован. 21 марта 1923 начался суд, который продолжался пять дней. Основными обвиняемыми на процессе были архиепископ Ян Цепляк и прелат Будкевич. В жизнеописании о. Будкевича сказано, что на процессе он говорил медленно, почти тихо, иногда оправдывался, словно разрешая себе что-то вспомнить: «Выше всего я ценил покой, я никогда не любил споров и ссор. Я посвятил себя работе». В своём последнем слове не признал себя виновным, заявив, что всегда пытался договориться с властями так, чтобы не нарушить принципов существования Церкви в государстве.

О. Будкевич был признан виновным

в сознательном руководстве (…) контрреволюционными действиями организации петроградских католических священников, направленными к сопротивлению Советской власти, ослаблению пролетарской диктатуры, восстановлению старых имущественных прав церкви и провокацию масс прихожан к выступлению против Советской власти, — провокации, приведшей, при наличности религиозных предрассудков этой массы, к таковым выступлениям, а также в отказе выполнять советские законы, что предусмотрено статьями 62, 119 и 121 Уголовного Кодекса.

По решению трибунала священник был приговорён к расстрелу. К такому же наказанию был приговорён и архиепископ Цепляк, но ему ВЦИК заменил смертный приговор десятью годами тюремного заключения. Приговор Будкевичу был утверждён, так как он якобы являлся государственным изменником в пользу «иностранного буржуазного правительства» (имелись в виду его контакты с польскими дипломатами в интересах церкви).

Существуют различные варианты рассказов о последних днях жизни о. Константина, но все они сходны в одном — он спокойно выслушал известие об отклонении прошения о помиловании и был готов к смерти. Есть две версии расстрела священника:

Согласно первой, приговор был приведён в исполнение в подвале тюрьмы ГПУ, в присутствии трёх агентов: Евдокимова, Бергмана (Венникас) и Крумма. В письме Бергмана адвокату убиенного священника говорится, что декан заблаговременно написал письмо к Папе, был совершенно спокоен и обратился к Евдокимову со словами: «Прошу передать последнее моё приветствие отцу Цепляку и засвидетельствовать ему, что я до последней минуты остался верен Апостольскому Престолу». После того, как прелат произнёс эти слова, большевик Злоткин выстрелил ему в голову. Согласно второй версии, «на месте казни прелат перекрестился, благословил палача и двух его помощников, а сам отвернулся к стене, зашептав слова молитвы. Выстрел палача прервал молитву священника».

Память о священнике

В начале апреля 1923 на заседании парламента Польши была принята резолюция, в которой говорилось о том, что «благодаря своему мученичеству за веру покойный о. Будкевич, последователь святых мучеников, получил право на почитание как новый покровитель нашей Родины». Польская поэтесса Казимера Иллакович посвятила ему написанную в стиле народной баллады поэму «Сказание о московском мученичестве» (1927) и стихотворение «Głos księdza Budkiewicza zza grobu» (1928).

В 1927 в Варшаве был создан Комитет увековечивания памяти о. Будкевича. В 1936 в варшавском храме св. Анны был установлен памятник о. Будкевичу, который, скорее всего, был уничтожен во время Варшавского восстания 1944. Его именем названа одна из улиц в Варшаве.

В 2003 официально начат процесс беатификации (причисления к лику блаженных).

Напишите отзыв о статье "Будкевич, Константин Ромуальд"

Ссылки

  • [www.catherine.spb.ru/page.phtml?query=bio_bk Биография на сайте прихода Св. Екатерины]
  • [www.catholic.ru/svet/363/019.html Биография на сайте catholic.ru]
  • [www.referatix.ru/view/24768/Svyashennik_Konstantin_Budkevich.html Биография]

Отрывок, характеризующий Будкевич, Константин Ромуальд

– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.