Будулай

♂Будулай
Михай Волонтир в роли Будулая
Исполнитель роли	Евгений Матвеев Михай Волонтир Отар Мегвинетухуцеси
Создатель	Анатолий Калинин
Информация
Прозвище	Русский цыган
Возраст	старше сорока
Род занятий	демобилизованный военный
Звание
Прототип	см.
Семья
Супруг(а)	жена Галя (погибла в июле 1942 г. близ станицы Раздорской)
Дети	сын Иван Пухляков (погиб при обороне Белого дома в 1993 г.)
Отношения	Клавдия Петровна Пухлякова

Будула́й Рома́нов — цыган, главный герой романа писателя Анатолия Калинина, воплощённый на экране актёрами театра и кино Евгением Матвеевым, Михаем Волонтиром и Отаром Мегвинетухуцеси в художественных фильмах и сериалах производства СССР и России. Олицетворяет собой обрусевшего цыгана, проникшегося чувствами к донской казачке, который даже будучи ветераном Великой Отечественной войны и в высшей степени заслуженным человеком, подвергается нападкам со стороны представителей титульной национальности. Книги о приключениях цыгана Будулая издавались огромными тиражами, выходили за рубежом — в Великобритании, Германии, Югославии, Китае, во Франции, Вьетнаме. Первая экранизация романа с Евгением Матвеевым в заглавной роли снималась на Дону и вышла в 1967 году. В 1979 году вышла вторая экранизация романа с Михаем Волонтиром, также снимавшаяся на Дону. В 1985 году Волонтир снялся в фильме «Возвращение Будулая», который является продолжением картины 1979 года. В середине 1990-х вышел четырёхсерийный фильм «Будулай, которого не ждут» с Отаром Мегвинетухуцеси в главной роли.

Краткая биографическая справка

Будулай — мужчина предпенсионного возраста, странствующий по просторам Советского Союза в послевоенные годы. Он — фронтовик и человек, много повидавший на своём веку.

До войны Будулай был женат и работал кузнецом. После гибели его жены в 1942 году под траками немецкого танка он, вместе с другими добровольцами с хутора Приваловского, поступил на военную службу в конницу Красной Армии и сражался с немцами до самой Победы. Он нёс службу в рядах 5-го донского кавкорпуса, с которым прошёл от Терека до Австрийских Альп, проехав в казачьем седле по астраханской, терской, кубанской, донской, азовской, украинской, молдавской, румынской и венгерской земле, от Володина кургана под Астраханью, через Кизляр, Ага-Батыр, камыши Кугейского лимана под Азовом, Корсунь-Шевченковский котёл, Карпаты, Бухарест, Ойтозское ущелье, неспокойные воды Дуная. Принимал участие в освобождении Ростова и взятии Будапешта. На счету Будулая множество и ночей, проведённых в разведке, и выполненных сложнейших боевых задач.

Полковник в отставке, почётный сотрудник госбезопасности, ветеран внешней контрразведки КГБ СССР Станислав Лекарев в своей статье отмечает, что Михай Волонтир в роли Будулая создал весьма яркий образ цыганского батальонного разведчика. «Будулай, — пишет Лекарев, — стал наиболее ярким воплощением таких качеств разведчика как смелость, преданность, боевая смекалка, умение ориентироваться в сложной обстановке и мгновенно принимать самостоятельные и единственно правильные решения. Он с лёгкостью справлялся со своими специфическими и порой деликатными обязанностями, и у зрителя никогда не возникало сомнения в том, что он был ас в разведке своего батальона».

Как ветеран Великой Отечественной, Будулай награждён орденами и медалями:

Боевые награды

В романе (1960) Остальные награды не уточняются

В фильме «Цыган» (1979)

По окончании войны Будулай возвращается на Донскую землю. После того, как странствия приводят его в донской хутор Вербный, он проникается отцовскими чувствами к местному мальчику Ване, который, как позже выясняется, действительно оказывается его сыном. В свободное время Будулай играет на русской семиструнной гитаре и питает особую любовь к лошадям — в бытность разведчиком, в ходе освобождения Румынии он, по слухам, увёл коня из конюшен румынского короля Михая I, за что его непосредственный командир был вынужден краснеть на ковре у маршала Фёдора Толбухина. Впрочем, сам Будулай всегда отрицал свою причастность к этой полушутливой истории, и в целом негативно относился к подобного рода славе, считая, что она лишь укрепляет устоявшийся стереотип, что каждый цыган — это конокрад и бездельник.

Прототип персонажа и цыганский колорит романа

Воспоминания Анатолия Калинина показывают, что у книги и фильмов была фактическая основа. Военное прошлое главного героя — одна из двух ключевых линий сюжета романа «Цыган». И в данном ключе очень важно, что автор указал реальную фамилию:

Образ Будулая появился у меня в тот момент, когда командир казачьего корпуса Селиванов привел меня в госпиталь, где вручали орден Красной Звезды цыгану-разведчику Ищенко. Тогда я еще не знал, что буду писать роман «Цыган»… А до этого, когда мы отступали под Малой Белозеркой, я видел цыганскую раздавленную кибитку. Мне рассказали, что какая-то украинская женщина взяла оставшегося в живых младенца… Потом, когда я переехал в Пухляковку, через некоторое время здесь поселился кузнец-цыган. Звали его Иваном Васильевичем, жену Галей, а младшего брата — Будулаем. Это имя Будулай-Будулай-Будулай — как музыка. Будулай любил играть на балалайке. А его племянница-красавица в это время ходила по кругу и танцевала. Анатолий Калинин

Имя и отчество этого фронтовика, на данный момент, пока ещё не восстановлены. Историк и цыгановед Николай Бессонов после тщательного изучения романа приходит к выводу, что вероятнее всего, литературный Будулай относился к сэрвской этногруппе, хотя, если судить по его имени и описанию табора, то герой повести был влахом. Впрочем, как уверен Бессонов, Анатолий Калинин не разбирался в таких тонкостях. И если русская часть книги написана с большим знанием реальной жизни, то цыганская — крайне поверхностна.

«Конечно, — пишет Бессонов, — книга неровная, и всё, что написано о внутренней жизни цыган — в частности, об истинных цыганских обычаях, языке, и о таборной психологии — это штампы русского восприятия», однако, тему «цыгане и война», по словам Бессонова, писатель раскрыл, причём ярко и талантливо. По его убеждению, можно относиться с полным доверием ко всем сценам, где говорится о военном прошлом Будулая. Писатель, который сам фронтовик, честно отразил боевые заслуги цыганских мужчин. Литературный Будулай, как следует из романа, служил в разведке и дослужился до лейтенанта. В ходе работы над документальной книгой Бессонов нашёл сведения о десятках цыган-разведчиков, в том числе и офицеров. В послевоенное время никто не сомневался в патриотизме цыганского населения. У многих фронтовиков были сослуживцы-цыгане. «Это скорее тенденция современности, — с сожалением констатирует Бессонов, — что современные журналисты нередко пишут пакостную для ветеранов-цыган фразу: „У них один только Будулай воевал — да и то в кино“. А сразу после победы простые люди не воспринимали кочевых цыган в гимнастёрках как обманщиков. Слишком свежи были воспоминания о боевом братстве».

Калинин поведал в одном из интервью, что имя персонажа было позаимствовано от одного молодого цыгана, которого Калинин уже после войны видел в своём хуторе разъезжающим в красной рубашке на велосипеде. «Но сходство с прототипом книжного героя ограничивается именем. Внешность, поступки, судьба Будулая из романа „Цыган“ совершенно другие. Это собирательный образ», — пишет обозреватель газеты «Труд» Людмила Карамышева.

Литературная критика

В повести мимоходом сказано, что табор, из которого ушел Будулай, решил осесть на донской земле. Мы не только не знаем жизни этого табора, мы никого из таборных цыган не видели в глаза. Примерное представление о жизни этого сообщества людей мы можем почерпнуть только из отрывочных воспоминаний Будулая, который рассказывал Ване, как долго ему пришлось уговаривать соплеменников бросить кочевой образ жизни, — отмечает литературный критик Николай Далада.

Постоянный автор журнала «Новый мир» Владислав Сурвилло пишет в своей рецензии на тогда ещё повесть «Цыган», что главный её герой — цыган Будулай, демобилизованный лейтенант Советской Армии — душевный и благородный человек, не стеснённый ни национальными, ни социальными предрассудками — начинает борьбу с дикими таборными порядками, с попрошайничеством, воровством, невежеством и добивается перелома — цыгане идут к колхозному начальству с просьбой принять их в колхоз.

Как отмечает заместитель главного редактора журнала «Молодая гвардия» Вячеслав Горбачев, роман «Цыган» писался Анатолием Калининым необычно долго. Сначала он задумывался как повесть, и то, что позднее стало первой частью романа, было опубликовано в журнале «Огонёк» ещё в 1961 году. В редакцию журнала приходили многочисленные письма от трудовых коллективов и читателей с настойчивыми просьбами и даже требованиями о возвращении Будулая. В результате, через семь лет были написаны вторая и третья части романа, а через некоторое время и четвёртая. Последняя, девятая часть романа, вышла в московском издательстве «Вече» в 2011 году уже после смерти писателя. Роман обрёл композиционное завершение, а вместе с новым материалом получил и острую социальную направленность. Анатолий Калинин представил в романе не судьбу одного человека, а судьбу народа в поворотный момент его истории. «И Будулай ищет своё счастье не в одиночестве, а в близости со своим цыганским народом, — продолжает Горбачев, — вывод, который делает Будулай, итожа свои многолетние ошибки, прозрения и открытия, не оставляет сомнений в правильности выбранного пути: „Если такие цыгане, как ты, Будулай, — говорит он себе, — сами не побеспокоятся о судьбе своей и своих детей, никто другой — ни русские, ни какие-нибудь иные люди не сделают это за них“».

Фильмы, телесериалы, театральные спектакли и опера

Роману Анатолия Калинина суждена была большая популярность, особенно после ряда экранизаций. Советским зрителям, а особенно зрительницам, полюбился мужественный благородный Будулай. Первой экранизацией романа «Цыган» стал фильм советского кинорежиссёра Евгения Матвеева. Как отмечает исследователь отечественной киноистории Фёдор Раззаков, Матвеев начал снимать картину по роману в 1966 году, причем работал над ней не только как режиссёр, но и как актёр. Он взял себе главную роль — Будулая, а на главную женскую роль Клавдии пригласил Людмилу Хитяеву. Премьера фильма состоялась 13 июля 1967 года в Москве при огромном стечении публики. По итогам опроса, проводимого журналом «Советский экран», актёрские работы Матвеева и Хитяевой были названы в числе лучших за 1967 год. Однако были у этого фильма и хулители. По мнению же самого Раззакова, как артист, Матвеев чудом восстановил на экране провинциальную мелодраму древних времён.

Вторая экранизация вышла на экраны в 1979 году. К слову сказать, съёмки этой картины долгое время откладывались из-за того, что её создатели не могли подобрать подходящего актёра на роль Будулая. Пробовались Николай Сличенко и Армен Джигарханян, но даже они не соответствовали режиссёрскому видению образа. И тогда исполнительница главной женской роли, актриса Клара Лучко, на кандидатуре которой настоял лично Анатолий Калинин, показала режиссёру Александру Бланку фото Михая Волонтира, с которым она ранее работала вместе. Исполняемые роли главного героя и главной героини, — вспоминает Лучко, — переросли не просто в дружбу, которая может быть между мужчиной и женщиной, а почти что в семейные отношения. Впоследствии, их отношения продлились до самой смерти Клары Лучко в 2005 г.

Внешние изображения
Михай Волонтир у наковальни
	[img.beta.rian.ru/images/16397/31/163973189.jpg Фотография из архива РИА «Новости»]

В фильме Будулай проводит много времени в сельской кузнице. В беседе с корреспонденткой журнала «Театр» Михай Волонтир поведал, что хоть и вырос в селе, но до работы над этим фильмом ему не случалось постоять у горна. А сцена в кузнице была очень важна для раскрытия характера Будулая. На Дону, в станице Пухляковской, где проходили съёмки фильма, Волонтира познакомили с кузнецом — дядей Костей. У него-то Волонтиру и предстояло за очень короткий срок обучиться кузнечному делу. Михай Ермолаевич садился на мотоцикл в четыре часа утра и мчался к своему наставнику. Этот самый дядя Костя, по словам Волонтира, помог ему раскрыть новые грани характера его героя. Чтобы отблагодарить этого человека, он выковал ему маленькую подкову со своим киноавтографом — «Будулай».

Вторая экранизация превзошла по своему успеху первую. Проследить, «что там сегодня у Клавки с Будулаем» ежедневно собиралась почти вся станица, в которой снимали фильм. Исполнителя роли Будулая, актёра Михая Волонтира, называли «главным цыганом России». Письма, адресованные Михаю Волонтиру, были помечены фразой: «Кино. Будулаю». По мнению обозревателя журнала «Огонёк» Валерия Чумакова, роль вольного цыгана Будулая стала вершиной актёрской карьеры Михая Волонтира.

Примечательно, что изначально по сценарию Будулай погибал в конце фильма, но Михай Волонтир предвидел будущий успех фильма, а потому попросил режиссёра «не убивать» своего героя. С ним неожиданно согласился и автор романа Анатолий Калинин. Стараниями Михая Ермолаевича в сценарий внесли соответствующие изменения, и Будулай остался жив.

В середине 1990-х вышел четырёхсерийный фильм «Будулай, которого не ждут» с Отаром Мегвинетухуцеси в главной роли, который представил характерную для того времени «чернушную» версию биографии Будулая. Постановщик превратил героя-фронтовика в зека, возвратившегося после 10-летней отсидки.

Ростовский композитор Леонид Клиничев написал по мотивам романа Анатолия Калинина одноимённую романтическую оперу в двух актах и четырёх картинах. Действие оперы перенесено в дни сегодняшние, чему долгое время противился создатель романа. Будулай в ней предстаёт ветераном-афганцем. Образ Будулая в опере — это образ одинокого странника, скитальца, который, — как отмечает кандидат искусствоведения, доцент Ростовской государственной консерватории (академии) им. С. В. Рахманинова Наталья Мещерякова, — словно бы отделяет его от других персонажей, а ореол правдолюбца, искателя истины «приподнимает» его над окружением. Он является чем-то сродни ораториальному герою, и вместе с тем, в нём присутствуют отголоски типичного романтического образа Старого Цыгана из оперы Сергея Рахманинова «Алеко» — он свободен от трагической коллизии «Один против всех», свойственной иным романтическим персонажам. Вместо этого, он всенародный герой, который становится воплощением романтического долга, а его этос возвышается до уровня античных трагедий. Надо отметить, что Клиничев долго шёл к созданию этой оперы, работа над которой началась для него ещё в 1974 г., и продолжалась более тридцати лет. С Анатолием Калининым композитор Леонид Клиничев познакомился в середине 80-х годов. Тогда он закончил балет «Тихий Дон» и привёз отрывки Калинину, которому понравилось услышанное, и он согласился на создание музыкального произведения по мотивам своего романа. Нельзя сказать, что их партнёрство на этой ниве было гладким. У Клиничева было три варианта оперы «Цыган»: камерный, большой и окончательный, доработанный уже в 2002 году. Во время написания оперы композитор часто ездил к Калинину. «Были моменты, когда Калинин хотел поправить литературный текст, но у оперы свои законы. Приходилось менять слово в ущерб литературе», — признался позже Клиничев. Некоторые сцены приходилось переписывать по двадцать раз, а потом и вовсе отказываться от них. Премьера оперы состоялась весной 2005 года. Писатель Анатолий Калинин так охарактеризовал оперу: «Опера „Цыган“ уже не мой роман. Это музыкальный роман Клиничева». По мотивам «Цыгана» Клиничевым была также написана большая оркестровая сюита для итальянского оркестра.

В более раннем театральном спектакле «Цыган», ставившемся на ростовской театральной сцене, роль Будулая исполняли Народный артист России, лауреат Государственной премии РСФСР им. Станиславского Николай Провоторов и народный артист СССР Михаил Бушнов.

Отрывок, характеризующий Будулай

В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.