Будущее одной иллюзии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Будущее одной иллюзии (нем. Die Zukunft einer Illusion) — одна из поздних работ Зигмунда Фрейда, опубликованная им в 1927 году. Работа посвящена причинам происхождения и особенностям религиозных верований с точки зрения психоанализа[1].





Издания

Работа была впервые опубликована в «Международном психоаналитическом журнале» (нем. Internationaler Psychoanalytischer Verlag) в 1927 году. В 1930 году она была впервые переведена на русский язык под названием «Будущность одной иллюзии»[2] основателем Русского психоаналитического общества[3] Иваном Ермаковым. После 1930 года, когда в Советской России начались гонения на психоанализ, работа в СССР официально не издавалась до перестройки[4]. Уже тогда она была повторно переведена на русский язык Владимиром Бибихиным[5].

Работа выдержала множество переизданий и переводилась на большое количество языков.

Место книги среди работ Фрейда

«Будущее одной иллюзии» является одной из поздних работ Фрейда, опубликованных после 1920 года, которые относят к последнему периоду в развитии им своего учения. В этот период он несколько отходит от объяснения всех аспектов психики проявлениями сексуальных инстинктов, дополнив его идеями о влечении к смерти, разрушению[6][7].

Книга во многом перекликается с написанной немного позднее, в 1929 году, работой «Недовольство культурой», посвящённой общему анализу человеческой культуры и социума. В ней автор часто отсылает читателя к «Будущему одной иллюзии». Основные идеи «Будущего одной иллюзии» получили своё развитие в книге «Моисей и монотеизм», сборнике статей Фрейда, изданном в 1939 году[8], незадолго до его смерти 23 сентября.

Содержание

Культура и культурные запреты

В начале книги автор касается общих проблем социума и цивилизации, причин возникновения правил и догм. Автор выделяет две стороны цивилизации (в терминологии автора — культуры): с одной стороны, познания и навыки, позволяющие людям преодолевать разрушительные силы природы и создавать материальные блага для удовлетворения своих потребностей, и с другой стороны, правила и запреты, нужные для систематизации человеческих взаимоотношений, в особенности при распределении материальных благ. Автор утверждает, что каждому человеку присущи разрушительные и антиобщественные тенденции, которые становятся определяющими для поведения многих людей. Например, большинство людей не обладают врождённой тягой к труду, и неспособны ограничить свои желания, согласившись с доводами разума. По этой причине институты цивилизации могут поддерживаться только с определённой долей принуждения.

Культура, согласно Фрейду, навязывается возражающему большинству меньшинством, использующим различные средства принуждения. Автор считает, что в основе цивилизации лежит принуждение к труду и отказ от первичных позывов. Это, в свою очередь, обязательно вызывает недовольство тех, кто страдает от этого. Поэтому, в каждой культуре обязательно должны присутствовать средства защиты культуры: способы принуждения и способы примирения человека с культурными ограничениями.

Культурные ограничения автор делит на два вида: те, которые затрагивают всех, и те, которые относятся только к определённым группам людей. Те, которые затрагивают всех, являются наиболее древними, врождёнными и создают основу отрицательной реакции на культуру. Такие запреты по мере развития психики людей вызывают отказ от первичных позывов и, таким образом, переход от внешнего ограничения к внутреннему, в терминологии автора, включение его в сверх-Я. Это делает людей из противников культуры носителями. Те запреты, которые относятся только на определённые классы общества, наоборот, провоцируют зависть к другим классам и общее недовольство культурой.

Кроме внутреннего усвоения культурных запретов, в психологическом арсенале культуры есть также система идеалов, творения искусства и религиозные верования. Они компенсируют недовольство, вызванное запретами[1].

Подробнее эти вопросы Фрейд рассматривает в «Недовольстве культурой».

Причины возникновения религий

Смысл религиозности заключается в том, что она компенсирует ощущение беспомощности перед грозными силами природы. Первым этапом развития религиозных верований, согласно автору, является очеловечивание сил природы, в результате чего люди могут реагировать на них своими действиями. Люди продолжают быть беззащитными, но перестают чувствовать себя парализованными беспомощностью перед безличными силами. Силы природы при этом приобретают характер не просто людей, а «отцов», они делаются богами. Повторяя опыт детства, люди и боятся «отца», и надеются на его покровительство и защиту.

Со временем знания о силах природы лишают их антропоморфности. Но ни беспомощность людей, ни тоска по отцовскому началу никуда не деваются, и это является причиной сохранения богов. По мнению Фрейда, боги выполняют три задачи: примирения с грозной природой, примирения с горькой судьбой (в особенности с фактом смерти) и компенсируют страдания, вызванные культурными запретами.

С течением времени боги окончательно отделяются от природы, и их основной функцией становится мораль. Задача религиозных верований переносится на компенсацию несовершенств культуры, причиняемых ею лишений, на контроль соблюдения культурных запретов, подсчёт проступков. Культурные запреты приобретают божественное происхождение. Кроме того, компенсируя беспомощность людей, появляются религиозные представления о том, что мир добр и устроен разумно, что жизнь не кончается после смерти, и другие[1].

Критика религий. Заключение о целесообразности отказа от религий для человечества

Вторая половина книги посвящена критике религии. Полемизируя с воображаемым оппонентом, автор подводит читателя к выводу о целесообразности постепенного отказа от религии в человеческом обществе.

То, что религиозные верования не могут быть подтверждены объективным образом, их противоречие опыту и логике, увеличение роли рациональности в человеческой культуре, по мнению Фрейда, приведут к утрате религией своего значения. В результате отхода от религиозной морали широких масс могут наступить деструктивные последствия, однако нахождение других оснований морали и пересмотр роли религии в культуре поможет их избежать. Автор показывает разумность оснований культурных ограничений для существования социума, и противопоставляет их религиозной морали, по мнению автора, неустойчивой, в силу грядущей потери влияния. Сравнивая религию с подростковым неврозом, Фрейд полагает, что она должна быть преодолена в процессе общечеловеческого развития[1].

Фрейд, однако, допускает, что относительно будущего религии он может ошибаться, так как его выводы во многом основаны на предположениях.

Отношение Фрейда к религии

Фрейд был убежденным атеистом. К религии он подходит, занимая сциентическую позицию[9]. Фрейд полагает, кроме создания идеалов, во всём остальном научное мировоззрение может успешно соперничать с религией[8][9]. Он считает необходимым заменить религиозное воспитание на развивающее интеллект и основанное на научном мировоззрении[1].

В переписке с Фрейдом Ромен Роллан утверждал, что религиозность в нём особое «океаническое» чувство вечности, чего-то бескрайнего, безграничного. Фрейд, однако, отмечал, что у него отсутствует такое «океаническое» чувство, хотя и признавал его наличие у других[10][11].

В «Будущем одной иллюзии» Фрейд в основном критически отзывается о религии, характеризуя её, как социальную иллюзию, и даже как особую форму коллективного невроза[2], которая является, «по-видимому, самым главным из психических изобретений цивилизации». Он приходит к выводу, что все религиозные верования являются «иллюзиями, неподверженными доказательствам»[8].

Напишите отзыв о статье "Будущее одной иллюзии"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Мазаник М. Н. [velikanov.ru/philosophy/buduschee_odnoj_illjuzii_frejd.asp «Будущее одной иллюзии»] // История философии: Энциклопедия. / Сост. и гл. науч. ред. А. А. Грицанов. — Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2002. — 1376 с. — (Мир энциклопедий) ISBN 985-6656-20-6. ISBN 985-428-461-1
  2. 1 2 [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/172359/Фрейд Фрейд] — Большая советская энциклопедия.
  3. [www.psychoanalyse.ru/biblio/ermakov.html Ермаков Иван Дмитриевич] на сайте psychoanalyse.ru
  4. Дмитрий Рождественский. ПСИХОАНАЛИЗ В РОССИЙСКОЙ КУЛЬТУРЕ учебно-методическое пособие.
  5. З.Фрейд. Будущее одной иллюзии (пер. В. В. Бибихин). Вопросы философии. 1988. № 8. С. 132−160
  6. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_psychotherapeutic/462/ФРЕЙД Фрейд] — Психотерапевтическая энциклопедия. — С.-Пб.: Питер. Б. Д. Карвасарский. 2000.
  7. А. М. Руткевич. Послесловие переводчика. «Недовольство культурой» (приложение)
  8. 1 2 3 [psyjournal.ru/j3p/pap.php?id=20050210 Психоанализ и религия]// В. В. Старовойтов, кандидат философских наук, старший научный сотрудник Института философии. Журнал практической психологии и психоанализа. № 2 июнь 2005 г.
  9. 1 2 [elibrary.ru/item.asp?id=13216904 КОНЦЕПЦИИ БУДУЩЕГО РЕЛИГИИ В СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОЙ МЫСЛИ XIX—XXI ВЕКОВ: ПРОБЛЕМАТИКА И ОПЫТ КЛАССИФИКАЦИИ] Фёдоров А. А. Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2009. Т. 10. № 4. С. 24-36.
  10. Зигмунд Фрейд. Неудовлетворённость культурой. 1929.
  11. [elibrary.ru/item.asp?id=15550629 HOMO COSMICUS: ФЕНОМЕН «ОКЕАНИЧЕСКОГО ЧУВСТВА»] Максименко Л. А., кандидат философских наук, доцент кафедры философии Омского государственного педагогического университета. Теория и практика общественного развития. 2010. № 4. С. 19-25.

Отрывок, характеризующий Будущее одной иллюзии

– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.