Будённый, Семён Михайлович

Запрос «Будённый» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Семён Михайлович Будённый
С. М. Будённый в клубе Московской авиационной школы, 1937 год
Дата рождения	13 (25) апреля 1883(1883-04-25)
Место рождения	хутор Козюрин, станица Платовская, Сальский округ, область Войска Донского (ныне Пролетарский район, Ростовская область)
Дата смерти	26 октября 1973(1973-10-26) (90 лет)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР СССР СССР
Род войск	кавалерия
Годы службы	1903—1917 1918—1973
Звание
Командовал	Первой конной армией, округами и фронтами, кавалерией Советской армии
Сражения/войны	Русско-японская война, Первая мировая война, Гражданская война в России, Советско-польская война (1919—1921) Великая Отечественная война
Награды и премии	Почётное революционное оружие (два вида: шашка и пистолет «маузер»); Почётное золотое оружие Награды Российской империи: Иностранные награды: </td></tr> </table> Внешние изображения [pics.livejournal.com/aldanov/pic/0080ffp9/s640x480 Дореволюционное фото: вахмистр Будённый с полным Георгиевский бантом] [www.peredelkino-land.ru/upload/images/1295531019943299.jpg Будённый в форме маршала с царскими наградами] [rostov50.ru/1950_budenny.jpg Семья Будённого С. М. — дочь Нина, Семён Михайлович, сыновья Миша и Сережа, жена Мария Васильевна. 1950 год.] Семён Миха́йлович Будённый (13 [25] апреля 1883 год, хутор Козюрин, станица Платовская, Сальский округ, Область Войска Донского — 26 октября 1973 года, Москва) — советский военачальник, один из первых Маршалов Советского Союза, трижды Герой Советского Союза, кавалер Георгиевского креста всех степеней. Командующий Первой конной армией РККА в годы Гражданской войны, один из известных организаторов и идейных вдохновителей военно-политического красноказачьего движения на землях бывшей Российской империи и СССР, в частности УССР (червонного казачества) и РСФСР, благодаря чему образ его и его соратников, красных казаков Евразии получил широкое распространение в рамках советской и антисоветской пропаганды, а также многочисленных книг, фильмов и картин. Сторонники и соратники Семёна Михайловича в качестве известного красноказачьего атамана первых лет советской власти известны под собирательным названием «будёновцы». Ранние годы Семён Михайлович Будённый родился 13 (25) апреля 1883 года на хуторе Козюрин станицы Платовская Сальского округа Области Войска Донского, ныне Пролетарского района Ростовской области в бедной крестьянской семье иногородних Михаила Ивановича и Меланьи Никитичны Будённых (1859—1944) родом из центральной России Русский. Член РКП(б)/ВКП(б)/КПСС с 1919 года. Военная служба Служба в Императорской армии В 1903 году призван в армию. Служил срочную службу на Дальнем Востоке в Приморском драгунском полку, там же остался на сверхсрочную. Участвовал в русско-японской войне 1904—1905 годов в составе 26-го Донского казачьего полка. В 1907 году как лучший наездник полка отправлен в Петербург, в Офицерскую кавалерийскую школу на курсы наездников для нижних чинов, которые закончил в 1908 году. До 1914 года служил в Приморском драгунском полку. Участвовал в Первой мировой войне старшим унтер-офицером 18-го драгунского Северского полка на германском, австрийском и кавказском фронтах, за храбрость награждён «полным георгиевским бантом» — Георгиевскими крестами (солдатскими «Егориями») четырёх степеней и Георгиевскими медалями четырёх степеней. Первый крест 4-й степени унтер-офицер Будённый получил за захват немецкого обоза и пленных 8 ноября 1914 года. По приказу командира эскадрона ротмистра Крым-Шамхалова-Соколова, Будённый должен был возглавить разведывательный взвод численностью 33 человека, с задачей вести разведку в направлении местечка Бжезины. Вскоре взвод обнаружил большую обозную колонну немецких войск, двигавшуюся по шоссе. На неоднократные донесения ротмистру об обнаружении обозов противника, был получен категорический приказ продолжать скрытно вести наблюдение. После нескольких часов бесцельного наблюдения за безнаказанным перемещением противника, Будённый принимает решение атаковать один из обозов. Внезапной атакой из леса взвод напал на роту сопровождения, вооружённую двумя станковыми пулемётами и разоружил её. Двое офицеров, оказавших сопротивление, были зарублены. Всего в результате было захвачено около двухсот пленных, из них два офицера, повозка с револьверами разных систем, повозка с хирургическими инструментами и тридцать пять повозок с тёплым зимним обмундированием. Потери взвода составили два человека убитыми. Однако, дивизия к этому времени успела далеко отступить, и взвод с обозом только на третий день догнал свою часть. За этот подвиг весь взвод был награждён Георгиевскими крестами и медалями. Получил Георгиевский крест и ротмистр Крым-Шамхалов-Соколов, не принимавший участия в вылазке. Царская военная печать, освещая события на Западном фронте, писала, что доблестная Кавказская кавалерийская дивизия лихой атакой под Бжезинами разгромила немцев, захватив большие трофеи. После передислокации дивизии на Кавказский фронт, приказом по дивизии был лишён своего первого Георгиевского креста 4-й степени, полученного им на Германском фронте, за рукоприкладство к старшему по званию — вахмистру Хестанову, который перед этим оскорбил и ударил Будённого в лицо. Снова получил крест 4-й степени на турецком фронте, в конце 1914 года. В бою за город Ван, находясь в разведке со своим взводом, проник в глубокий тыл расположения противника, и в решающий момент боя атаковал и захватил его батарею в составе трёх пушек. Крест 3-й степени получил в январе 1916 года за участие в атаках под Менделиджем. В марте 1916 года Будённый награждён крестом 2-й степени. В июле 1916 года Будённый получил Георгиевский крест 1-й степени, за то, что с четырьмя товарищами привёл из вылазки в тыл врага 7 турецких солдат. Летом 1917 года вместе с Кавказской кавалерийской дивизией прибыл в город Минск, где был избран председателем полкового комитета и заместителем председателя дивизионного комитета. В августе 1917 года вместе с М. В. Фрунзе руководил разоружением эшелонов корниловских войск в Орше. После Октябрьской революции вернулся на Дон, в станицу Платовскую, где был избран членом исполнительного комитета Сальского окружного Совета и назначен заведующим окружным земельным отделом. Гражданская война В феврале 1918 года Будённый создал революционный конный отряд, действовавший против белогвардейцев на Дону, который влился в 1-й кавалерийский крестьянский социалистический полк под командованием Б. М. Думенко, в который Будённый был назначен заместителем командира полка. Полк впоследствии вырос в бригаду, а затем кавалерийскую дивизию, успешно действовавшую под Царицыном в 1918 — начале 1919 года. Во второй половине июня 1919 года в Красной армии было создано первое крупное кавалерийское соединение — Конный корпус, участвовавшее в августе 1919 года в верховьях Дона в упорных боях с Кавказской армией генерала П. Н. Врангеля, дошедшее до Царицына и переброшенное к Воронежу, в Воронежско-Касторненской операции 1919 года вместе с дивизиями 8-й армии одержавшее победу над казачьими корпусами генералов Мамонтова и Шкуро. Части корпуса заняли город Воронеж, закрыв 100-километровую брешь в позициях войск Красной армии на московском направлении. Победы Конного корпуса Будённого над войсками генерала Деникина под Воронежем и Касторной ускорили разгром противника на Дону. Войска под командованием Будённого (14-я кав.дивизия Городовикова О. И.) принимали участие в разоружении Донского корпуса Миронова Ф. К. (будущего командующего 2-й Конной Армией), выступившего на фронт против Деникина А. И., якобы за попытку контрреволюционного мятежа. 19 ноября 1919 года командование Южного фронта на основании решения реввоенсовета Республики подписало приказ о переименовании Конного корпуса в Первую Конную армию. Командующим этой армией был назначен Будённый. Первая Конная армия, которой он руководил по октябрь 1923 года, сыграла важную роль в ряде крупных операций Гражданской войны по разгрому войск Деникина и Врангеля в Северной Таврии и Крыму. Первая Конная армия под командованием Будённого два раза потерпела тяжёлое поражение от белых во встречных конных боях на Дону: 6 (19) января 1920 года под Ростовом от генерала Топоркова и через 10 дней от конницы генерала Павлова в боях на реке Маныч 16 (29) января — 20 января (2 февраля) 1920 года, когда Будённый потерял 3 тыс. сабель и был вынужден бросить всю свою артиллерию. В Советско-польской войне в боях с армией Пилсудского также в конечном счёте потерпел поражение, но нанеся ей большие потери, в частности, осуществив Житомирский прорыв. Межвоенное время В 1921—23 годах Будённый — член РВС, а затем заместитель командующего Северо-Кавказского военного округа. Провёл большую работу по организации и руководству конными заводами Союза ССР, которые в результате многолетней работы вывели новые породы лошадей — будённовскую и терскую. В 1923 году Будённый стал «крёстным отцом» Чеченской автономной области: надев шапку бухарского эмира, с красной лентой через плечо он приехал в Урус-Мартан и по декрету ВЦИКа объявил Чечню автономной областью. В 1923 году Будённый назначается помощником главнокомандующего Красной Армии по кавалерии и членом РВС СССР. В 1924 — 37 годах он инспектор кавалерии РККА. С 1 июля 1928 года один из организаторов и редактор журнала «Коневодство и коннозаводство». В 1930 году курировал создание Московского зоотехнического института коневодства и коннозаводства в Успенском на базе Опытного конного завода. В 1932 году оканчивает Военную академию им. М. В. Фрунзе. При этом в рамках изучения новых современных методов борьбы с противником — в 1931 году совершает свой первый прыжок с парашютом с самолёта. 22 сентября 1935 года «Положением о прохождении службы командным и начальствующим составом РККА» были введены персональные воинские звания. В ноябре 1935 года ЦИК и Совнарком СССР присвоил пяти крупнейшим советским полководцам новое воинское звание «Маршал Советского Союза». В их числе был и Будённый. На февральско-мартовском (1937) пленуме ЦК ВКП(б) при обсуждении вопроса о Н. И. Бухарине и А. И. Рыкове выступил за их исключение из партии, «предание суду и расстрел», в мае 1937 при опросе об исключении из партии М. Н. Тухачевского и Я. Э. Рудзутака написал: «Безусловно, за. Нужно этих мерзавцев казнить». Вошёл в состав Специального судебного присутствия Верховного суда СССР, которое 11 июня 1937 рассмотрело дело так называемого «военно-фашистского заговора» (дело М. Н. Тухачевского и других) и приговорило военачальников к расстрелу. С 1937 по 1939 годы Будённый командовал войсками Московского военного округа, с 1939 — член Главного военного совета НКО СССР, заместитель наркома, с августа 1940 — первый заместитель наркома обороны СССР. Будённый отмечал важную роль кавалерии в маневренной войне, в то же время выступая за техническое перевооружение армии, инициировал формирование конно-механизированных соединений. Преобладающим в предвоенные годы было мнение, что кавалерия не может составить серьёзной конкуренции танковым и моторизованным соединениям на поле боя. В результате, из имевшихся в СССР к 1938 году 32 кавалерийских дивизий и 7 управлений корпусов к началу войны осталось 13 кавалерийских дивизий и 4 корпуса. Однако, по мнению ряда историков, опыт войны показал, что с сокращением кавалерии поспешили (см. также Кавалерия во Второй мировой войне). Великая Отечественная война Во время Великой Отечественной войны входил в состав Ставки верховного главнокомандования, участвовал в обороне Москвы, командовал группой войск армий резерва Ставки (июнь 1941 года), затем — главком войск Юго-Западного направления (10 июля — сентябрь 1941 года), командующий Резервным фронтом (сентябрь — октябрь 1941 года), главком войск Северо-Кавказского направления (апрель — май 1942 года), командующий Северо-Кавказским фронтом (май — август 1942 года). По рекомендации Будённого советское командование летом 1941 приступило к формированию новых кавалерийских дивизий, к концу года было дополнительно развёрнуто свыше 80 кавалерийских дивизий лёгкого типа (по другим сведениям, это было сделано по инициативе Г. Жукова). В июле-сентябре 1941 года Будённый был главнокомандующим войск Юго-Западного направления (Юго-Западный и Южный фронты), стоящих на пути немецкого вторжения на территорию УССР. В августе по приказу маршала Будённого в Запорожье сапёрами 157-го полка НКВД был взорван Днепрогэс. В потоках хлынувшей волны погибли солдаты как немецкой, так и Красной армий. Кроме войск и беженцев, в плавнях и береговой зоне погибло множество работавших там людей, местное гражданское население, сотни тысяч голов скота. Лавина воды стремительно залила огромные пространства Днепровской поймы. За один час была снесена вся нижняя часть Запорожья с огромными запасами промышленного оборудования. По другим данным, потери среди советских войск и мирного населения сильно преувеличены. В сентябре Будённый отправил телеграмму в Ставку с предложением отвести войска из-под угрозы окружения, в то же самое время командующий фронтом М. П. Кирпонос информировал Ставку о том, что у него нет намерений отводить войска. В результате Будённый был отстранен Сталиным от должности главнокомандующего Юго-Западным направлением и заменён С. К. Тимошенко. Затем — командующий Резервным фронтом (сентябрь-октябрь 1941 г.), главком Северо-Кавказского направления (апрель — май 1942 г.), командующий Северо-Кавказским фронтом (май — август, 1942 г.). С января 1943 года — командующий кавалерией Красной армии, а в 1947—1953 годах одновременно — заместитель министра сельского хозяйства СССР по коневодству. В 1943 году по инициативе Будённого был воссоздан Московский зоотехнический институт коневодства. Послевоенная деятельность С мая 1953 года по сентябрь 1954 года инспектор кавалерии. С 1954 года — в распоряжении министра обороны СССР, член Президиума ЦК ДОСААФ, председатель его наградной комиссии. Был председателем общества советско-монгольской дружбы. Указами Президиума Верховного Совета СССР от 1 февраля 1958 года, 24 апреля 1963 года и 22 февраля 1968 года удостоен звания Героя Советского Союза. Член ЦК КПСС в 1939—52 годах (кандидат в 1934—39 годах и 1952—73 годах). Член ВЦИК и ЦИК СССР. Депутат Верховного Совета СССР 1—8-го созывов, с 1938 года член Президиума Верховного Совета СССР. Умер в возрасте 90 лет, 26 октября 1973 года в Москве от кровоизлияния в мозг. Похоронен 30 октября на Красной площади в Москве у кремлёвской стены. На могиле установлен памятник. Вдова Будённого Мария Васильевна, которая была младше его на 33 года, умерла в 2006 году также в возрасте 90 лет. Похоронена на Новодевичьем кладбище. Мнения современников Из беседы Константина Симонова с бывшим начальником штаба Юго-Западного направления генерал-полковником А. П. Покровским Будённый — человек очень своеобразный. Это настоящий самородок, человек с народным умом, со здравым смыслом. У него была способность быстро схватывать обстановку. Он сам не предлагал решений, сам не разбирался в обстановке так, чтобы предложить решение, но когда ему докладывали, предлагали те или иные решения, программу, ту или иную, действий, он, во-первых, быстро схватывал обстановку и, во-вторых, как правило, поддерживал наиболее рациональные решения. Причём делал это с достаточной решимостью. В частности, надо отдать ему должное, что когда ему была доложена обстановка, сложившаяся в Киевском мешке, и когда он разобрался в ней, оценил её, то предложение, которое было сделано ему штабом, чтобы поставить вопрос перед Ставкой об отходе из Киевского мешка, он принял сразу же и написал соответствующую телеграмму Сталину. Сделал это решительно, хотя последствия такого поступка могли быть опасными и грозными для него. Так оно и вышло! Именно за эту телеграмму он был снят с командующего Юго-Западным направлением, и вместо него был назначен Тимошенко. Семья Будённый был женат трижды. С первой женой, Надеждой Ивановной, казачкой из соседней станицы обвенчался в 1903 году. Во время Гражданской войны она служила вместе с ним, заведовала снабжением в медицинской части. Первая жена погибла в 1924 г. по официальной версии от несчастного случая в результате неосторожного обращения с оружием. Всё произошло при свидетелях, но были широко распространены слухи, что Будённый её застрелил (или зарубил) во время ссоры (жена якобы возмущалась, что Будённый, будучи пьяным, пригласил домой любовницу). Повторно он женился по одним данным на второй день после её гибели, а по другим — менее чем через год. Вторая жена Будённого, Ольга Стефановна Михайлова, была оперной певицей, на 20 лет моложе него и вела такую же бурную жизнь, как и первая, с многочисленными романами и посещением иностранных посольств, что привлекало пристальное внимание НКВД. Она была арестована в 1937 г. по обвинению в шпионаже и в попытке отравить маршала, на следствии давала многочисленные показания против своего мужа. По её собственным словам подвергалась многочисленным издевательствам и насилию, была приговорена сначала к лагерям, а затем к ссылке, освобождена в 1956 г. при активном содействии самого Будённого. Тем не менее, при жизни Сталина Будённый не делал попыток облегчить её судьбу, хотя неоднократно вступался за осуждённых директоров подчинённых конезаводов, поскольку ему сказали, что она умерла в тюрьме. Вскоре женился в третий раз на двоюродной сестре арестованной второй жены при помощи посредничества своей же тёщи, оставшейся жить вместе с ними. Третий брак оказался счастливым и многодетным, в отличие от предыдущих бездетных (через год, в 1938 году, у него родился сын Сергей. В 1939 году на свет появилась дочь Нина, а в 1944 году — ещё один сын, Михаил). После освобождения второй жены Будённый перевёз её в Москву, содержал её, она даже приходила в гости в его новую семью. Образ С. М. Будённого в художественной литературе Толстой А. Н.. Хождение по мукам. Книга 3-я: «Хмурое утро» Бабель И. Э.. Конармия: Сб. рассказов Листовский А. П.. Конармия Бондарь А. В.. Чёрные мстители Бляхин П. А., Красные дьяволята Шолохов М. А., Тихий Дон Писатель Р. Б. Гуль описал его в книге «Красные маршалы: Ворошилов, Буденный, Блюхер, Котовский» (Берлин: Парабола, 1933.) Петров Д. М. (Бирюк) «Юг в огне»: Роман. (Москва: «Военное издательство», 1988.) Киновоплощения Константин Давидовский («Красные дьяволята», 1923) Александр Хвыля («Первая Конная», 1941, «Оборона Царицына», 1942, «Клятва», 1946) Лев Свердлин (Олеко Дундич, 1958, Неуловимые мстители, 1966) Станислав Франио (Бесстрашный атаман, 1973 — о детстве Будённого) Петр Тимофеев (Хождение по мукам, 1977) Леонид Бакштаев (Маршал революции, 1978) Вадим Спиридонов (Первая Конная, 1984; Оглашению не подлежит, 1987) Пётр Глебов (Битва за Москву, 1985) Алексей Булдаков (Утомлённые солнцем 2, 2010) Александр Самойлов (Тухачевский. Заговор маршала, 2010) Виктор Смирнов (Сын отца народов, 2013) Интересные факты Именем С. М. Будённого названы: военный марш Красной Армии — марш Будённого; верховая порода лошадей — «будённовская». Военная академия связи (город Санкт-Петербург), полное наименование — Военная академия связи имени Маршала Советского Союза С. М. Буденного. Четырёхпалубный теплоход проекта 92-016 — «Семён Будённый», на 300 мест, плавающий по реке Волге. 7 мая 1918 года в РСФСР был объявлен конкурс по разработке нового обмундирования для военнослужащих РККА, в котором приняли участие известные русские художники В. М. Васнецов, Б. М. Кустодиев, М. Д. Езучевский, С. Аркадьевский и др. 18 декабря 1918 года на основании представленных на конкурс работ РВСР утвердил новый тип зимнего головного убора из мундирного сукна. За свой былинный облик в первое время своего существования красноармейский шлем получил название «богатырка», впоследствии его называли по именам военачальников, в части которых первым поступило новое обмундирование — М. В. Фрунзе и С. М. Будённого: «фрунзевка» и «будёновка». Последнее название укоренилось и вошло в словари русского языка. В музее Первой конной армии хранится наусник С. М. Будённого, подаренный музею в 1979 году. Существует легенда в различных вариациях, по которой однажды ночью к Будённому приехал «чёрный воронок». Маршал встретил вооружённых ночных гостей с шашкой наголо и с криком «Кто первый!!!» бросился на гостей (по другой версии — выставил в окно пулемёт). Те поспешили ретироваться. Наутро Лаврентий Павлович докладывал Сталину о необходимости ареста Будённого (и в красках описал произошедшее событие). Товарищ Сталин ответил: «Молодец, Семён! Так их и надо!» Больше Будённого не тревожили. По другой версии, расстреляв пришедших за ним чекистов, Будённый бросился звонить Сталину: «Иосиф, контрреволюция! Меня пришли арестовывать! Живым не сдамся!» После чего Сталин дал команду оставить Будённого в покое: «Этот старый дуралей не опасен». Существует предание, что во время боев за Крым, когда Будённый проверял трофейные патроны — бездымные они или нет, — он поднёс к ним папиросу. Порох вспыхнул и опалил один ус, который стал седым. С тех пор Семён Михайлович его подкрашивал. Будённый хотел совсем сбрить усы, но Сталин не дал: «Это, Семён, не твои усы, а народные…». Любимый конь Будённого по кличке Софист увековечен в памятнике М. И. Кутузову работы скульптора Н. В. Томского, установленном в Москве перед музеем-панорамой «Бородинская битва». Играл на гармони. Обладая хорошим слухом, часто играл «Барыню» самому Сталину. Остались раритетные записи, где можно услышать баян в руках Будённого, в частности, пластинка «Дуэт баянистов», где партию гармоники немецкого строя исполняет Будённый, а партию баяна — известный ростовский баянист Григорий Зайцев. Летом 1929 года в Воронеже на улице Плехановской было построено новое кирпичное здание Воронежского цирка на 3000 мест. Цирк получил имя С. М. Будённого. Георгиевские кресты, полученные во время Первой мировой войны, Будённый хранил и носил на отдельном кителе.. Владел иностранными языками: немецкий, французский, турецкий, английский. Существовал народный анекдот. Когда Семён Михайлович прочитал "Конармию" И.Э. Бабеля, его спросили: "И как Вам Бабель?" - "Смотря какая бабель", - ответил Будённый и подкрутил свой знаменитый ус. Награды Награды Российской империи Георгиевский крест 1-й степени (март 1916) Георгиевский крест 2-й степени (февраль 1916) Георгиевский крест 3-й степени (январь 1916) Два Георгиевских креста 4-й степени (1914), (1915) Георгиевская медаль 1-й степени Георгиевская медаль 2-й степени Георгиевская медаль 3-й степени Георгиевская медаль 4-й степени Награды СССР Медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза № 10827 от 01.02.1958 Медаль «Золотая Звезда» Дважды Героя Советского Союза № 45 от 24.04.1963 Медаль «Золотая Звезда» Трижды Героя Советского Союза № 4 от 22.02.1968 Восемь орденов Ленина: 23.02.1935 г. № 881 17.11.1939 г. № 2376 — к 20-летию Первой конной армии. 24.04.1943 г. № 13136 21.02.1945 г. № 24441 24.04.1958 г. № 257292 01.02.1963 г. № 348750 22.02.1968 г. № 371649 24.04.1973 г. Шесть орденов Красного Знамени (№ 34 от 29.03.1919, № 390/2 от 13.03.1923, № 100/3 22.02.1930, № 42/4 от 8.01.1941, № 2/5 от 3.11.1944, № 299579 от 24.06.1948) Орден Суворова 1-й степени (№ 123 от 22.02.1944) Орден Красного Знамени Азербайджанской ССР (29.11.1929) Орден Трудового Красного Знамени Узбекской ССР (19.01.1930) Почётное революционное оружие (два вида): шашка с орденом Красного Знамени на ней пистолет «Маузер» с орденом Красного Знамени на нём Почётное оружие с золотым изображением Государственного герба СССР Юбилейная медаль «За воинскую доблесть. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина» Медаль «За оборону Москвы» Медаль «За оборону Кавказа» Медаль «За оборону Одессы» Медаль «За оборону Севастополя» Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» Юбилейная медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» Медаль «В память 800-летия Москвы» Медаль «В память 250-летия Ленинграда» Юбилейная медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии» Медаль «30 лет Советской Армии и Флота» Медаль «40 лет Вооружённых Сил СССР» Медаль «50 лет Вооружённых Сил СССР» Награды иностранных государств Два ордена Сухэ-Батора (МНР) Орден Красного Знамени (МНР, 1936) Медаль «50 лет Монгольской Народной Революции» (МНР, 1970) Медаль «50 лет Монгольской Народной Армии» (МНР, 1970) Медаль «Дружба» (МНР, 1967) Увековечение памяти Будённый С. М. — почётный гражданин Ростова-на-Дону, Волгограда, Серпухова. Город Будённовск Ставропольского края (в 1799—1921 годах Святой Крест, в 1921—1935 и 1957—1973 годах Прикумск). Город Бирюч в 1919—1958 гг. назывался Будённый. Станица Будённовская в Ростовской области. Село Будённовка в Пензенской области. Деревня Будёновка в Хакасии. Посёлок Будённый в городе Кинешме. Район в городах Донецк, Старый Оскол. Улицы в Серпухове, Серафимовиче, Липецке, Краснодаре, Твери, Туле, Элисте, Бресте, Луганске, Краснограде, Архангельске, Белгороде, Дзержинске, Глазове, Екатеринбурге, Симферополе, Волгограде, Ахтубинске, Минске, Гродно, Гомеле, Бишкеке, Тетиеве, Тамбове, Одинцове, Райчихинске (Амурской области), Алма-Ате. Проспекты в Москве, Санкт-Петербурге, Будённовске, Тольятти (бульвар Будённого), Новочеркасске, Ростове-на-Дону (Будённовский проспект), Аксае. До 1996 года Петровская набережная в Воронеже носила имя Будённого. Имя маршала носит Военная академия связи в Санкт-Петербурге (на 2010 год), Тихорецкий проспект, дом 3. Посёлок «Конезавод имени Будённого» (Сальский район, Ростовская область). Будённовская порода верхово-упряжных лошадей изначально для армии, ныне — для спорта. Посёлок имени Будённого в Воронеже Будённовское кладбище в Воронеже. Тамбовский ипподром имени Буденного Памятники: На площади Будённого в городе Донецке (Донецкая область). На могиле у Кремлёвской стены. Бронзовый бюст установлен в городе Ростове-на-Дону. Бюсты в Будённовске на фасаде городского вокзала, в селе Великомихайловка (Белгородская область). Мемориальные доски: На здании бывшего штаба МВО (Космодамианская набережная, дом 24 строение 1/53. Народом назван суконный шлем красноармейца — Будёновка. Музеи: Дача- музей С. М. Буденного; Музей имени С. М. Буденного; См. также Киевская операция (1941) Трижды Герои Советского Союза Сочинения Конница в мировой войне // Военный вестник. — 1924. — № 28. — С. 53—57. [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=452761&basename=OldBook Красная конница: Сб. ст.] — М.; Л.: Госиздат. Отд. воен. лит., 1930. Основы тактики конных соединений. — М., 1938. Первая конная на Дону. — Ростов н/Д, 1969. [ивановская-волость.рф/biblioteka/budenny/ Пройденный путь]. — М., 1959—1973. Кн. 1—3. Сталин и армия. — М. 1959. Встречи с Ильичом. — 2-е изд. — М., 1972. (редакция) Книга о лошади: в 5 т. — М., 1952—1959. Напишите отзыв о статье "Будённый, Семён Михайлович" Примечания Литература Леонидов О. [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=533702&basename=OldBook С. М. Буденный — вождь красной конницы. Материалы для биографии С. М. Буденного и истории I конной армии]. — Л.: Изд. Губкомпома при Ленигубисполкоме, 1925. Всеволожский И. [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=397298&basename=GOPB_AZ Семен Михайлович Буденный]. — М.; Л.: Детиздат, 1937. [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=471526&basename=GOPB_AZ Маршал Буденный. Из цикла передач «Маршалы Советского Союза»]. — М.: Радиоиздат, 1937. Золототрубов А. М. [militera.org/bio/1/all/view.html?node=22560&sort=category&category=870&card=40177#c40177 Буденный]. — М.: Молодая гвардия, 1983. Соколов Б. В. Буденный: Красный Мюрат. — М.: Молодая гвардия, 2008. Ларин М. Ю., Хватов А. В. Неизвестные войны России. — М.: ООО «Дом Славянской книги», 2012. — 480 с. Ссылки  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1088 Будённый, Семён Михайлович]. Сайт «Герои Страны». [www.biografija.ru/biography/budennyj-semen-mikhajlovich.htm Автобиография С. М. Будённого]. biografija.ru. Проверено 27 января 2012. [www.webcitation.org/65AdBSQ7Z Архивировано из первоисточника 3 февраля 2012]. [ru.rodovid.org/wk/Запись:256780 Семён Михайлович Будённый] на «Родоводе». Дерево предков и потомков [www.opoccuu.com/250411.htm Путь маршала и человека — статья и фильм про Будённого] [www.budenney.ru/ Персональный сайт] [www.budenney.ru/memoirs/ Будённый Семен Михайлович. «Пройдённый путь» в 3-х томах] — [ивановская-волость.рф/biblioteka/budenny/ читать] [militera.lib.ru/docs/da/sov-new-1940/index.html Выступление С. М. Будённого на совещании высшего руководящего состава РККА 23-31 декабря 1940] С. Витошнев. [www.budenney.ru/chronicle/ «С. М. Будённый. Летопись.» (Биография)] [www.peoples.ru/military/hero/budenny/ НИНА БУДЁННАЯ: «ГЕОРГИЕВСКИЕ КРЕСТЫ ПАПА НОСИЛ ДОМА»] [all-photo.ru/portret/budenny/index.ru.html Фотопортреты Будённого С. М. в «Российской портретной галерее»] [www.sovmusic.ru/download.php?fname=smbudenn Аудиозапись выступления С. М. Будённого] [www.mirnagrad.ru/cgi-bin/catalogue.cgi?stage=2&re_mus=1&ty_num=5&re_num=2391 Фотография С. М. Будённого во время инспекции военного училища]

Отрывок, характеризующий Будённый, Семён Михайлович

Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.