Бузескул, Владислав Петрович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Бузескул»)
Перейти к: навигация, поиск
Владислав Петрович Бузескул
Владислав Петрович Бузескул
Место рождения:

село Поповка, Изюмский уезд, Харьковская губерния, Российская империя

Научная сфера:

история, антиковедение

Известные ученики:

К. Э. Гриневич

Владислав Петрович Бузескул (24 февраля (8 марта) 1858, село Поповка, Изюмский уезд, Харьковская губерния, Российская империя — 1 июня 1931, Харьков, СССР) — российский и советский историк-античник, историограф российского антиковедения. Академик АН СССР (1922), академик НАНУ (1925). Приват-доцент и профессор Харьковского университета (1885—1924).





Биография

Владислав Бузескул родился в 1858 году. Учился во второй харьковской гимназии и в Харьковском университете, где окончил курс в 1880 году. Там же с 1885 года начал чтение лекций, в 1890 году получил звание профессора. В 1889 году защитил магистерскую диссертацию: историко-критический этюд «Перикл», в 1895 — докторскую «Афинская полития Аристотеля, как источник для истории государственного строя Афин до конца V в.» Обе эти монографии были изданы в Харькове.

Научно-литературная деятельность Бузескула весьма разнообразна, но главные труды его относятся к области древнегреческой истории. Кроме упомянутых диссертаций к ним относятся: «Введение в историю Греции» (1903); «История афинской демократии» (1909); «Краткое введение в историю Греции» (1910). Все эти труды отличаются полной научной самостоятельностью и строгой объективностью изложения. «Введение в историю Греции», заслужившее от Академии Наук по отзыву профессора С. А. Жебелёва в 1907 году премию имени графа Д. А. Толстого, долгое время представляла собой единственный по своей полноте не только в российской, но и в западноевропейской литературе очерк новейшей разработки греческой истории.

В 1911 году Бузескулом издан сборник части мелких работ под заглавием «Исторические этюды», где, кроме исследований по греческой истории, есть статьи по древнему Египту, средневековью, культурной истории XVI в. и даже истории родной литературы, а также ряд блестящих характеристик таких мировых ученых, как Ранке, Зибель, Сорель, к которым автор присоединил М. С. Корелина, М. М. Лунина («Харьковский Грановский») и А. С. Лебедева.

В области новой истории Бузескул дал ценную обработку III и IV тт. «Лекций по всемирной истории» профессора М. Н. Петрова, а также университетского курса профессора В. К. Надлера. Полный список работ Владислава Бузескула до 1899 года (55 №), автобиография и характеристика (Н. И. Кареева) помещены в VI т. «Критико-биографического словаря» С. А. Венгерова.

Библиография

Напишите отзыв о статье "Бузескул, Владислав Петрович"

Примечания

Литература

  • Гольдин Н. С. Профессор В. П. Бузескул как историк античного мира // Сборник статей в честь Владислава Петровича Бузескула. Харьков, 1914.
  • Гордієнко Д. С. Листи В. Бузескула до М. Бережкова / Д. С. Гордієнко // Древности 2013. Харьковский историко-археологический ежегодник. – Харьков: ООО “НТМТ”, 2011. – С. 311–317.
  • Кагаров Е. Г. Владислав Петрович Бузескул (з нагоди 70-річчя з дня народження) // Східний світ. 1928. № 3-4. С. 3-9.
  • Пакуль Н. М. В. П. Бузескул как историк // Наукові записки науково-дослідної кафедри історії європейської культури. 1929. Вып.3. С. 11-24.
  • Жебелёв С. А. Академик Владислав Петрович Бузескул (Некролог) // Известия АН СССР. Отделение обществ. наук. 1931. № 10. С. 1066—1085.
  • Калуцька Л. П., Фрізман Г. В. Академік В. П. Бузескул — історик середніх віків // Вісник Харків. ун-ту. 1967. № 22. С. 84 — 93.
  • Кадеев В. И. В. П. Бузескул как историк // Вестник Харьк. ун-та. — 1983. — № 238: История и культура докапиталистических формаций. С.108-116.
  • Сухобоков О. В. Владислав Петрович Бузескул // Археологія. 1991. № 1. С. 109—111.
  • Кареев Н. И.,. Бузескул, Владислав Петрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Георгиев П. В., Чиглинцев Е. А. Российские историки в поисках политического идеала: В. П. Бузескул и Р. Ю. Виппер об афинской демократии // Мир историка: историографический сборник. — Вып. 2. — Омск, 2006. — С. 316—325.
  • Георгиев Павел Валентинович. Афинская демократия в отечественной историографии середины XIX — первой трети XX вв.: диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук — Казань, 2009.
  • Георгиев П. В. Демократия как основание гуманизма: «Alle menschliche Gebrechen Suhnet reine Menschlichkeit»? Размышление над книгой «История афинской демократии» В. П. Бузескула / П. В. Георгиев // Гуманизм и современность. Материалы Международной научно-образовательной конференции. — Казань, 2013. — С. 341—347.
  • Георгиев П. В. Политические идеалы русского либерализма и афинская демократия / П. В. Георгиев // Историческое знание: Теоретические основания и коммуникативные практики — М, 2006. — С. 446—447.
  • Филимонов В. А. Н. И. Кареев и В. П. Бузескул: материалы к характеристике взаимоотношений историков // Харківський історіографічний збірник. — Вип. 9. Харків: Вид-во НУА. 2008. — С. 230—237.
  • Рецензии Н. И. Кареева на книги В. П. Бузескула / Публ., комм. и пер. с фр. В. А. Филимонова // Харківський історіографічний збірник. — Вип. 9. Харків: Вид-во НУА. 2008. — С. 241—249.
  • Ахмадиев Ф.Н., Георгиев П.В. Афинская демократия и европейские революции: политические идеи в русской историографии всеобщей истории второй половины XIX – начала XX вв. – Казань, Изд-во Яз, 2016. – 108 с.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Бузескул, Владислав Петрович

Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Бузескул,_Владислав_Петрович&oldid=78576597»