Буксбаумия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Буксбаумия

Buxbaumia viridis
Научная классификация
Международное научное название

Buxbaumia Hedw., 1801

Виды
См. текст

Систематика
на Викивидах

Поиск изображений
на Викискладе
</tr>

Буксба́умия (лат. Buxbaúmia) — род мелких однолетних или многолетних мхов.

Ранее этот род обычно рассматривали как единственный в семействе Буксбаумиевые (Buxbaumiaceae) порядка Буксбаумиевые (Buxbaumiales) подкласса Буксбаумиевые (Buxbaumiidae), однако, согласно современным представлениям, в состав семейства Буксбаумиевые входят ещё четыре рода[1].





Название

Род назван в честь Иоганна Христиана Буксбаума (16931730), немецкого ботаника на российской службе, исследователя Юго-Восточной Европы, Малой Азии и Кавказа, первого профессора ботаники и натуральной истории в Санкт-Петербургской Академии наук.

Биологическое описание

Стебель у представителей рода чрезвычайно укорочен, плодовая ножка толстая, бурая, коробочка бурая, несимметрическая.

В России известны три вида, наиболее распространённый из которых — Буксбаумия безлистная (Buxbaumia aphylla Hedw.).

Виды

По данным базы данных The Plant List, род состоит из 12 видов[2]:

Напишите отзыв о статье "Буксбаумия"

Примечания

  1. [www.theplantlist.org/1.1/browse/B/Buxbaumiaceae/ Buxbaumiaceae] (англ.). The Plant List (2013). Version 1.1 Published on the Internet; www.theplantlist.org/.
  2. [www.theplantlist.org/1.1/browse/B/Buxbaumiaceae/Buxbaumia/ Buxbaumia] (англ.). The Plant List (2013). Version 1.1 Published on the Internet; www.theplantlist.org/.

Литература

  • И. И. Абрамов, А. Л. Абрамова. Класс Листостебельные мхи, или Мхи, или Бриопсиды (Bryopsida, или Musci) // [herba.msu.ru/shipunov/school/books/zh_ras4.djvu Жизнь растений : В шести томах] / Гл. ред. чл.-корр. АН СССР, проф. Ал. А. Фёдоров. — М.: Просвещение, 1978. — Т. 4. Мхи, плауны, хвощи, папоротники, голосеменные растения : Под ред. проф. И. В. Грушицкого и канд. биол. наук С. Г. Жилина. — С. 92.

Отрывок, характеризующий Буксбаумия


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.