Булавин, Кондратий Афанасьевич

Кондратий Булавин
Памятник Булавину в Бахмуте.
Имя при рождении:	Кондратий Афанасьевич Булавин
Место рождения:	станица Трехизбянская
Гражданство:	Русское царство Русское царство
Дата смерти:	7 (18) июля 1708(1708-07-18)
Место смерти:	станица Старочеркасская
Отец:	Афанасий

Кондра́тий Афана́сьевич Була́вин (ок. 1660, станица Трехизбянская, Русское царство — 7 [18] июля 1708, станица Старочеркасская, там же) — войсковой атаман донских казаков, предводитель народного восстания.

Биография

Родился в станице Трёхизбянской (сейчас село Трёхизбенка) в семье станичного атамана. Участвовал в походах против татар, в том числе в Азовском походе 1696 года, избирался походным атаманом. Примерно в 1705 году стал атаманом бахмутских казаков и вступил в конфликт с Изюмским полковником Шидловским.

Восстание

Знаменитое «Булавинское восстание» началось с запрета российского правительства казакам самостоятельно добывать соль и ультиматума — выдать с Дона беглых крепостных крестьян. Оба эти требования категорически противоречили «казацкой старине» — соль была основным доходом самостоятельного войска Донского, а беглые — основным пополнением казачьему войску.

Собрав 200—300 «верных казаков», Булавин вместе с соратниками Хохлачом (Хохлом), Игнатом Некрасовым (Некрасом) напал на занятые казаками Изюмского полка казацкие солеварни. Восставшим способствовал первый громкий успех — изюмские казаки были разогнаны, а командир полка Щуст написал жалобу на Булавина. Затем восставшие разгромили отряд князя Юрия Долгорукого — его отряд был полностью уничтожен, а сам князь и большинство офицеров захвачены казаками в плен и обезглавлены. Отсюда пошло народное выражение — «Хватил Кондратий». Восстание мгновенно охватило низовья Дона и обеспокоило российское правительство, немедленно отправившее на Дон 20-тысячную армию во главе с князем Василием Долгоруковым, братом убитого казаками Юрия Долгорукова.

Булавин и его немногочисленные сторонники отступили на территорию Украины. Однако уже к весне 1708 года восстание вспыхнуло с новой более яростной силой. К восставшим теперь присоединилась масса обычных казаков, ранее стоявших в стороне от восстания.

К апрелю 1708 года восстание охватило Козловский, Тамбовский, Верхнеломовский и Нижнеломовский уезды, распространилось на Слободскую Украину и Левобережную Украину и Поволжье. 5-тысячный отряд Булавина двинулся к Черкасску и 9 апреля в сражении на реке Лисковатка (у города Паншин) разбил 3-тысячный отряд черкасского атамана Л. Максимова. После этой победы восставшие двинулись к центру местной власти — городу Черкасску. При подходе отрядов Булавина к городу местные жители схватили атамана Максимова и прочих старшин и выдали их восставшим. Все сторонники российского правительства были убиты, а Черкасск стал форпостом восстания. 9 мая Булавин был избран войсковым атаманом.

Он строил план широкой «казачьей коалиции» вместе с запорожцами и калмыками и совместных действий против российского правительства. Повстанцы создали свою военную организацию и выработали свои методы ведения боя, в основу которых лёг опыт казачьего войска. Ядро булавинцев составляли казаки, беглые солдаты и драгуны; крестьяне в ходе борьбы обучались простейшим навыкам военного дела. Повстанцы действовали в конном и пешем строю, сражались в полевых условиях, вели оборону и осаду крепостей. Внезапность и решительность нападения в сочетании с широкой поддержкой населения нередко приносили им успех. В полевом бою повстанцы применяли повозки для прикрытия войск, усиливали свои позиции возведением простейших укреплений, установкой в них захваченных орудий.

Тем временем восстание ширилось. Соратник Булавина, атаман Игнат Некрасов, двинулся на Волгу, чтобы зажечь новый очаг восстания.

Сам Булавин, находясь в Черкасске, слал по Руси «прелестные» (то есть прельщающие) письма с призывом постоять за казацкие права, «против „изменников“», а это, как считал Булавин, «бояре, да прибыльщики и немцы». Однако для проведения этого плана в действие необходимо было выдернуть «царский гвоздь из казачьего сапога», то есть отбить ключевую крепость — Азов. Восставшим удалось взять только предместье Азова. При атаке крепости они попали под огонь крепостной и корабельной артиллерии, подверглись контратаке гарнизона и были вынуждены отойти от города. Сказалось отсутствие у восставших технических специалистов, в первую очередь артиллеристов и инженеров.

В ночь на 7 июля 1708 года Булавин с группой соратников (не более 10 человек) были атакованы сотней заговорщиков, решивших выдать его правительству. Булавин сопротивлялся отчаянно и застрелил нескольких нападавших, но погиб при прорыве из загоревшейся избы (по официальной версии — застрелился сам, не желая сдаваться, в действительности был убит в Черкасске старшинами).

После смерти Булавина восстание продолжалось. Однако на этом, 3-м этапе восстания, боевые действия велись разрозненно. В верховьях Дона действовал отряд Н. Голого, на Волге — отряды Игната Некрасова, Беспалого, Павлова и других атаманов. Усилия Игната Некрасова объединить действия повстанцев оказались безрезультатными. В начале 1709 остатки отрядов Игната Некрасова, Павлова и Беспалого (2 тысячи казаков) ушли на Кубань.

Память

Его именем назван посёлок городского типа в Донецкой области и река, впадающая в реку Нижняя Крынка (Донецкая область). пгт Булавинское (г. Енакиево).

Литература

• Буганов В. И. Булавин. — М.: Молодая гвардия, 1988. — 320 с. — (Жизнь замечательных людей. Серия биографий; Выпуск 10 (688)). — 150 000 экз. — ISBN 5-235-00020-X. (в пер.)
• Вейнберг Л. Б. Булавин, Кондрат // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Петров Д. И. Кондрат Булавин: Исторический роман / Послесл. проф. В. Лебедева. — М.: Советский писатель, 1955. — 472 с.
• Лебедев В. А. Обречённая воля: Повесть о Кондратии Булавине. — Изд. 2-е. — М.: Политиздат, 1979. — 432, [14] с. — (Пламенные революционеры). — 200 000 экз. (в пер.) (1-е издание — 1976)

Ссылки

• [kazak-forum.jino-net.ru/history_rus_23_2.htm Булавин Кондратий Афанасьевич] (Проверено 18 июля 2010)

Отрывок, характеризующий Булавин, Кондратий Афанасьевич

После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.