Булгаков, Валентин Фёдорович

Валентин Фёдорович Булгаков
Валентин Булгаков и Лев Толстой в 1910 году
Дата рождения:	13 ноября (25 ноября) 1886(1886-11-25)
Место рождения:	Кузнецк, Томская губерния, Российская империя
Дата смерти:	22 сентября 1966(1966-09-22) (79 лет)
Место смерти:	Ясная Поляна, Тульская область, СССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род деятельности:	мемуаристика, биография
Годы творчества:	1910—1966
Язык произведений:	русский
Дебют:	«Л. Н. Толстой в последний год его жизни. Серия литературных мемуаров» (1911)
[az.lib.ru/b/bulgakow_w_f/ Произведения на сайте Lib.ru]

Валенти́н Фёдорович Булга́ков (13 (25) ноября 1886, Кузнецк, Томская губерния Российской империи — 22 сентября 1966, Ясная Поляна, Тульская область СССР) — последователь и последний секретарь Л. Н. Толстого. Руководитель ряда литературных музеев. Активный христианский анархист-толстовец и антимилитарист, пережил и царские застенки и немецкий концлагерь. В конце жизни около 20 лет возглавлял Яснополянский музей.

Биография

Ранние годы

Валентин Булгаков — сын чиновника г. Кузнецка (ныне Новокузнецка). Образование получает в Томской классической гимназии, с братом, также оставившим воспоминания, и с будущим бессменным сотрудником музея Новокузнецка К. А. Ворониным.

Юный Валентин Булгаков — постоянный корреспондент Томской газеты «Степной край», сотрудничает и в Томских газетах. В 1904 году в приложении к газете «Сибирская жизнь» выходит его наиболее известная ранняя статья «Ф. М. Достоевский в Кузнецке», содержавшая новые материалы о венчании Достоевского с М. Д. Исаевой в Кузнецке в 1857 году. В Томском журнале «Сибирские отголоски» под редакцией Булгакова впервые публикуются письма П. И. Чайковского, адресованные А. Я. Александровой-Левенсон.

В 1906 году в «Записках Красноярского Подотдела Восточно-Сибирского отдела Русского географического Общества» выходят русские и ойротские (алтайские) сказки, записанные Булгаковым в Кузнецком и Бийском округах в 1904 году. В числе близких людей он называет исследователя Сибири и Монголии Г. Н. Потанина. В 1906 году заканчивает гимназию с золотой медалью.

Секретарь Л. Н. Толстого

В. Ф. Булгаков поступил на историко-филологический факультет Московского университета (1906—1910). В 1907 году председатель Сибирского землячества московских студентов В. Ф. Булгаков познакомился с Львом Толстым и стал его искренним последователем, включив в свою жизнь такие принципы, как пацифизм, вегетарианство, неучастие в политических акциях при высокой социальной активности на основе христианских принципов.

В 1910 году он бросил университет и начал работать личным секретарем Л. Н. Толстого, став свидетелем жизни обитателей Ясной Поляны в период, известный своей напряженностью. 28 октября он успел предотвратить попытку самоубийства С. А. Толстой после ухода писателя. В дальнейшем С. А. Толстая настояла на его личном участии, помощи ей в систематизации наследия писателя. С этого момента началось постепенное расхождение между В. Ф. Булгаковым и В. Г. Чертковым.

После смерти Льва Толстого Булгаков несколько лет оставался в Ясной Поляне, готовил к печати свои записи, опубликованные в 1911 году под названиями «Л. Н. Толстой в последний год его жизни» и «Жизнепонимание Л. Н. Толстого в письмах его секретаря» (обе книги были сразу переведены на ряд языков). Начал кропотливую работу по описанию библиотеки Толстого. Принимал активное участие в издании произведений Льва Толстого и в организации музея Толстого в Москве. В 1917 издает подготовленную в годы студенчества «Христианскую этику» — авторизованное Толстым изложение его религиозно-этического учения, основанное на систематизированных записях.

Первая мировая война

Первой реакцией толстовцев на события первых месяцев войны стало групповое воззвание «Опомнитесь, люди-братья!», составленное В. Ф. Булгаковым 28 сентября 1914 года. В течение октября шло распространение воззвания, сбор подписей, расклейка, и параллельно изъятие правоохранительными органами копий воззвания у населения, 28 октября арест Булгакова в числе 27 подписавших воззвание граждан. Антивоенная деятельность толстовцев и репрессии по отношению к ним опередили и арест большевистских депутатов IV Государственной Думы, и отказ Карла Либкнехта голосовать за военные кредиты в германском рейхстаге.

Наши враги — не немцы, а для немцев враги — не русские и не французы. Общий враг всех нас, к какой бы национальности мы ни принадлежали, — это зверь в нас самих. Нигде так ясно не подтверждалась эта истина, как теперь, когда, упоенные и непомерно гордые своей ложной наукой, внешней культурой и машинной цивилизацией, люди XX века вдруг обнаружили истинную ступень своего развития: эта ступень оказалась не выше той, на которой предки наши стояли во времена Аттилы и Чингис-хана. Бесконечно горько сознавать, что две тысячи лет христианства прошли почти бесследно для людей. — «Опомнитесь, люди-братья!»

В ноябре—декабре 1915 года большинство подсудимых были освобождены из-под стражи под залог. Состоялся суд, 1 апреля 1916 года оправдавший подсудимых «ввиду неосуществимости замысла» — публикации воззвания в Швейцарии. Однако П. И. Бирюков получил в 1914 году текст воззвания и в дальнейшем опубликовал его в швейцарском журнале «Demain» («Завтра», редактор Анри Гильбо).

Музей

В 1916 году В. Ф. Булгаков занял место хранителя Музея Л. Н. Толстого на Поварской, 18 в Москве (после первого хранителя, уехавшего в Швейцарию П. И. Бирюкова).

После Октябрьской революции 1917 года многие толстовцы выступали против диалога с большевиками и были противниками национализации толстовских музеев, но В. Ф. Булгаков и А. Л. Толстая через некоторое время настояли на соглашении с Советским правительством. В дальнейшем Булгаков, Толстая и художник Н. Д. Бартрам, создатель Музея игрушки, при поддержке В. Д. Бонч-Бруевича отвоевали для музея у многочисленных претендентов особняк на Пречистенке, 11. Со значительными усилиями В. Ф. Булгакова было связано и создание «стальной комнаты» (архива Толстого).

5 апреля 1920 года В. И. Ленин подписал Декрет о национализации Дома Л. Н. Толстого в Москве. Литературный музей на Пречистенке и Музей-усадьба «Хамовники» были объединены в один музей с В. Ф. Булгаковым в качестве директора. На этом посту В. Ф. Булгаков пребывал вплоть до высылки Советской властью в 1923 году.

Помгол

В связи с Гражданской войной, неурожаем (по официальной версии) и в первую очередь проведением политики продразвёрстки (насильственного изъятия продовольствия у крестьян правительством) в стране начался голод 1921 года. Голодающие крестьяне исчислялись десятками тысяч. Советская власть институционализировала принятие помощи от западных благотворительных организаций и лиц, а также изъятие церковных ценностей на местах в целях борьбы с голодом: 21 июля 1921 года в Москве состоялось предварительное заседание Всероссийского общественного комитета помощи голодающим и был подписан декрет ВЦИК о создании Комитета, а также положение о нём. Комитету был присвоен знак Красного Креста. В его состав первоначально вошли 63 человека, в том числе, кроме В. Ф. Булгакова, толстовцы, имевшие опыт работы «на голоде», известные деятели культуры, экономист А. В. Чаянов, президент Академии наук А. П. Карпинский, представители русского религиозного «разномыслия», имевшие международные связи. Председателем Комитета был назначен Л. Б. Каменев. Авторитет Комитету придавали В. Фигнер и В. Г. Короленко, принявший пост почетного председателя Комитета.

Начались переговоры о помощи с заграничными организациями, в том числе с «Американской Администрацией Помощи» и с норвежским полярным исследователем Фритьофом Нансеном, главой Исполнительного комитета «Международной помощи России». Переговоры завершились соглашениями о поставках продовольствия. Однако никаких поставок так и не началось, что вызвало критику деятельности этой организации.

Через шесть недель ВЦИК принял постановление о ликвидации Комитета. Большинство его членов, включая В. Ф. Булгакова, были задержаны. В газете «Коммунистический труд» был опубликован резко критический материал содержащий необоснованные обвинения по этому поводу. По требованию В. Ф. Булгакова 18 сентября 1921 года эта газета поместила опровержение и напечатала выдержку из его письма в редакцию. Вместе с большинством членов Помгола В. Ф. Булгаков был освобожден, а затем выслан из РСФСР в составе так называемого «философского парохода» в феврале 1923 года.

Эмиграция

В эмиграции жил в Чехословакии, в Праге. Вёл лекционную деятельность в странах Европы, популяризируя творчество и взгляды Л. Н. Толстого, а также ненасильственную борьбу против английских колонизаторов, возглавленную М.Ганди.

Вступил в международную антивоенную организацию «Интернационал противников войны» и вскоре стал одним из членов её совета. В 1932 году по его инициативе община духоборов, в конце XIX века эмигрировавших из России в Канаду, была принята в эту организацию.

В 1924—1928 годах был председателем Союза русских писателей и журналистов в Чехословакии. Поддерживал Марину Цветаеву в годы её пражской эмиграции. Переписывался с выдающимися деятелями культуры: Р. Ролланом, Р. Тагором, А. Эйнштейном, Н. К. Рерихом и др.

В 1934 году в Збраславском замке близ Праги В. Ф. Булгаков основал Русский культурно-исторический музей, в котором собрал богатые коллекции русского искусства, рассеянные по многим странам мира (картины, предметы старины, рукописи, книги). Являлся одним из редакторов сборника союза русских писателей «Ковчег». Совместно с А. Юпатовым подготовил справочник «Русское искусство за рубежом» (1938, Прага). В 1930-х готовит фундаментальный словарь-справочник русских зарубежных писателей (при жизни автора не был опубликован).

В годы Второй мировой войны, после того, как немецкие войска вошли в Прагу, Булгаков был арестован немцами по подозрению в коммунистической деятельности, а позднее отправлен в баварский концлагерь в Вайсенбург. Там (1941—1945) он писал свои воспоминания о Толстом и его близких, оставил воспоминания о заключении. После освобождения американскими войсками вернулся в Прагу.

Снова в СССР

В 1948 году В. Ф. Булгаков принял советское гражданство и вернулся в СССР. Поселился в Ясной Поляне, где в течение почти 20 лет был хранителем Дома-музея Л. Н. Толстого. В 1958 г. был принят в члены Союза писателей СССР. Написал ряд очерков, составивших книги «Встречи с художниками», «О Толстом. Воспоминания и рассказы», и до сих пор неопубликованные мемуары «Как прожита жизнь».

Умер в Ясной Поляне в возрасте 79 лет. Похоронен в селе Кочаки, где находится фамильная усыпальница Толстых.

Наследие

В Новокузнецком краеведческом музее (адрес: Новокузнецк, пр. Пионерский, 24, телефон: (3843) 74-19-95) в настоящее время (2008) значительную часть составляет Мемориальный комплекс Валентина Булгакова, в первую очередь связанный с именем Льва Толстого. В филиале музея в центре города открыт экспозиционный зал семьи Булгаковых. Здесь представлен интерьер кабинета провинциального чиновника — отца В. Булгакова, Фёдора Алексеевича Булгакова.

Помимо мемуаров о Толстом, пропагандистских брошюр и сочинений о толстовстве, В. Ф. Булгаков оставил значительную переписку, особенно годов пражской эмиграции: с Р. Ролланом, Р. Тагором, А. Эйнштейном, Н. К. Рерихом и др.

Личный архив хранится в РГАЛИ (Ф. 2226), в Литературном архиве Музея национальной культуры в Праге, а также в Государственном музее истории культуры, искусства и литературы Алтая (г. Барнаул) (109 ед.хр., переданы в 2000 г. дочерью писателя).

После Второй мировой войны коллекция музея в Збраславе, пострадавшая при боевых действиях, была переслана В. Ф. Булгаковым через советское посольство в Праге в Москву, где Третьяковская галерея, Театральный музей имени А. А. Бахрушина и Государственный Исторический музей СССР поделили между собою пражские коллекции. Менее ценное осталось в ведении Комитета советских граждан в Праге.

Отображение в кино

• В фильме-спектакле 1979 года «Возвращение на круги своя» (СССР) роль Булгакова исполнил Николай Верещенко.
• В фильме 1984 года «Лев Толстой» (СССР) роль Булгакова исполнил Вячеслав Баранов.
• В фильме 2009 года «Последнее воскресение» (Великобритания/Германия/Россия) роль Булгакова исполнил британский актёр Джеймс МакЭвой.

Библиография

• Булгаков В. Ф. Л. Н. Толстой в последний год его жизни. Серия литературных мемуаров. Государственное издательство художественной литературы, 1957, 1960, 1989. (первое издание 1911)
• Булгаков В. Ф. Жизнепонимание Льва Николаевича Толстого. В письмах его секретаря В. Ф. Булгакова. — М., Изд. Т-ва И. Д. Сытина, 1911.
• Булгаков В. Ф. [az.lib.ru/b/bulgakow_w_f/text_0030.shtml Университет и университетская наука.] М., 1919. (первое издание 1912)
• Булгаков В. Ф. [marsexx.narod.ru/tolstoy/bulgakov-etika.html Христианская этика.] Сб. — Екатеринбург: ТОО «Альфа», 1994. 224 с. (первое издание 1917)

• Булгаков В. Ф. О войне // «Жизнь для всех». 1917. № 4.
• Булгаков В. Ф. Л. Толстой и наша современность. О путях к истинному возрождению. — М., 1919.
• Булгаков Вал. [az.lib.ru/b/bulgakow_w_f/text_0040.shtml Опомнитесь, люди-братья! История воззвания единомышленников Л. Н. Толстого против мировой войны 1914—1918 гг.]. T. 1. — М., Задруга, 1922.
• Булгаков В. Ф. Толстой-моралист. - Прага, 1923
• Булгаков Вал. Революция на автомобилях. (Петроград в феврале 1917 г.) // «На чужой стороне». 1924. № 6.
• Булгаков В. Ф. Лев Толстой и судьбы русского антимилитаризма // «Воля России». 1924. № 14-15.
• Булгаков В. Ф. Трагедия Льва Толстого. - Л., 1928.
• Булгаков В. Ф. Как умирают за веру // «Современные записки». Книга XXXVIII. 1929.

• Булгаков Валентин. [az.lib.ru/b/bulgakow_w_f/text_0090.shtml Толстой, Ленин, Ганди]. Прага, 1930.
• Булгаков Валентин [zpalochka.narod.ru/ysna_8.doc Духоборцы (1932) // «Ясная Поляна». Рига, сентябрь-ноябрь 1989. № 8].

• Булгаков В. Ф. Из истории музеев Л. Н. Толстого в Москве // «Яснополянский сборник». Тула, 1968.
• Булгаков Валентин. Встречи с художниками. — Л., Художник РСФСР, 1969. - 300 с., 25 000 экз.
• Булгаков В. Ф. Лев Толстой, его друзья и близкие. - Тула, 1970
• Булгаков В. Ф. [marsexx.narod.ru/tolstoy/bulgakov-o-tolstom.html О Толстом. Воспоминания и рассказы.] Составление, вступительная статья и примечания доктора филологических наук А. И. Шифмана. Тула, Приок. кн. изд-во, 1964., 326 с.; 2-е изд. 1978. 479+8 п.

• Валентин Булгаков. [az.lib.ru/b/bulgakow_w_f/text_0110.shtml По тюрьмам и лагерям. В царстве свастики] // «Москва». Журнал русской культуры. 2000. № 5.

• Булгаков В. Ф. Чтобы спасти от забвенья — мемуары, неопубликованы
• Булгаков В. Ф. Так прожита жизнь — мемуары, неопубликованы, архив В. Ф. Булгакова

• Булгаков В. (Valentin Bulgakov), составитель. Словарь русских зарубежных писателей. New York: Norman Ross, 1993.

Ссылки

• [az.lib.ru/b/bulgakow_w_f/ Произведения В. Ф. Булгакова в проекте «Классика»]
• [www.rgali.ru/showObject.do?object=11006008 Личный архив В. Ф. Булгакова] в РГАЛИ (Ф.2226)

Общие статьи

• rodstvo.ru/B/bulgakov.htm
• www.yasnayapolyana.ru/concept/person/index.htm#9
• www.ipmce.su/~tsvet/WIN/people/b.html

Музей

• [www.tolstoymuseum.ru/history/index.html Страницы истории. Вчера, сегодня, завтра… Государственный музей Л. Н. Толстого.] на [www.tolstoymuseum.ru/ Tolstoymuseum.ru], ссылка актуальна на 12 марта 2008

Антимилитаризм

• М. А. Рашковская, Е. Б. Рашковский [az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0400.shtml «Милые братья и сестры…»] // Религии мира. История и современность. 1989—1990, М., «Восточная литература», 1993
• [www.rusarchives.ru/publication/varfolomeeva.shtml «Воззвание имело целью… успокоить встревоженную войной совесть толстовцев-антимилитаристов»]. Документы Гос. музея Л. Н. Толстого о судебном процессе 21-30 марта 1916 г. Публ. подготовил Ю. В. Варфоломеев // «Отечественные архивы», 2006, № 3
• Лурье Я. С. [az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0360.shtml После Льва Толстого. Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века], СПб., «Дмитрий Буланин», 1993 — главы: Толстовцы и большевики, Заключение. Толстой на пороге XXI века.
• Шенталинский В. [magazines.russ.ru/novyi_mi/1996/11/shental.html Донос на Сократа] // «Новый Мир» 1996, № 11

Помгол

• [www.ng.ru/ever/2000-03-31/10_totallies.html Абросимова, Валерия. Тотальная ложь власти и выбор личности. Из архива секретаря Л. Н. Толстого В. Ф. Булгакова.] на [www.ng.ru/ NG.ru] от 2000-03-31, ссылка актуальна на 12 марта 2008

Эмиграция

• [www.mochola.org/russiaabroad/ruslitorg_cz.htm Русские литературные кружки и объединения в Чехословакии (1922—1940)] на [www.mochola.org/ Mochola.org], ссылка актуальна на 12 марта 2008
• [www.mochola.org/russiaabroad/encyclopaedia/data/17/18015028008g01.html Союз русских писателей и журналистов в Чехословацкой республике] на [www.mochola.org/ Mochola.org], ссылка актуальна на 12 марта 2008

Отрывок, характеризующий Булгаков, Валентин Фёдорович

– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.