Булгаков, Сергей Алексеевич

Сергей Алексеевич Булгаков
Дата смерти	1824(1824)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Звание	генерал от инфантерии
Командовал	19-я пехотная дивизия
Сражения/войны	Русско-турецкая война (1787—1792), Кавказская война, Русско-персидская война (1796)
Награды и премии	Орден Святого Георгия 3-й ст. (1792) Орден Святой Анны 1-й ст. (1796)

Сергей Алексеевич Булгаков (? — 1824) — русский генерал, один из выдающихся деятелей покорения Кавказа.

Биография

Год его рождения неизвестен. В 1756 году Сергей Булгаков уже значился в военной службе. Однако, в каких полках и местах провёл Булгаков большую часть своей службы, неизвестно. 14 апреля 1789 г. он был произведён в генерал-майоры и назначен начальником одного из отрядов, сформированных для прикрытия Главной Черкасской дороги от внезапного нападения турок, которые, сделав в 1789 году высадку на восточном берегу Чёрного моря, заняли Анапу и Суджук-Кале.

В 1790 году, когда турки под начальством Батал-паши, поднявшего против русских кабардинцев, двинулись на Кубань, Булгаков стоял между реками Кубанью и Кумою и был назначен командиром одного из трёх отрядов, направленных против Батал-паши, — который, однако, был разбит генералом Германом ранее прибытия Булгакова.

С приездом в конце января 1791 г. на Кавказ графа И. В. Гудовича, был образован значительный отряд для взятия Анапы. При штурме Анапы 22 июня одною из колонн командовал Булгаков и во главе её ворвался в Анапу, за что и был 19 февраля 1792 г. награждён орденом св. Георгия 3-й степени (№ 91)

Во уважение за усердную службу, мужественные поступки и отличную храбрость, оказанныя во время взятия штурмом корпусом под начальством генерала Гудовича города Анапы с истреблением находившагося там неприятеля.

После этого Булгакову сдался знаменитый авантюрист Шейх-Мансур, а затем Булгаков овладел крепостью Суджук-Кале и разрушил все её укрепления.

По возвращении из этого похода он был назначен в 1792 году командиром правого фланга Кавказской линии и вместе с Иваном Гудовичем много содействовал устройству по линии новых станиц и переселению в эти места донских казаков.

В 1793 году начались хищнические нападения обывателей Большой и Малой Кабарды на пограничную линию, заставившие Булгакова постоянно находиться в походах для преследования горцев. В 1794 году им был перехвачен фирман турецкого султана, призывавший горские племена к восстанию против России.

В 1796 году, когда формировался особый отряд под начальством графа В. А. Зубова для похода на Дербент, Булгаков был назначен командиром одного из восьми подразделений отряда. 15 апреля 1796 г. Булгаков был уже в Тарках, затем по крайне неудобной дороге поспешно двинулся к Дербенту; преодолев неимоверные трудности, он перешёл горный хребет при Дарбах и обложил Дербент. Шейх-Али, после упорной обороны, сдался 10 мая. Императрица Екатерина II, щедро наградившая всех участников этого похода, пожаловала Булгакову орден Св. Анны 1-й степени. Затем Булгаков двинулся к Баку, покоряя обитавших по пути горцев, занял этот город, а также и Кубу. После этого, по предписанию Зубова, Булгаков совершил экспедицию против хана Кази-Кумуха, занял селение Ахты и стал заготавливать продовольствие для своего отряда.

За все эти действия Булгаков 26 июня 1796 г. был произведён в генерал-поручики, и ему поручено было командование 19-й пехотной дивизией. Вскоре на него было возложено, впредь до окончательного размежевания земель между казаками, живущими по Тереку, и кара-ногайцами, кочующими по р. Куме, положить черту, чтобы каждый знал свой участок, и тем прекратить бесконечные их ссоры и жалобы.

Тем временем скончалась Екатерина II, и император Павел I прислал каждому командиру полка особо Высочайшее повеление немедленно вернуться в пределы империи, а затем Зубов был уволен от всех должностей. Он сдал начальство над войсками Булгакову, как старшему чином, и уехал в Астрахань. В 1801 году и Булгаков, с производством в генералы-от-инфантерии был уволен от службы и находился в отставке вплоть до 1806 года, когда, по ходатайству вновь назначенного главнокомандующего войсками на Кавказе графа Ивана Гудовича, он был снова принят на службу и назначен командующим войсками на Кавказской линии.

По прибытии в Георгиевск, Булгакову приказано было принять под своё начальство и отряд Глазенапа, действовавший в Дагестане. В то время черкесы и особенно кабардинцы постоянно совершали разбойничьи набеги на русские селения и казачьи станицы. Для борьбы с хищниками Булгаков часто предпринимал экспедиции в земли черкесов и разорял их аулы.

Вскоре, по приказанию Гудовича, он двинулся в Баку для наказания бакинцев за изменническое убийство князя Цицианова. Подойдя к Баку, Булгаков предложил жителям сдаться, полагаясь на милосердие Государя Императора; в противном же случае грозил разорить город до основания. Бакинцы встретили Булгакова за несколько вёрст от городских ворот и поднесли ему ключи от города. 3 октября 1806 г. Булгаков занял Баку, торжественно перенёс тело Цицианова, зарытое у городской стены, в армянский храм города, а убийцу его прогнал сквозь строй и сослал в Сибирь.

После непродолжительного пребывания в ханском дворце, Булгаков, оставив гарнизон в Баку, двинулся на покорение Кубинского ханства и Казикумыхской плоскости. С приближением Булгакова к Кубе, Шейх-Али-хан бежал в горы, где стал волновать горские племена, а обыватели Кубы покорились и приняли присягу на верность России в ноябре 1806 г.

При обратном движении отряд Булгакова много терпел от холода, непогоды и наступивших морозов, и это обстоятельство лишило его возможности немедленно выступить против горцев, как то предписывал ему Гудович. Лишь весной 1807 г. Булгаков двинулся в Ханкальское ущелье, сильно укреплённое горцами, штурмовал его и, хотя понёс при этом огромные потери, но овладел ущельем и тем открыл дорогу в самое сердце Чечни, где горцы упорно боролись до окончательного покорения Кавказа.

Булгаков успел покорить только два независимых общества Чечни, Гехи и Атаги, но зато разорил очень много аулов и нанёс чеченцам страшный вред. Гудович был недоволен Булгаковым, в особенности за то, что «промедлив два месяца выступлением в экспедицию, он дал этим возможность чеченцам приготовиться к встрече его, сделать засеки, окопы и вообще затруднить движение».

Усмиряя горцев, Булгаков должен был бороться ещё и с чумой, проникавшей в российские пределы из Персии и Азиатской Турции через земли непокорных горцев. Булгакову в 1808 году Высочайше повелено было действовать в отношении чумы «совокупно и взаимно» с гражданским начальством края. Он устроил обширную кордонную линию от берегов Каспийского моря до р. Лабы, отделявшей Кавказскую губернию от земель Черноморского войска. Одни карантины по этой линии были подчинены гражданскому начальству, другие — военному. Такой порядок управления кордонной линией вызывал постоянные пререкания Булгакова с гражданским ведомством, позднее до крайности осложнившиеся. Польза же кордона значительно уменьшалась от беспрестанных набегов горцев, до того усилившихся, что партии их появлялись под Моздоком и Ставрополем.

Чтобы несколько обеспечить русские поселения от закубанских горцев, Булгаков выставил впереди линии два сильных отряда, но и после того набеги продолжались; между прочим, было уничтожено богатое селение Каменнобродское, в Ставропольском уезде. Это побудило Булгакова в начале 1810 г. предпринять поход за Кубань. Управлявший в то время Кавказом генерал А. П. Тормасов не давал своего согласия на этот поход, считая лучшим действовать на горцев убеждением. Но Булгаков получил от всесильного тогда Аракчеева Высочайшее соизволение на задуманное предприятие и двинулся за Кубань. Он штурмом брал все завалы и укреплённые места, сжег и уничтожил более двух сот селений, проникал в места, считавшиеся горцами недоступными, но несмотря на всё это результаты похода были ничтожны.

По удалении наших войск, горцы опять принялись за набеги и нападали на станицы Приближную и Прохладную. В этих набегах участвовали и кабардинцы, среди которых восстание не сделалось всеобщим только благодаря тому, что Булгаков быстро двинул войска в Кабарду, занял всю кабардинскую равнину и 9 сентября 1810 г. привёл кабардинцев торжественно к присяге. Однако значительное число кабардинцев собралось за р. Малкою, на равнине против Прохладной. Булгаков выехал к ним с уговорами; ему дерзко возражал главный их старшина, князь Измаил-бек Атажуков; тогда Булгаков приказал арестовать его вместе с другими.

Волнение в Кабарде утихло, но в Петербург было послано множество жалоб на Булгакова, написанных тем же Атажуковым, который имел личные причины для неудовольствия против Булгакова. В то же время несогласия Булгакова с местным гражданским начальством достигли крайних пределов. Тормасов никак не мог прекратить этих пререканий и в 1810 году представил дело, через министра внутренних дел Козодавлева, на Высочайшее благоусмотрение.

7 сентября 1810 г. состоялся Высочайший рескрипт на имя генерала Вердеревского, которому повелевалось, на правах генерал-губернатора, обревизовать Астраханскую и Кавказскую губернии, исследовать злоупотребления в карантинах и войти в ближайшее рассмотрение несогласий между Булгаковым и кавказским гражданским губернатором Малинским.

Тем временем Булгаков занимался переселением 2000 кабардинских семейств из аулов в наши пределы, на пустые земли по р. Куме. Переселение это сопровождалось решительными мерами, так как кабардинцы, хотя и находились в довольно жалком положении в своей стране, но уходить на новые места не хотели; нередко приходилось прибегать к военной силе.

В 1810 году Булгаков совершил экспедицию к веховью р. Черека, чтобы удержать в повиновении абазинцев. Булгаков намеревался переселить и их с гор за кордонную линию. Вообще его очень заботило пространство вверенного ему края, населённого народом воинственным, вероломным и хищным, не желавшим повиноваться; сдерживать его в повиновении можно было только военной силой, которой в распоряжении Булгакова было весьма мало.

К тому же пути сообщения были в самом первобытном состоянии. В то время на тракте от Георгиевска до Горячих вод не было ни селений ни почтовых станций, ни устроенной дороги. По распоряжению Булгакова, в 1811 году устроены были станции из казачьих лошадей при постах Лысогорском, Константиноградском и Кисловодском. Он заботился по возможности и о поддержании судоходства по рекам и воспрещал сооружение на них запруд, особенно на Тереке. Эта забота Булгакова была также одним из поводов пререканий его с гражданским ведомством.

Тем временем генерал-майор Вердеревский, исполняя возложенное на него поручение, требовал от Булгакова различных объяснений, а Булгаков, находившийся по своим обязанностям в постоянных разъездах и передвижениях, не мог, да и не хотел давать объяснений.

В 1811 году, по приезде нового главного начальника генерала Ртищева, Булгаков принужден был сдать свою должность генерал-лейтенанту Мусину-Пушкину и затем уехал в Россию, где в 1824 году умер от апоплексического удара, оставив по себе память прямодушного и храброго воина.

Источники

• Булгаков, Сергей Алексеевич // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Потто В.А. «Кавказская война.» Т. 1. Ставрополь, 1994
• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Булгаков, Сергей Алексеевич

Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.